"Ежи Косинский. Раскрашенная птица" - читать интересную книгу автора

угли. Дым от сгорающих перьев она раздувала по лачуге и, приговаривая
специальные заклинания, изгоняла нечистую силу.
После этого она сообщала, что сглаз снят и, действительно - назавтра
выпекался хороший хлеб.
Марта не поддавалась недугам и боли. Она упорно и хитроумно сражалась с
ними. Когда боли особенно досаждали, она брала кусок мяса, тщательно рубила
его на мелкие ломтики и укладывала в глиняный горшок. Затем заливала мясо
водой, взятой из колодца до восхода солнца, и глубоко закапывала горшок в
углу лачуги. Эта процедура облегчала ее страдания на несколько дней, пока
мясо не разлагалось. А когда боли возобновлялись, она повторяла все сначала.
При мне Марта никогда не пила и не улыбалась. Она знала, что тогда я
смогу сосчитать ее зубы, а каждый сосчитанный мною зуб укоротит ее жизнь на
один год.
Я старался пить и есть, не показывая зубы и, разглядывая свое отражение
в иссиня-черном зеркале колодца, учился улыбаться с плотно сжатыми губами.
Она не позволяла поднимать упавшие на пол волосы. Было хорошо известно,
что если дурной глаз высмотрит хоть один волос, то у потерявшего этот волос
человека может тяжело тяжело заболеть горло.
По вечерам Марта усаживалась у очага и, бормоча молитвы, клевала носом.
Я сидел рядом и думал о родителях. Я вспоминал свои игрушки. Большой
плюшевый медведь со стеклянными глазами, самолет с вращающимися пропеллерами
и пассажирами, лица которых можно было рассмотреть в окнах, маленький, легко
катающийся танк и пожарную машину с выдвигающейся лестницей. . . Теперь ими
наверняка играют чужие дети.
В лачуге становилось уютнее, воспоминания оживали и окружали меня. Я
видел маму, играющую на пианино. Я вспоминал тот страх, который пережил,
когда всего в четыре года меня готовили к операции аппендицита; блестящий
больничный пол и кислородную маску, которую врачи надели мне на лицо, - она
помешала мне сосчитать до десяти.
Но воспоминания быстро рассеивались, как в сказке, которую однажды
рассказала мне няня. Я размышлял, найдут ли меня когда нибудь мои родители.
Знают ли они, что нельзя пить и улыбаться при дурных людях, которые могут
сосчитать их зубы. Я особенно беспокоился, когда вспоминал, как широко и
доверчиво улыбался отец - он показывал так много зубов, что если их
сосчитать дурным глазом, то жить ему останется совсем немного.
Однажды утром я проснулся от холода. Огонь в очаге погас, но Марта все
еще сидела посреди комнаты, подолы ее многочисленных юбок были подобраны, а
голые ноги мокли в ведре с водой.
Я заговорил к ней, но она не ответила. Я коснулся ее холодной
оцепеневшей руки, но узловатые пальцы не пошевелились. Рука плетью свисала с
подлокотника стула. Я приподнял ее голову - на меня в упор уставились
водянистые глаза. Только однажды я видел такие глаза раньше - у выброшенной
на берег ручья снулой рыбы.
Я понял, что Марта решила сбросить кожу, поэтому, как и змею, ее нельзя
беспокоить. Не зная, что делать, я решил подождать.
Была поздняя осень. Ветер трепал тонкие ветки. Он срывал с деревьев
последние, уже сморщившиеся листья и зашвыривал их высоко в небо.
Нахохлившиеся куры устроились на насесте, сонные и притихшие, время от
времени с отвращением приоткрывая глаза. Было холодно, а развести огонь я не
умел. Все попытки поговорить с Мартой ни к чему не привели. Она сидела