"Елена Николаевна Кошевая. Повесть о сыне " - читать интересную книгу автора

ворон...". Ночь. Удар в спину. Петька встаёт грудью за своего командира и
старшего товарища. Глубокий Урал. Круги на воде. И вот она - месть
врагу...
Олег бредил Чапаевым, восторгался Петькой и Анкой, но ближе всех его
сердцу и рассудку был комиссар Дмитрий Фурманов.
Часто - днём или в темноте, перед сном - разговаривали мы с Олегом о
прямом, большевистском характере Фурманова, о его спокойствии и выдержке,
презрении к панике и унынию. Я ощущала взволнованное дыхание сына, видела,
как поблёскивают в темноте его широко открытые глаза.
Позже, при немцах, когда нервы были накалены, а смерть сторожила
из-за каждого угла, бывало, кто-нибудь из "Молодой гвардии" потеряет
выдержку и начнёт кричать, доказывая свою правоту, - Олег, исхудавший,
весь напрягшийся, блеснёт глазами и бросит с едва заметной усмешкой:
- Александр Македонский великий был полководец, но зачем же стулья
ломать?
Случалось, и я не вынесу напряжения, разнервничаюсь, перестану на
время мыслить ясно и спокойно - подойдёт тогда сын, обнимет меня за плечи
и прошепчет на ухо всё ту же фразу об Александре Македонском, сказанную
Фурмановым Чапаеву.


ПЕРВЫЙ ЗАРАБОТОК

У Олега не было от нас ни секретов, ни тайн. Он делился со мной
своими затаёнными мыслями, он был уверен, что я выслушаю внимательно и дам
искренний совет. Я, помню, была сильно растрогана, когда однажды услышала,
как сын сказал своим товарищам по школе:
- У меня мама - не только мама, но и товарищ мой.
Мне легко было растить сына. Жили мы с ним дружно, и он как-то
особенно душевно ценил любую заботу и ласку, которыми я старалась окружить
его, и платил мне тем же. Я не помню, чтобы мы когда-нибудь ссорились; я
не бранила, не ворчала на него даже тогда, когда видела, что он сделал
что-нибудь нехорошее.
Спокойно и терпеливо старалась я убедить его, как следовало бы
поступить иначе. Не имела привычки обрывать мальчика на полуслове.
Внимательно выслушивала его и тогда спокойно говорила сама. О том, чтобы я
подняла руку на своего сына, не могло быть и речи.
Сейчас, когда я пишу эти строки, передо мной встаёт картина прошлого.
Немцы уже в Краснодоне. Вот они топают сапогами и по нашим чистым
комнатам. И здоровый рыжий фашист с перекошенной от злобы физиономией бьёт
кулаком Олега прямо в глаза...
Я гордилась своим сыном. Не раз ходили мы с ним, взявшись за руки. Я
была переполнена материнской гордостью, мне хотелось останавливать людей и
говорить им: "Смотрите, какой у меня сын!"
Олег, словно чувствуя моё настроение, весело говорил:
- Правда, мама, я уже большой? Посмотри, я уже выше тебя.
В мечтах о будущем сын уже видел себя сначала студентом, потом
инженером. Обещал мне помощь, отдых от работы, любовь и уважение в
старости. Я смеялась и говорила ему, что ещё не устала жить и что моя
старость так далеко.