"Димитр Коруджиев. Дом в наем " - читать интересную книгу автора

выродились. Любая работа теряет свое благородство, стоит изменить
единственно подходящие для нее условия. Людей, которые знали, как вырастить
сад, не стало; были другие - они умели посадить чеснок и помидоры, но им
доставались мизерные клочки вместо большого и веселого поля, считанные
глотки воздуха. (А он помнил, как розы обсыпали белые заборы, как струилось
солнечное тепло - настоящая дикая музыка. Сады были часовнями седьмого дня.)
По дворам торчали безрадостно сараи и сараюшки. Безрадостно, ибо что же
могло здесь уродиться? Трудно, разумеется, сказать, так ли это было на самом
деле или воображение Матея дополнило картину наспех и не вполне справедливо.
Оно работало с увлечением, как перед полотном Брегеля: движение тел
рассказывает подробную и жестокую сказку.
...полотно Брегеля? Смущенный немного этой мыслью, что промелькнула у
него в голове так же, как и у нас, Матей ощутил временно забытую тяжесть
услышанной, увиденной и прочитанной культуры. Он был человеком, которого
сформировало искусство, по-своему обремененным, как и те, кто копались в
огородах.
Когда возвращался, обратил внимание на кусты напротив калитки,
усыпанные мелкими красными плодами. Сорвал несколько шариков, разжевал их с
риском отравиться. Они оказались неприятными и горькими. Под кустом
мелькнула кошачья голова и тотчас исчезла - яркие желтоватые глаза погасли,
как мимолетное пламя. (Кошка была частью грации окружающего, его изгибов; в
мире тишины искусство неотделимо от его сущности.) Так рождался и его
сценарий - он даже вздрогнул, - как часть всего на свете. Его рука
записывает в подходящей форме знаки окружающего мира, точно так же взгляд
кошки и красные плоды - производные животного и куста. Но горечь во рту
немножко и возбуждала: Матей понимал, что даже его Владко не хочет просто
вернуться на шумную сцену. Белая дорога ведет в какие-то другие, более
счастливые места. Куда уносился скитающийся дух Владко, покинув его телесную
оболочку у окна, его улыбку, застывшую на лице?
(В добрегелевской живописи свет исходит из бездонного пространства. Он
как будто не прозрачен, но уводит наш взгляд далеко. Слившиеся с ним, с
землей, с вечерним звоном колоколов человеческие фигуры кажутся очень
маленькими, ничтожными под огромным куполом мира...)


14

Лай белой собачки, упорный и непрестанный, привел Матея на задворки.
Животинка наткнулась на ежа. Свернувшись в комок - смертельная угроза, -
колючий гость был едва виден в траве; но где-то там, в этом комочке билось
сердце, и он ощутил его биение в собственной груди. Глянул на собаку, и...
лай оборвался. Его дружок удалился, поджав хвост.
Свернувшееся тельце ежа, его загадка: Матей понимал теперь, почему
разговоры с хозяином идут так трудно... Стефан искал в любых словах скрытый
неприятный смысл, как и белая собачка, повстречав ежа, готовилась к чему-то
неприятному. Но и самый нежный цветок закрывается, стоит посмотреть на него
с недоверием. Почему контакт с тишиной, напрочь лишенный какой бы то ни было
угрозы, возможен везде и для всех? Господи, как ему надоели охотники и
травля собаками, обгоняющие друг друга тщеславные шоферы на автострадах,
интеллектуалки, стискивающие зубы, чтобы преуспеть и погубившие в себе