"Виталий Коротич. Лицо ненависти " - читать интересную книгу автора

американской истории: бывший министр обороны Джеймс Форрестол выпрыгнул в
окно из своего кабинета и погиб с воплем: "Русские идут!" Может быть, пример
этот несколько упрощенный, но по смыслу он точен).
Когда я приехал в Америку, сразу же, как делал это прежде, позвонил
своим друзьям в разные города и услышал странные голоса в телефоне. Голоса
были напряжены, и я перезвонил одним знакомым из уличного таксофона (в
Америке это можно - была бы мелочь в кармане), потому что они явно намекнули
на то, что видят уши, торчащие из моей телефонной трубки. Конечно же
телефонные разговоры можно подслушивать с двух сторон, но собеседники мои
явно боялись, что подслушивают именно меня, потому что раскрепостились в
разговоре по таксофону и сказали, что после моего последнего пребывания в
Америке к ним приходили ("Оттуда... Ты сам знаешь, откуда - такая серая
мышка с большими ушами и красными глазками"), а теперь, незадолго до моего
телефонного звонка, пришли снова. ("Нас могут наказать за тебя, а ты знаешь,
как теперь с работой в Америке... В наших отношениях ничего не меняется,
поверь, но страшно".) Слово "страх" возникало чаще, чем прежде, и в этом
тоже была примета обновившихся американских времен; боялся не я: нетрудно
было ощутить, что американцев государственно заставляют меня бояться,
испытывать страх передо мной в связи с тем, что я советский.
В газете "Нью-Йорк пост" за 9 октября 1982 года карикатурка: два
динозавра, забившиеся в пещеру на берегу. Один динозавр грустно говорит
другому: "Все равно нас объявят советскими подводными лодками..." И вправду,
около двух недель подряд здесь оживленно писали, что у северных берегов
Европы окружена и блокирована советская подводная лодка: вот-вот ее
подымут - и тогда... Комментаторы, озаботив свои красивые личики, обсуждали
с телеэкранов действия водолазов, ищущих оную лодку, и взрывы глубинных
бомб, на лодку обрушенных. По мере того как история с лодкой оказывалась все
более недвусмысленной брехней, она перекочевывала все глубже в де- бри
газетных полос, и сообщения о ней набирались все более мелкими шрифтами. В
конце концов где-то проскользнуло сообщение, что никаких лодок не было в
помине. Но провокационный шум запомнился, а опровержения, честно говоря, я
так и не сыскал, хотя знал, что оно где-то в глубинах страниц спрятано.
Дело привычное, но в такой концентрации провокационные публикации еще
никогда, думаю, не сбивались на американской бумаге, никогда еще
антисоветские утки не летали столь плотными стаями. Доведя свой комплекс
государственного достоинства до состояния самодовольства, огромная часть
американской пропагандистской машины даже не предполагает наличия
достоинства и гордости у других. Это ведь тоже от страха - желание
приказывать всем и одновременно подозревать всех в недружелюбии и
зловредности.
Я устал от нелепого прилежания, с которым киносыщики вот уже который
день преследуют на экране моего телевизора "советского шпиона Карлу" (да-да,
так его зовут в фильме "Люди Смайли", и тип этот ужасно зловредный; я сам бы
с удовольствием такого поймал и сдал ближайшему полисмену). Но дело ведь не
в "шпионе Карле" - дело в том, чтобы его бармалейская репутация
проецировалась на меня, превращалась в активную ненависть ко мне и моей
стране. Для этого многое доводится до полной глупости: когда у советского
человека в фильме "Из России с любовью" спрашивают, верно ли идут часы у
него, человек этот орет в ответ: "Советские часы всегда идут правильно!"
(Кстати, в этом же старом боевике времен Джеймса Бонда на одной стороне