"Хулио Кортасар. Инструкция для Джона Хауэлла" - читать интересную книгу автора

излишним, потому что человек в сером костюме и немой крепко держали его под
руки, а высокая и худая девушка, внезапно оказавшаяся рядом, надевала ему на
голову что-то теплое. "Вы же не хотите, чтобы я поднял крик и устроил
скандал в театре", - сказал Райс, пытаясь унять дрожь в голосе. Высокий
пожал плечами. "Вы этого не сделаете, - устало сказал он. - Это будет так
неэлегантно... Нет, я уверен, что вы так не поступите. А потом, парик очень
вам идет, у вас тип рыжеволосого". Зная, что ему не следует этого говорить,
Райс сказал: "Но я же не актер". Все, включая девушку, подбадривающе
улыбнулись. "Вот именно, - сказал высокий. - Вы прекрасно понимаете, в чем
тут разница. Вы - не актер, вы - Хауэлл. Когда вы выйдете на сцену, Эва
будет сидеть в гостиной и писать письмо Майклу. Вы сделаете вид, будто не
заметили, как она прячет листок и пытается скрыть замешательство. С этого
момента делайте все, что хотите. Очки, Рут". - "Все, что хочу?" -
переспросил Райс, украдкой пытаясь высвободить руки, в то время как Рут
надевала ему очки в черепаховой оправе. "Да, именно так", - неохотно сказал
высокий, и у Райса мелькнуло подозрение, что тому надоело повторять одно и
то же из вечера в вечер. Раздался звонок, созывающий публику, и Райс краем
глаза уловил движения рабочих по сцене, изменения в свете; Рут разом
исчезла. Его охватило негодование, скорее горькое, чем подстегивающее к
действию; но почему-то оно все равно казалось неуместным. "Это глупый фарс,
- сказал он, пытаясь освободиться, - и я предупреждаю вас, что..." - "Мне
очень жаль, - пробормотал высокий. - Честно говоря, я думал о вас иначе. Но
раз вы относитесь к этому так..." В его словах не было прямой угрозы, но
трое мужчин сгрудились вокруг, и надо было или подчиниться, или вступить в
открытую борьбу, а Райс почувствовал, что и одно и другое в равной степени
нелепо или неверно. "Выход Хауэлла, - сказал высокий, указывая на узкий
проход между кулисами. - На сцене делайте все, что хотите, но нам будет
жаль, если придется... - Он говорил любезным тоном, не нарушая воцарившейся
в зале тишины; занавес поднялся, бархатисто шурша, и их обдало теплым
воздухом. - Я бы на вашем месте, однако, призадумался, - устало добавил
высокий. - Ну, идите". Не толкая, но мягко двигая вперед, они проводили его
до середины кулис. Райса ослепил сиреневый луч; перед ним лежало
пространство, казавшееся бесконечным, а слева угадывался большой провал, где
как будто сдержанно дышал великан, - там в сущности-то и был настоящий мир,
и глаз постепенно начинал различать белые манишки и то ли шляпы, то ли
высокие прически. Он сделал шаг-другой, чувствуя, что ноги у него не
слушаются, и был уже готов повернуться и бегом броситься назад, но тут Эва,
торопливо встав со стула, пошла ему навстречу и плавно протянула руку,
казавшуюся в сиреневом свете очень белой и длинной. Рука была ледяная, и
Райсу почудилось, что она слегка царапнула ему ладонь. Подчинившись ей, он
дал себя увести на середину сцены, смутно выслушал объяснения Эвы - она
говорила о головной боли, о том, что ей захотелось побыть в полумраке и
тишине библиотеки, - ожидая паузы, чтобы выйти на просцениум и в -двух
словах сказать зрителям, что их надувают. Но Эва как будто ждала, что он
сядет на диван столь же сомнительного вкуса, как сюжет пьесы и декорации, и
Райс понял, что смешно, что просто невозможно оставаться на ногах в то
время, как она, снова протянув ему руку, с усталой улыбкой опять пригласила
его присесть. Сидя на диване, он явственно различал первые ряды партера,
едва отделенные от сцены полосой света, который из сиреневого становился
желтовато-оранжевым, но странно, Райсу было легче повернуться к Эве и