"Песнь молчаливых камней" - читать интересную книгу автора (Морозова Татьяна, Эльтеррус Иар)

Глава 1

Зажигалка сработала только на третий раз. Кончик сигареты красным светлячком запрыгал в темноте. Я затянулась и с шумом выдохнула. На лбу выступила испарина, по спине побежали капельки холодного пота. Рука заметно тряслась, вычерчивая в темноте огоньком сигареты замысловатые фигуры. Сидя на широком подоконнике и глядя на ночной город, я вспоминала сон, из-за которого проснулась. Жуткий сон… Его отрывки так и стоят перед глазами. Состояние после кошмара было тревожным, словно и не приснилось всё, а произошло на самом деле. Я вижу этот сон не в первый раз, он преследует меня уже второй год.

Всякий раз он начинается по-новому, но заканчивается одинаково. В тёмном подвале, при тусклом свете факелов избивают молодого мужчину, привязанного за руки к перекладине. Под градом ударов, наносимых железными палками, его тело превращается в окровавленный кусок мяса с переломанными костями. Из разбитых губ вылетает стон, от которого у меня сжимается всё внутри. Но хуже всего, что дикая боль рвёт и моё тело. Сходя с ума от невыносимых страданий, я перестаю понимать, кто из нас двоих кричит, чьё тело увечат. Острые вспышки боли туманят наши рассудки, но стоящие рядом маги не позволяют сознанию отключиться, не дают возможность окунуться в спасительное забытьё.

И я, и этот несчастный, мечтаем только об одном — скорее бы всё закончилось и нам дали спокойно умереть. Пронизывающая, жгучая боль, резкий запах палёного мяса — и мышцы сводит в агонии. Хриплый стон вырывается из растерзанного горла. Его? Или всё же моего? В этом кошмаре сложно разобрать, где, чьи эмоции. Скорее бы убили, сил больше нет терпеть пытки…

Вот чьи-то безжалостные руки рывком наклоняют вперёд голову несчастного, и тупая шершавая сталь входит в тело, разрывая плоть и ломая позвонки. Боль огненной стрелой проходит вдоль позвоночника… моего…

От такого сна не то, что проснёшься в холодном поту, вскочишь с кровати с диким криком. Теперь точно не могу уснуть, потому что знаю, чем заканчивается ночной кошмар. Придётся терпеливо ждать, когда боль полностью исчезнет. Пробовала заглушать её таблетками, но никакого эффекта. До тех пор, пока боль в теле сама по себе не пройдёт, даже не стоит пытаться что-либо предпринимать. Буду сидеть на подоконнике, и смотреть, как просыпается город.

Вы когда-нибудь это видели? Светает. Темные дома с черными глазницами окон, сливающиеся с гранями ночи, становятся слегка размытыми, серыми. То тут, то там загораются огни. Улицы постепенно оживают, просыпаются. Солнце медленно поднимается из-за горизонта, заливая светом пространство. Я люблю наблюдать за этим превращением, оно дарит неосознанную надежду на новую жизнь.

Чужая боль тысячами игл-воспоминаний пробежалась по позвоночнику. Что эти сволочи творят с тем несчастным парнем, а? Рука невольно сжалась в кулак.

В коридоре послышались мелкие, шаркающие шаги. Приглушенное покашливание, переходящее в гортанные хрипы, раздалось возле моей двери. Звуки, напоминающие гудок паровоза, заставили вздрогнуть — это моя соседка по квартире сморкается в край засаленного халата.

— Фу… Опять эта детдомовская наркоманка дымит. Весь дом провоняла, гнида, — прошипела за дверью баба Нюша.

Детдомовка… Как жутко звучит это слово в шесть лет. Детдомовка… Как больно хлещет оно в двенадцать. Детдомовка… Как рвет сердце в восемнадцать. Да, я детдомовка! И говорю это гордо в двадцать два. Я прошла через все круги ада и выстояла. Самостоятельно! Одна! Без чьей-либо помощи. Эта обшарпанная комнатушка в коммуналке — все, что смогло дать мне государство, об остальном я позаботилась сама. Не сломалась и выстояла. Теперь вот живу в маленькой двухкомнатной квартире хрущевской пятиэтажки на пару со старой и вечно всем недовольной бабой Нюшей. Её собственные дети редко тут появляются, потому что не имеют ни малейшего желания общаться с матерью. А если и забегают на пять минут, то с одной целью — узнать, померла старушка, или ещё коптит небо. За комнатой охотятся. Только долго им ждать придется — бабка помирать не собирается, она за жизнь двумя руками держится.

А дефицит общения баба Нюша пополняет мной. Каждый день устраивает склоки, всё время ворчит и угрожает милицией. Старухе за семьдесят, но фантазия у неё неуёмная и богатая. Даже не знаю, чего ждать от неё в любой момент. Одного не пойму — откуда берутся люди, которых хлебом не корми, только дай причинить боль другому? Удовольствие получают? Или это по принципу — сделал гадость, на сердце радость?

Зачем, ну зачем ты, баба Нюша, постоянно режешь по живому, без устали напоминая мне, кто я такая? Да, меня воспитало государство, а не родители, но разве это так важно? Ведь я единственная из группы номер пять, кто смог поступить в институт, пусть и на вечернее отделение, но поступить! Одна из немногих, кто не опустился, не превратился в шваль, не потерял человеческое достоинство. Да, детдомовская, но цену себе знаю!

— Отвали, — я чуть слышно вздохнула.

Шарканье старушечьих ног стихло — значит, притаилась, как партизан, возле моей двери.

— Нинка, гарпия, всю квартиру прокурила, прошмандовка!

Я представила, как бабка трясет кулаком в мою сторону. Пусть грозит, жалко что ли… Лишь бы опять на двери пакость рисовать не стала, гробы там всякие, кресты. Тяжело потом все это дело отмывать, да и неприятно до жути. Откуда у бабки такая краска? Воняет мерзко и въедается так, что не отдерешь. С довоенных лет хранит, что ли? А дверь моя и мне её жалко. Но даже выходки соседки, мелочи по сравнению с тем, что творилось у нас в приюте.

После того, как меня вместе с остальными одногруппниками торжественно и с почестями выставили из детского дома, — ибо совершеннолетние, нечего лопать казенные харчи, — я пребывала в состоянии эйфории. Свобода! Теперь я принадлежала самой себе, а не стае малолеток. Детские банды — самые беспощадные, самые жестокие. Принцип выживания у стаи один — нападать всем скопом, как это делаю шакалы, и рвать на части без сострадания. И никто из взрослых не заступится, ни у кого не появляется желание влезть. Кому нужны брошенные щенки? Вот и приходилось молча переносить все унижения. В детских бандах жестоки все: и ребята, и девчонки.

У меня была подруга… Была… Чем Олеся не приглянулась Люське, мне до сих пор непонятно. Впрочем, теперь это уже неважно. Леси нет, и я никогда больше не услышу её звонкий смех. Люська, будучи старше нас на два года, считалась в детском доме «центровой», то есть главной. Любимым её занятием было издеваться над теми, кто не мог постоять за себя, дать сдачи. Мою подругу она откровенно ненавидела и старалась при любой возможности причинить ей боль.

До выпускного Олеся не дожила — повесилась в туалете, не выдержав издевательств. Я ревела месяц, не меньше. В душе бушевал ураган ненависти и желания разорвать Люську руками, зубами. Унизить ее точно так же, причинить боль в сто раз сильнее. И осознание собственного бессилия вызывало еще большую злобу. Безнадежность стальным ошейником перехватывала горло, мешая дышать. Безнадежность…

Многие из моих знакомых находили выход из этого состояния в алкоголе и наркотиках. Как и остальные в стае, тоже пробовала и то, и другое. Врать не буду, эффект поначалу нравился, но что-то внутри меня потребовало прекратить подобные эксперименты. В принципе, примеры, чем все это заканчивается, были перед глазами. Когда от передозировки умерли Валерка и Генка, мне стало жутко. Их скрюченные тела покидали в труповозку, словно мешки с картошкой, и увезли в неизвестном направлении. Думаете, проводилось следствие? Черта с два! Кому нужны брошенные щенки?

За дверью послышалось шарканье рваных тапочек. Это означало одно — баба Нюша ушла к себе в комнату, не дождавшись от меня ответной реакции.

«Когда всё это закончиться?» — я закусила губу.

Прозвенел будильник, радостно сообщая, что пора вставать на работу.

— Не угадал, родной, уже давно никто не спит.

Старенький потертый халат лежал на стуле, стоящем рядом с кроватью. Добра у меня не много — шкаф, кровать, старый раздолбанный стол и единственный стул. Оглядев свое скромное жилище, я в очередной раз подумала, что неплохо бы переклеить обои. Эти, старые и засаленные, местами выцветшие, начали лопаться в швах и расходиться. Только вот где денег на ремонт взять? Если только занять, или кредит оформить. Но отдавать все равно придется, а чем? Мне на еду и одежду еле-еле хватает.

Приоткрыв дверь и оглядев коридор, я прошмыгнула в туалет. Очень не хотелось пересекаться с Нюшкой. Проскочить в ванную незамеченной мне тоже удалось, зато на кухне поджидала засада. Бабка решила не упускать момента и обрушилась на меня по полной программе. Первым делом она перекрыла мне путь к отступлению своим необъятным задом.

— Ты, блядь, у меня докуришься! — начала она свой монолог, — Я тя живо научу Родину любить. Не было печали, подселили прошмандовку! Сдам вот тебя в милицию, они там уж найдут тебе применение…

Молча налив в стакан кипятка и опустив в него пакетик с заваркой, я с невозмутимым видом продолжала готовить себе завтрак. А Нюшка не унималась:

— Жила себе — бед не знала, подселили на мою голову дуру безродную, подкидыша. На что ты надеешься? Ведь толку от тебя никакого! Задаром только народный хлеб ешь! Кому ты нужна? Да никому, если даже мать родная бросила. Тьфу…

А вот это ты зря баба Нюша… Зачем бьёшь в самое сердце? Такое не прощается.

— Баб Нюш…

— Что, поганка?

— А кипятком в морду хочешь?

Подняв стакан со стола, я сделала вид, что сейчас плесну. Если бы можно было убивать взглядом, то соседке бы пришёл конец. Нюшка посмотрела мне в глаза и, поняв, что это не пустая угроза, быстро ретировалась с кухни. Настроение испортилось окончательно. Чай пить уже не хотелось. Оставив стакан на столе, вернулась в комнату, чтоб неспешно собраться на работу.

«Зря чай не вылила… Знаю ведь, что эта курва допьет и не побрезгует. Да и пусть, может подавится…», — злорадная мысль немного повеселила меня.

Затертые почти до дыр джинсы, блузка в мелкий цветочек — вот и весь мой гардероб. Я оделась за считанные секунды. Орудуя массажной расчёской и пытаясь хоть как-то уложить непослушные волосы, я разглядывала себя в зеркале. Маленькая, худенькая, с цыплячьей шейкой и выкрашенными в рыжий цвет волосами. На вид больше восемнадцати мне никто не дает, хотя по паспорту двадцать два. Росту во мне — метр с кепкой, тощая, как скелет. В детском доме остроумные воспитатели окрестили меня «звездой Освенцима». Грубо, но в точку. Стриженные, вечно торчащие «ежиком» волосы, пухлые губы, прямой нос и темно-карие глаза — вот и весь портрет. Постоянные эксперименты с хной довели до того, что изначальный цвет волос, тёмно-русый, мной успешно забыт. В это раз попалась такая ядрёная краска, что теперь из зазеркалья на меня смотрело рыже-огненное чудо. Поняв, что уложить непослушные волосы мне так и не удастся, я вышла в коридор и заперла дверь. Комнату приходится закрывать на ключ, иначе, не в меру любопытная соседка, непременно покопается в моём шкафу.

Не обращая больше внимания на бабу Нюшу, высунувшуюся из кухни, я собралась и ушла. По крайней мере, теперь до самого вечера не увижу эту кикимору.

Все же во взрослой, самостоятельной жизни, имеются свои плюсы. Я теперь ни от кого не завишу, могу поступать так, как считаю нужным. К тому же есть своя комната, где можно закрыться от всех и мечтать, не опасаясь, что кто-то ворвется и начнет издеваться, а к ежедневным перепалкам с бабой Нюшей я понемногу привыкаю.

На дворе стоит май, но по утрам ещё прохладно. Я пожалела, что не взяла кофту. От дома до остановки пять минут ходьбы — пришлось прибавить шагу, чтобы согреться и успеть на троллейбус. Но я опоздала. Вильнув белым задом, он скрылся за поворотом. Теперь ждать следующий троллейбус как минимум, минут пятнадцать, а пешком топать не очень хочется. Достав сигарету, я закурила.

На работу опоздаю, это точно. Всё бы ничего, но вот начальник цеха опять начнет читать нотации о беспечности и безалаберности молодого поколения.

Подкатил долгожданный троллейбус. Я с тоской посмотрела на сдавленные тела внутри него — опять переполненный… Пришлось с боем протискиваться в салон.

«Почему люди не летают, как птицы? Тогда давиться не пришлось бы. Взмахнул крыльями — и лети себе на работу…» — мои фантазии прервал резкий удар чужого локтя в бок.

— Аккуратней можно? — возмутилась я.

Здоровенный, с пятидневной небритостью на роже дядька дыхнул в лицо перегаром:

— Че? Сопля фельдиперсовая, это ты мне?

Да что же это такое, люди добрые?! Что за день сегодня такой? Ну, почему все так и норовят нарваться на скандал? Мне утренней стычки с соседкой хватило, а тут ещё это чудо небритое:

— Ты на себя посмотри, чучело огородное.

Лицо пьянчуги стало постепенно багроветь:

— Ты себя-то в зеркало видела? Кикимора болотная… Да на тебя ни один нормальный мужик не позарится!

Вот гад! Какое ему дело до того, кто зарится на меня, а кто нет?! Понимая, что нарываюсь на скандал, я всё равно не могла остановиться. Утренняя стычка с бабой Нюшей давала свои плоды.

— Козел…

— Что?! Это ты мне, шмакодявка?!

— Отвали, придурок, на тебя же люди смотрят. Не стыдно маленьких обижать?

Наглость моя объясняется только одним — давкой в троллейбусе. Сказав мужику ещё пару едких слов, я в ускоренном темпе стала прорываться к выходу.

— Су-ука!.. — донёсся из закрывающихся дверей троллейбуса приглушенный вопль пьянчуги.

Слезы готовы были сорваться с ресниц. Ну, что я им всем сделала? Почему каждый считает своим долгом меня пнуть или наговорить кучу гадостей? Может это из-за роста? Видят, что маленькая, думают — беззащитная, не ответит ударом на удар. Напрасно, даже у маленькой собачки есть зубы.

Покусывая от обиды губы, я дошла до завода. Обычно на вахте дежурит Сталина Петровна, единственная женщина, которая вызывает у меня чувство уважения. Она добрая, никогда не ответит грубо или резко, и постоянно подкармливает меня домашними пирожками. Но сегодня почему-то её не было. Не задерживаясь на проходной, я пулей влетела в цех.

— Нина! — окрик начальника вынудил меня остановиться.

Опустив плечи, я подошла к нему.

— Опаздываешь, Скворцова. Совесть есть?

Потекли нудные минуты нравоучений. В течение десяти минут Степаныч разглагольствовал о моём безалаберном поведении и халатном отношении к работе, а сам всё норовил заглянуть за вырез моей блузки.

Пробормотав для приличия «это больше не повторится», я с кислым выражением лица поплелась на работе место. Впереди меня ждали восемь часов монотонной работы.

Сегодняшний сон сильнее прежних врезался в память. К тому же боль в позвоночнике не проходила. Машинально делая работу, я вспоминала подробности сна. Рассказать бы кому, поделиться… Только вот кому? День промелькнул, я даже не заметила, как. В половине шестого цех опустел.

— Нинка, пойдем в кино? — возле проходной меня догнал Алешка Криворучкин, пухлый юноша двадцати лет от роду.

— Приглашаешь? — парень он хороший, добрый, хоть и увалень, мне его жалко и отказывать как-то неудобно.

— Так пойдешь? — Алешка заискивающе посмотрел мне в глаза.

Эх, Лешка, Лешка… Зря ты в меня влюбился, ничего путного из твоей любви не выйдет. Не пара я тебе, не пара. Старше, да и детдомовская. Мамаша твоя в обморок грохнется, когда меня увидит. Кому нужна невестка-детдомовка? Я для себя решила — до тех пор, пока не получу высшее образование и не устроюсь в жизни, семью заводить не стану. Хочется, конечно, и мужа, и детишек иметь, но сейчас не то время. Сама сполна нахлебалась, не хочу, чтобы мои дети жили в нищете.

— А что за фильм-то? — я поинтересовалась больше из вежливости, чем из любопытства.

Мне все равно, что смотреть, лишь бы домой попозже придти, когда Нюшка уже заснет.

— Фильм классный, фэнтези! Маги, драконы, — у Лешки загорелись глаза.

— Про магов, значит про магов, — я кивнула в ответ, и мы пошли в кино.

Мой кавалер купил билеты и большой пакет с попкорном.

— Будешь? — спросил Лёшка, протягивая мне пакет, когда погас свет и начался фильм.

— Нет.

Больше от своего ухажёра я не услышала ни слова, он полностью погрузился в происходящее на экране. У меня же фильм интереса не вызывал, и я решила поспать. Толком уснуть все равно не получалось, батальные сцены, с криками и звоном оружия, вынуждали открывать глаза. На широком экране то и дело проносились всадники на лошадях, размахивая огромными мечами. Маги швырялись в них огненными шарами. Откровенно говоря, я начала жалеть, что пошла на этот бред, даже хотела предложить Лешке уйти. Как вдруг в кадре появилась стройная девушка, в мужской одежде, с мечом в руке. Не знаю почему, но сердце у меня сперва сжалось, а затем бешено застучало в груди. Почему? Не из-за девушки же?

— Классная у нее катана… — восторженно прошептал Алешка.

Я не разбираюсь в оружии, но этот клинок так и стоял перед глазами. Хотелось подержать его в руках, ощутить вес и прохладу металла. Не сводя глаз с экрана, я ждала, когда меч снова мелькнет в кадре. Однако девушку с волшебным мечом увидеть еще раз так и не пришлось — фильм подошел к концу. На душе стало грустно и тоскливо, словно я не узнала чего-то очень важного. Раскрасневшийся Лешка взахлёб делился впечатлениями от просмотренной картины, я пропускала его слова мимо ушей, тихо удивляясь, что взрослый, в общем-то, парень интересуется подобной чушью. Когда мы вышли из кинотеатра, на улице уже стемнело.

— Можно, я провожу тебя? — Алешка произнес эту фразу нерешительно.

— Да нет, не стоит. Иди домой, Лех, тебя, небось, мамка заждалась.

Парень смотрел на меня щенячьим взглядом.

— Не, Лех, не… Мне тут идти недалеко, спасибо, сама доберусь.

— А может…

— Нет! — отрезала я.

Еще немного и начну злиться. Он что, не понимает русского языка? Сказано же — нет!

— Спасибо за кино, классно провели время, — я попыталась быть вежливой.

Протянутая для рукопожатия ладонь отрезала ему все дальнейшие попытки навязаться в провожатые.

— Завтра увидимся на работе?

«Боже мой! Леша, ну зачем тупить-то?! Конечно, увидимся, куда я денусь с подводной лодки?» — но вслух я этого не сказала, не хотелось обижать парня.

— Конечно, Леша. Пока!

Повернувшись к нему спиной, я постаралась побыстрее скрыться за углом. Грубо? Может и так, но его поведение начинает меня бесить, а это чревато, могу наговорить гадостей. Уж я-то себя знаю.

Идти одной по ночному городу не очень весело — вокруг сумерки, фонари светят тускло. Однако темных улиц я не боюсь, и никогда не боялась. А зачем? Вот людей, ходящих по ним — стоит. Что-то беспокоило меня, но что конкретно, я никак не могла понять. Хотелось кричать и выть.

«Может, полнолуние сегодня? Нет, на небе полумесяц…»

Странные мысли сами полезли в голову. К тому же кадры из фильма назойливо крутились перед внутренним взором. Меч… девушка… схватка… И начало мне казаться, что я — это вовсе не я, а воин в доспехах, странных только. Иду по незнакомому городу и кого-то ищу. Но раз я воин, то где мое оружие? Где мой меч?

— Где мой меч?! — я заорала ни с того, ни с сего, замерев на середине улицы. — Где МОЙ МЕЧ?!

Редкие прохожие предпочли перебраться на другую сторону улицы, искоса поглядывая на меня. Наверное, решили, что перед ними или психопатка, сбежавшая из «Кащенко», или обкурившаяся наркоманка. Глупые…

Чувство того, что мне должны вернуть мой меч, нарастало с каждым шагом все сильней и сильней. Я шла, глядя на звездное небо, и спрашивала ЕГО. Губы повторяли одну и ту же фразу: «Где мой меч?». Мне казалось, что ОН должен меня услышать и ответить. Где мой меч? Призрачная тяжесть несуществующего меча напрягла мышцы руки. Пальцы покалывало, ладонь жгло. Где мой меч? Почему-то на глаза навернулись слезы. Возможно потому, что смотрю, не мигая, на звезды. Странно, в городе их должно быть плохо видно из-за света фонарей, а я вижу четко.

Разгадка нашлась быстро. Оглянувшись по сторонам, я поняла, что забрела в темный переулок, где ни один фонарь не работает. Вот же свинство! Замечталась, дурья башка, и забрела черт знает куда. Надо выбираться отсюда. Что произошло в следующее мгновение, я так и не поняла, земля просто ушла из-под ног. Сделанный шаг оказался шагом в пустоту. Взмахнув руками, я солдатиком полетела вниз. Сильный удар о твёрдую поверхность отключил моё сознание.

«Долго еще валяться будешь?», — поинтересовался чей-то голос.

«Жалко, что ли?»

Находясь в состоянии полузабытья, я ответила скорее машинально, чем обдуманно.

«Отнюдь, я не жадный. О твоем здоровье беспокоюсь. Тебе разве не говорили, что на холодном камне долго лежать нельзя? Простудишься».

«Да иди ты в задницу!», — беспричинно разозлилась я.

«Фу, как некрасиво. Девушка, а выражаешься, словно пьяный сапожник».

И тут меня словно током ударило! В моей голове звучит потусторонний голос! Леденящая волна страха ударила по мне со всей силы. Я резко открыла глаза, но ничего, кроме темноты не увидела. Сердце сжалось от испуга. Что со мной? Я умерла? Это и есть смерть? Господи, куда я попала? Мозг лихорадочно заработал, выдавая картинки того, что было до падения. Улица… звёзды… полёт в пустоту… Дальше ничего не помню. Понимаю только одно — что лежу сейчас на холодном каменистом полу.

«Не, ты живее всех живых, Нин, — прокомментировал мой страх голос, — Если не веришь, ущипни себя. Мёртвые боли не чувствуют».

От страха и подвального холода у меня зуб на зуб не попадал. Но к совету голоса я всё же прислушалась и ущипнула себя за руку. Больно. Это хорошо, значит живая.

Руки не болят и работают, ноги тоже в порядке. Ничего не сломано, тело слушается. Физически я в норме. А вот что с головой? Может сотрясение мозга, и странный голос, который мне почудился, последствие удара?

«Ну, ты даешь, — противно хихикнул голос, — так меня ещё никто не называл: последствие удара».

Господи! Я хотя и не верующая, но перекрестилась.

«Ты ещё „Отче наш“ прочти, вдруг поможет», — посоветовал голос.

Я резко встала, но в кромешной тьме лежать или стоять — не суть важно. Ощущение беспомощности и страха нарастало. Сердце пульсировало в висках.

«Страшно?» — полюбопытствовал голос.

— Да.

«Очень?»

— Прекрати издеваться!

Губы тряслись. Я попыталась взять себя в руки. В темноте было слышно моё учащённое дыхание и приглушённый звук капающей воды.

«Не бойся, всё в порядке. Ничего страшного с тобой не произойдёт», — раздалось у меня в голове.

Я с силой сдавила ладонями виски.

«Думаешь, поможет?» — голос продолжил издеваться надо мной.

Какое тут думать? Тут бы убежать поскорее.

«Скажи честно — чего сейчас ты хочешь больше всего?»

— Выбраться отсюда, — откровенно призналась я, — или, по крайней мере, чтобы светло стало и ты исчез.

«А ты скажи — пожалуйста».

— Пожалуйста.

Свет включили, не яркий, так, чуток, словно настольная лампа загорелась. Но разглядеть, что вокруг, можно. Возможность видеть немного успокоила меня. Я огляделась. Округлые бетонные стены уходили далеко вверх. Тусклый свет рассеивался на уровне трёх метров над моей головой, не позволяя разглядеть свод колодца. На полу валялся мой рюкзачок. Я подошла к серой стене и направилась вдоль неё по кругу, ощупывая холодный бетон.

«Дверь ищешь? Хочешь, дам подсказку? Скажи „Сим-Сим откройся“».

Клаустрофобия перекрывала страх, связанный с голосом, звучащим у меня в голове. Обследовав стены подвала-колодца, я поняла, что выхода отсюда нет. Ледяной страх сковал душу. Сев на каменный пол, и обхватив колени, я заплакала навзрыд. Умирать не хотелось! Двадцать два года — разве это возраст для смерти? Слёзы душили, дико хотелось жить. Даже в детдоме, даже в одной комнате с бабой Нюшей, но жить! Наревевшись вдоволь, я взглянула на наручные часики и заметила, что минутная стрелка остановилась, показывая без пятнадцати двенадцать. Сколько пошло времени с момента моего падения теперь сложно понять. Может час, а может вечность.

«Успокоилась?» — поинтересовался голос.

Как ни странно, но теперь я ему была даже рада. Лучше голос голове, чем полное одиночество. Даже если это и есть шизофрения, то пусть так, чем гробовая тишина.

— Угу, успокоилась. Помоги, пожалуйста, выбраться отсюда.

«А ты умеешь быть вежливой, когда захочешь», — ехидно подметил голос.

Настроение моё менялось. Вместо отчаянья и страха появилось раздражение, переходящее в злость.

— Кто ты такой, и что тебе от меня надо?

«Я твоё прошлоё, настоящее и будущее, — уклончиво ответил голос, — И единственная возможность выбраться из колодца».

Слабое эхо повторяло мои слова, звучащие в пустоте. Снова стало жутко.

— Я больше не вынесу этого. Скажи, кто ты?

«Ну, если ты так настаиваешь… Впрочем, я нахожусь неподалёку от тебя, совсем рядом».

— А я не слепая, вижу, что никого тут нет.

«Ошибаешься. Поищи, как следует».

Встав, я ещё раз обошла подвал, но никого не увидела.

«Присмотрись хорошенько, дуреха», — хихикнул голос.

— За «дуреху» — ответишь, — пообещала я и продолжила поиск.

Неожиданно в стене, чуть выше уровня моих глаз, появилась ниша. Клянусь, раньше её тут не было! Я подошла к ней и привстала на цыпочки. В нише лежала какая-то железка.

«За железку — ответишь», — вернул мне мои же слова голос.

Я протянула руку и взяла её. Железка оказалась мечом сантиметров девяноста в длину, со слегка изогнутым лезвием.

«Наконец-то наша! Грячо!»

— Это ты? — я крутила меч, разглядывая его со всех сторон.

«Я».

— Ты — говорящий меч, а я — городская сумасшедшая.

«Вот и познакомились», — захохотал голос.

А как ещё оценить ситуацию, в которую я попала? Голос, звучащий у меня в голове, утверждает, что он меч, который держу в руке — разве это не первый признак того, что я умом тронулась от стресса?

«Ой, Нин, в жизни и не такое бывает, — нараспев ответил меч, — Можешь мне поверить».

— Допустим, что так. Мне сейчас уже всё равно, меч ты или галлюцинация — лишь бы помог выбраться отсюда.

«Хорошо, помогу. Только давай сперва поговорим серьёзно».

— Какое «серьёзно»? Я сейчас ни о чём думать не могу. Мне впору «спасите» кричать!

«Значит так, — голос меча зазвучал жёстко, — Чтобы ты перестала истерить, скажу сразу, что вытащу отсюда, как только поговорим. Обещаю».

— Давай, говори.

Если он не врёт, и действительно вытащит отсюда, то я даже спеть согласна.

«Петь не надо, а вот выслушать меня, взвесить услышанное и принять правильное решение просто необходимо. И оттого, что ты решишь, будет зависеть твоё будущее. Да и не только твоё».

Я присела на пол возле стены, прислонившись к ней спиной. Положила странный меч на колени и стала слушать. Его голос продолжал звучать у меня в голове, рассказывая о невероятных вещах. Меч говорил, а я разглядывала его. За свои неполные двадцать два года мне не приходилось держать в руках что-то более острое и длинное, чем кухонный нож. Поэтому, считать себя знатоком в холодном оружии было бы глупо, но то, что этот меч сильно отличается от остальных, я заметила сразу. Первое, что в нём не так — это цвет сплава, из которого он сделан. Меч полностью коричневый — от кончика лезвия до набалдашника на ручке. По всему лезвию идёт рисунок, из завитков и волнистых линий, а набалдашник сделан в виде головы дракона.

«Это у тебя ручка — тоненькая и слабенькая, а у меня рукоять. Попрошу запомнить».

Я заметила, что уже не в первый раз меч отвечает на мои мысли, будто слышит их. В ответ раздалось приглушённое хихиканье. Затем меч продолжил свой рассказ. То, что я услышала, с трудом укладывалось в голове. Маги какие-то, другие миры… Чушь полная.

А если коротко, то в некотором царстве, в некотором государстве жили-были колдуны, ведьмы, маги, полубоги, одним словом, нечисть всякая. Чего-то там они не поделили, или поделили, но не так, как кому-то хотелось, и развязали войну. Причем, жуткую, используя не только обычное оружие, но и, соответственно, магию. С каждым годом война становилась все беспощадней и беспощадней, эти ненормальные использовали все новые и новые силы. В конечном итоге они допрыгались, их действия привлекли личное внимание Творца.

Они это поняли и, чтобы избежать наказания, объединились, задумав пакость еще круче — призвали все силы, какие только можно было найти. Даже про четыре стихии вспомнили. В один котел замешали Свет и Тьму, Равновесие и Приращение, добавили Превращения. Получился «компот», который назвали Пределом. Но ребятки на этом не успокоились. Понимая, что за устроенный бардак ответ придется держать все равно, они разделили этот самый Предел на девять частей — девять Сил. А чтобы самим не запутаться, где какая, сделали их разноцветными. Но и этого обнаглевшим беспредельщикам показалось мало. Каждую из девяти Сил они поделили еще на три составных части: Дух, Меч и Дракон. После этого все девять Сил стали самостоятельными, осознающими себя личностями, наделенными способностью влиять на процесс развития определенного числа миров. Но для того необходимо было, чтобы Дух, Дракон и Меч объединились. Кажется так, если я все правильно поняла.

«Ну, почти правильно, где-то слишком утрированно, но суть ты уловила», — согласился со мной меч.

— Знаешь, я не очень-то во все это верю. В магов там, ведьм. Их не бывает, это все детские сказки.

«Да-а? А то, что мы тут с тобой болтаем, тоже сказка?» — ехидный тон меча мне не нравился.

— Нет, обычная посттравматическая галлюцинация, — равнодушно ответила я.

«Уютно лежащая у тебя на коленях, — закончил мою фразу меч, — Вот скажи мне, кто из нас двоих буквально час назад орал во всю глотку: „Где мой меч“? А? Факт, что не я».

— Ну, орала, и что с того?

«Так вот же я. Тут, с тобой. Ты звала — я откликнулся».

Да, было такое дело. Зацепившись взглядом за клинок, я невольно залюбовалась его узором. Даже и в голову не приходило, что оружие может быть таким красивым.

— А к чему ты рассказал мне эту байку о духах и драконах?

«К тому, что я один из тех сказочных мечей — Меч Коричневого Предела».

— И?

«Что „и“? Ты ещё не поняла?»

— Нет.

«Нин! Я Меч Предела, а ты — Дух!»

— А… То есть мёртвая, да?

«Почему мёртвая? — взвыл Меч, — Почему?»

— Потому что дух.

Меч выругался.

«Опять всё по новой… Каждый раз встречаю одну и ту же реакцию на мои слова — тупость. Вы, люди, одинаково бестолковы, и модель поведения у вас стандартная. Хоть бы один раз попался подготовленный Хранитель, которому не пришлось бы объяснять прописные истины!»

Я вздохнула и машинально провела ладонью по лезвию. Красивый Меч, необычный, так и притягивает взгляд. В боку что-то кольнуло, и я дёрнула рукой. Остро отточенный край лезвия рассёк мою ладонь. Кровь быстрой струйкой потекла на Меч, заполняя собой выемки рисунка. Мне показалось, будто слышу, как кто-то причмокивает от удовольствия. Я опомнилась и сжала ладонь в кулак, чтобы остановить кровь. Как ни странно, но боль я не испытывала, даже когда порезалась — ничего не почувствовала.

«Вот теперь ты должна меня понять», — сказал Меч.

— С какой стати?

«Слияние Духа и Меча произошло. Мне даже не пришлось тебя уговаривать дать немного крови».

На моих глазах кровь, попавшая в канву рисунка, медленно исчезала. Она словно впитывалась в металл. И в туже секунду, когда последняя капелька просочилась в Меч, я осознала всё, что он говорил мне до этого. И про Владыку, и про Дракона. Само существование Предела стало понятно. Меч, словно сытый кот, урчал и переливался всеми оттенками коричневого цвета.

«Так что ты решила? Идёшь со мной или останешься тут? Но теперь, когда слияние всё равно произошло, тебе будет сложно жить в этом мире».

— Почему? Я возьму тебя с собой.

«Нет, Нин, так не получится. Либо ты идёшь со мной, либо отказываешься и возвращаешься домой, но я останусь тут. И теперь представь, что все годы, которые тебе суждено прожить на Земле, ты будешь слышать меня и ощущать прикосновение Предела, но уже не сможешь ни избавиться от этого, ни изменить ситуацию. Так что думай».

Думать я не люблю, а уж тем более, когда надо принять ответственное решение. Получается следующее: есть Меч, и есть мир, в который мы с ним должны отправиться. И в этом мире я ни кто-то, а важная персона. Но не всё так радужно — на меня возлагается большая ответственность за тот мир. А вот именно это я и не люблю — ответственность! Хуже некуда принимать решение за других, распоряжаться их судьбами. Это не моё. Я одиночка — отвечаю исключительно за свои поступки и ничьи больше. От одной только мысли об ответственности у меня зубы сводит.

С другой стороны — интересно всё же. Не каждый день становишься Хранителем и тем более, не каждый раз предлагают путешествие в иной мир.

— Ладно, пошли, — держа Меч в одной руке, я поднялась с пола.

Мой рюкзачок лежал неподалёку. Я подцепила его за лямку Мечом и подтянула к себе.

«Не делай так больше! Слышишь? Я Коричневый Меч Предела, Меч Перемен Безнадёжностей, а не простая железяка. И требую уважения».

— Договорились, больше такое не повторится. Я согласна идти с тобой.

«Молодец! — обрадовался Меч. — А то получается, что я зря ждал тебя тысячу лет в этом вонючем коллекторе? Зря, что ли, последние два года сны тебе проецировал, зря, что ли, сегодня весь вечер, пока ты шла из кино, люки у тебя на пути открывал?»

Мне показалось, что от избытка чувств он не может остановиться.

— Ну и сволочь же ты! — если бы у Меча было лицо, я бы отвесила ему пощёчину.

До меня дошло, кто является причиной моей двухгодичной бессонницы.

— Из-за тебя эти кошмары меня по ночам мучают?! Если бы я знала, то…

Возмущению моему не было предела. Меняющий Безнадежности молчал. Я потрясла его:

— Чего притих, умник?

«Ругаю себя за длинный язык. Меч Перемен не должен вести себя как базарная торговка, направо и налево расхваливая свой товар».

— Какой товар?

«Это аллегория. Сравнение».

В его голосе звучали печальные нотки. Рано Меч расстроился — это он меня не знает. Теперь-то я точно пойду с ним. Хотя бы для того, чтоб мотать ему в отместку нервы, как он мотал их мне в течение двух лет.

— А коллекторные люки зачем открывал?

Поняв, что я не собираюсь менять решение, мой болтливый друг вновь оживился.

«Как зачем? Чтоб ты смогла ко мне попасть. Как бы мы с тобой еще встретились?»

— Так я что, в коллектор провалилась?

«Угу».

— Да быть этого не может! Я хоть и худышка, но не настолько, чтобы солдатиком, не ударившись об стенки, провалиться в коллектор.

«Ты про искривление пространства слышала?»

— Честно? Нет.

«У-у-у, темнота! Многому же тебя учить придется…»

Мне стало за себя обидно. Вот чего он обзывается? Пожил бы в детском доме, я бы на него посмотрела. Кто мне там будет про все это рассказывать? Про иные миры, про магию, кто? И потом — не верю я в магов и волшебников, совершенно не верю. Технология — это да, а «крибли-крабли-бумс» — оставьте для малышни. Меч то ли вздохнул, то ли хихикнул, я не поняла, только что-то в этом звуке было настораживающее и многообещающее.

— Так мы идём? — мне хотелось поскорее покинуть холодный колодец.

«Идём. А ты так и будешь меня в руке носить?»

— В рюкзак ты не поместишься, так что, наверное, придётся.

«Надо думать, конечно, не помещусь. И потом, кто тебе сказал, что мечи носят в рюкзаках? Для этого существуют ножны».

Я огляделась вокруг, рассчитывая, что сейчас появится ещё одна ниша, в которой будут лежать ножны Меча. Но ничего такого не произошло.

«Не рассчитывай, не появится. Я забыл сказать тебе одну вещь — видишь ли, в качестве ножен Мечи Предела привыкли использовать позвоночник Хранителя. То есть мои ножны — это твой позвоночник».

От его слов меня передёрнуло. Он в своем уме?! Перед глазами встали картинки из сна, когда незнакомцу в позвоночник втыкали меч. Видение отозвалось острой болью в спине.

— Иди ты в задницу! — возмущение накрыло меня горячей волной.

«О! Креативно-то как! Предлагаешь новые ножны? Думаешь, мне там будет комфортнее?», — ехидно спросил Меч.

Я задохнулась от ярости. Мучил меня два года, а теперь ещё и издевается!

«Нин, поверь, больно только первые секунды, а потом даже замечать не будешь. Потерпи ради дела, хорошо?»

Страшно, а что делать? Обратно теперь не отмотаешь, данное обещание не заберёшь. Я согласилась.

«Потерпи, Нин», — только и сказал Меч.

Голова наклонилась вперед, а рука сама направила острие клинка в шейный позвонок. Мать моя женщина!!! Такой боли я никогда раньше не испытывала. Даже в кошмарных снах она и то была на порядок меньше. Но Меч не обманул — через мгновенье боль исчезла, а вместо неё по телу разлилось успокаивающее тепло.

— А доставать-то тебя как?

«Так же — за рукоять потяни».

Я нагнула голову, и рукоять сама появилась из шейного позвонка.

«И ещё, Нин, у меня к тебе просьба — прекрати со мной вслух разговаривать. Попробуй отвечать мысленно, а то со стороны ты действительно похожа на городскую сумасшедшую».

«Ну, если ты настаиваешь…»

Мне всё равно как разговаривать с Мечом — вслух или мысленно. За время нашего общения, я привыкла к его голосу и перестала напрягаться из-за этого. Напрягало другое — холодный коллектор. К тому же, я страдаю клаустрофобией в лёгкой степени. Находясь в замкнутом пространстве, я не бьюсь в истерике, но начинаю сильно нервничать.

«Пойдём отсюда? Ты обещал меня вывести на поверхность».

«Какие проблемы, Нинуль, пошли!»

«Куда идти-то?»

Ответа не последовало, вокруг потемнело, поднялся вихрь и… все. Вспышка! И все закончилось. Я стояла на берегу лесного озера.

«Где это мы?», — солнечные зайчики, отражаясь от воды, слепили глаза.

«В одном из миров Девятимечья. В твоем мире».