"Михаил Коршунов. Подростки" - читать интересную книгу автора

Тося Вандышев и его группа проходят на ней производственную практику.
Тося занят пультом управления машиниста, это тема его дипломной работы. Он
зачищает клеммы, которые перекрыла искра и кое-где подпалила.
В смотровой канаве горит свет. Там Федя Балин. Колесные пары, рессорное
подвешивание - его дипломная работа. В берете, рукава халата подвязаны
бинтом, чтобы плотно прилегали к запястьям и, когда поднимаешь руки, не
текло под рукава дизельное топливо или керосин. В руках у Феди банка с
дизельным топливом и квач из пакли. С Федей - Дима Дробиз, Виталий Ефимочкин
и Мысливец. Старшим над ними поставлен Федя Балин. Дима Дробиз пижонит: на
халате изоляционным желтым лаком нарисовал нелепые фигуры. Говорит: "Без
прекрасного, ребята, я ржавею". А сам пока счищает ржавчину, смазывает
электровоз снизу. В руках у него тоже квач из пакли. Дима Дробиз - комсорг
группы. Избран единогласно на последнем групповом комсомольском собрании.
Виталий Ефимочкин - провиантмейстер и хранитель финансов. С первого курса,
все три года. Его отчеты о финансовом состоянии группы - подлинные поэмы,
написанные высоким слогом. Виталий бережет копейку и пресекает любое
мотовство. Даже теперь, на выпуске. Недавно Дробиз предлагал купить каждому
по яркому модному галстуку к выпускному торжеству - в ГУМе у него
договоренность с продавщицей. Ефимочкин пресек. Торжествовать будут в своей
училищной форме. "Ему хоть кол на голове теши! - возмущался Дробиз. -
Эксплуататор!" Мысливец - рядовой учащийся, но по призванию демагог. Когда
горячится, у него пропадают согласные буквы. В борьбе за яркие галстуки
(Мысливец был на стороне Дробиза) он чуть не потерял их все.
Сейчас Мысливец помогает Ефимочкину, держит большой гайковерт.
В отсеках локомотива работают Костя Зерчанинов и Лучковский. Костя
сосредоточен, берет надвинут почти до переносицы, маленькие часы прикреплены
к широкому ремню-напульснику. Надет ремень-напульсник поверх манжеты халата.
Лучковский, тот притоптывает в такт мелодии, которую негромко напевает, и
поглядывает по сторонам. Скоро полезет на крышу электровоза: на крыше можно
пофилонить, незаметно вздремнуть, если захочется. Лучковский готов служить
на электровозе, потому что это обеспечивает приличные деньги - гульдены, но
электровоз он не любит. Занудство, никакой индивидуальной жизни, можно
сказать, больничный режим. Нельзя кутнуть, повеселиться - на другой день
могут не допустить на машину: по состоянию здоровья вы не готовы к рейсу.
Мракобесие какое-то средневековое, только что на костре не жгут. Так считает
Лучковский.
Тося работает не спеша. Под пальцами каждая клемма, каждый провод
пульта управления машиниста. Прикосновения радуют, потому что ты все
освежаешь до острого запаха свежей меди или латуни.
Лучковский уже на крыше, переговаривается оттуда с Ваней Карпухиным,
самым младшим учеником в группе. Ваня стоит впереди электровоза на
обыкновенной деревянной лестнице и проводит кистью, подновляет красные
полосы вокруг государственного герба. Рабочие ботинки Ване очень велики,
штаны заползают в них сзади, и Ване приходится изредка переминаться с ноги
на ногу, чтобы штаны выдернулись. Лучковский что-то говорит по этому поводу,
Ваня нехотя отвечает: Лучковский мешает ему.
Тося отправляется по внутреннему коридору к люку, который ведет на
крышу. Поднимает люк, выглядывает. Лучковский, заметив Тосю, хватает безмен,
проверяет пружины пантографа.
- Десять килограмм, - говорит Лучковский. - Норма.