"Владимир Короткевич. Цыганский король" - читать интересную книгу автора

когда-нибудь окрестит всех этих язычников. Собственно говоря, моими
стараниями эти коричневые дьяволы уже окрещены, но настоящее склонение к
вере дедов откладывается, потому что митрополит злоупотребляет частыми
встречами с зеленым змием.
- Хорошо, - дрожащим от обиды голосом сказал Яновский.
Ему хотелось рубануть саблей этого умалишенного, но куда пойдешь потом,
что делать одинокому и слабому на этой грешной ополяченной белорусской
земле?
А Знамеровский уже добродушно усмехался:
- Ну-ну. Может, и завтра в поход пойдем, может, и годом позже, а может,
и всю жизнь тут просидишь, и я тебе в наследство королевство оставлю,
потому что я еще холостяк. Моя святая воля. Я король. Хочу - плюю, хочу -
голым прогуливаюсь, вот как теперь.
- Спасибо вам, ваше величество, - тихо ответил Яновский. - Пусть будет
так.
И тогда король еще раз повысил голос, обратившись к слугам:
- Видите, как далеко достигла слава моя, великого короля цыганского.
Достославные мы на свете всем, отовсюду прибегают под-нашу руку, потому
что сильнее мы короля польского и бог за нас. И кто помышление заимеет
порушить святую монархию нашу, того сокрушу, уничтожу, на коленях заставлю
просить милости. Вот она, виселица!
И коротким пальцем король ткнул в сторону этого нехитрого сооружения
возле башни.
- Иди пока с моим лейб-медикусом, - сказал король Яновскому. - А потом
мой сейм - потому что мы король добрый и терпеливый - утвердит мой
приговор.
Он затопал было волосатыми ногами к дверям, потом повернулся к медику:
- Погляди его коня, не завез ли он в мое государство с целью подрыва
его благосостояния конской болезни.
Гайдуки вскинули ружья и, когда король исчез за порогом, дали залп.
Вороны опять сорвались с башни и, недоуменно каркая, куда-то улетели.
Лейб-медик повел Яновского в маленький флигель, тонувший в лопухах.
Впереди у озерца прозвучал выстрел.
- Что это? - вздрогнул Яновский.
- Пугают лягушек, чтобы своим лиходейским кваканьем не мешали спать их
королевской милости, - язвительно сказал медик.
Яновскому казалось, что он бредит. И потому он лишь тогда разглядел
медикуса, когда они очутились в маленькой комнатке флигеля, стены которой
были почти сплошь заставлены полками с книгами, а на одной висел большой
лист пергамента, видимо выдранный из книги "Здоровья путь верный". На
листе был нарисован человек, стоящий спиной к зрителю. Его голое тело
пестрело точками, на которые надо ставить банки.
Медикусу было лет под пятьдесят, был он худой и желтый. Близко
посаженные глаза смотрели умно и иронично из-под лохматого чуба; нос был
почти прозрачным от бледности; на костлявых плечах висела черная мантия с
вытканным гербом Знамеровского и знаком профессии - змеей Гиппократа,
обвившей клистирную трубку.
Выпили по чарке данцигской золотистой водки, сели закусить, и только
тогда Яновского прорвало:
- Слушайте, пан медикус, ведь это же какое-то безумие. Ну, мне некуда