"Владимир Корнилов. Годины " - читать интересную книгу автора

царапающий звук - то надломленный сухой стебель терся о кожух пулемета. И
только теперь, услышав этот слабый царапающий звук травины о железо,
осознал, что остался один.
Чувствуя неприятный, тягучий холодок в груди, Макар сидел в
неподвижности, не зная, как распорядиться выпавшим вроде бы ненужным теперь
временем. Пытался припомнить, какое сегодня число июля, и не припомнил, и
больше не вспоминал. Он старался войти в окружающую его тишину без времени,
принять все вокруг, как оно было сейчас, в этом знойном дне июля, и не давал
себе думать о прожитой жизни и о том, что случится здесь через какое-то
время. Он просто ждал, когда начнется- то, что сам себе определил.
Не торопясь, Макар расшнуровал, стащил с занывших в неподвижности ног
схожие с булыжниками ботинки. Оглядел швы, сбитые каблуки, стертые на сгибе
подошвы. Бросить не решился, выбил в окопной стенке заглубок, аккуратно, нос
к носу, поставил. "Послужат кому-никому..." - подумал с привычной заботой о
ком-то, кто придет сюда уже потом. Изопревшие портянки постелил под ноги,
хотя прохлада глубинного песка не беспокоила, а утишала боль избитых в
ходьбе ступней. Давая отойти натруженным рукам, уложил ладони на коленях,
как это делал обычно перед большой работой в поле, в мыслях еще раз
перебрал: все ли готово, не забыл ли чего?
Землю снова били, Макар спиной ощущал ее дрожь. От особо сильных
ударов вздрагивал душный воздух. Гул доносился с двух сторон: из-за леса и
с другой стороны - из-за горы, на которой стояла деревня. Много дней
сопровождал их этот затихающий только в ночи, охватывающий гул, и теперь,
выйдя из общего бездумного поспешания, Макар ясно понял, что гул этот
сближается и, похоже, скоро соединится там, куда шли отступающие войска.
Если немцы, идущие им вслед, еще раз догонят и остановят их хотя бы на
лолдня, дойти до Днепра и выйти за Днепр люди уже не успеют.
Одолевая ломоту, непослушность усталого тела, он выбрался из окопа, с
настороженностью одинокого человека вгляделся вдаль. Дорога, насколько
видел ее Макар, была, как прежде, безлюдна; от безлюдья, неподвижных
горячих полей, от притихших на взгорье изб с наглухо захлопнутыми окнами
исходила тревожность, как от подступающей грозы. Ощущая колкое тепло сухой
земли и оттого высоко поднимая босые ноги, он пошел было вдоль траншейки
поглядеть, что там, на бугре у леса, но тут же, закаменев лицом, вернулся к
пулемету; как-то вдруг он понял, что смотреть вокруг ему без надобности.
Макар давно не ел - последний, раздавленный в кармане, кусок хлеба
сжевал в позавчерашний день, после того как отбили наскочивших
мотоциклистов. Теперь, в бездействии, голод одолевал до дурноты. Умеряя
торопливость рук, он с бережностью вытащил из кармана комбинезона лепешку,
отломил выпирающий из просаленной газеты край, задрожавшими губами выхватил
прямо из черных пальцев. Едва удержался, чтобы не проглотить целиком. Жевал
медленно, чувствуя, как немеют отвыкшие от работы скулы. Сухой, воспаленный
рот не принимал еду; только дожевывая третий кусок, ощутил вместе с
кисловатым, разжиженным наконец-то проступившей слюной тестом тягучий
привкус топленого масла, который прежде знал по праздничным матушкиным
пирогам. Голод от проглоченных кусков стал острее. Макар с ладони ссыпал в
рот опавшие с лепешки крохи, стараясь отвлечься, расправил на колене
просаленный обрывок газеты, в котором была лепешка. Печатные строки, с
машинной аккуратностью подогнанные одна под другую, он сначала просто
просматривал, потом с любопытством, затем и с жадностью стал вникать в