"Владимир Кормер. Человек плюс машина " - читать интересную книгу автора

ему будет, все ж развлечение!
Но... случилось так, что доброхоты-то покрутились, покрутились вокруг
машины, прокурили ее насквозь, да мало-помалу и отпали, уголок только себе
слева от дверей облюбовали и там все в шахматы играли... а Иван Иванович
остался! Втянулся! Сперва, как рассказывали очевидцы, стеснялся, большей
частью все стоял и смотрел, потом раз попросил паяльничек и какую-то схему в
две минуты переделал по-своему, отчего она и впрямь заработала лучше, чем
предполагалось, потом отладил еще один блочок, который совсем уже было
бросили, потом... Потом вхожу я однажды в машинный зал и глазам своим не
верю: за столом Иван Иванович, подле него почтительно склонились
ленинградцы, сам оправившийся только что после приступа главный конструктор
в их числе. Иван Иванович по синьке, по чертежу то есть, карандашом водит
и - несомненно! - им указания дает! А эти усердно кивают и от удовольствия
по плечам друг друга хлопают! А наши тоже обратили внимание на эту сцену,
шахматы позабыли, из своего угла таращатся, ничего понять не могут!
Весть об этом поразительном повороте событий мигом облетела весь
институт. В вычислительный центр началось настоящее паломничество. И каждый
посетитель убеждался, что так оно и есть: команда слушает, а Иван Иванович
поясняет, дает указания, распоряжается за пультом или же сам - но опять же
теперь уже в окружении нескольких помощников, как бы подмастерьев - орудует
паяльничком... Обратились к главному конструктору: "Что там у вас
происходит?" Тот был в замешательстве, но, как человек порядочный, честно
признал: "Да, вы знаете... м-м... у Копьева есть... м-м... кое-какие идеи
и... быть может... м-м... не лишенные смысла... Надо попробовать... Сам я, к
сожалению, должен... лететь... м-м.... в Ленинград... Пусть в мое отсутствие
Копьев... м-м..."
Он улетел, и надолго, не появлялся у нас несколько месяцев, а Иван
Иванович за это время фактически стал на машине хозяином. Распоряжаться он,
безусловно, не умел, "дает указания" - это я написал для красного словца,
это так у нас в институте острили; делал он, по сути, все сам; хозяйничанье
его в том, собственно, и выражалось, что он, никому ничего не говоря, брался
за следующий, им самим намеченный кусок и доводил его "до ума", уже лишь в
процессе работы объясняя остальным, чего именно он добивается. Остальные
ходили за ним табуном, наверное, больше мешая ему, как это и бывает, нежели
помогая, а скоро, по-моему, совсем перестали понимать, каким путем он идет,
упустили нить, логику его действий и переключились целиком на такелажные и
подсобные работы.
Иван Иванович день ото дня все сильнее взвинчивал темпы (таково было
общее, не только мое впечатление), из вычислительного центра почти не
выходил, в свою лабораторию являться, не спросясь ни у кого, перестал, по
залу или, если ему нужно было зачем-нибудь, по коридорам носился как вихрь -
куда девались его уныло опущенные плечи, расслабленная его походка?! -
волосы всклочены, лик черен, небрит, глаза горят - в институте взирали на
него со страхом, заведующий отделом, в котором Иван Иванович работал, не
осмеливался и заикнуться насчет того, что тот, мол, забросил свое плановое
задание; на каждом ученом совете только об Иване Ивановиче и говорили: "Кто
б мог подумать! Ну кто б мог подумать!.." "Конь, конь! Настоящий боевой
конь! Эх, колокольчики мои, цветики степные!.. Я бы рад вас не топтать,
пролетая мимо, но коня не удержать бег неукротимый!" - кричал Опанас
Гельвециевич... А сверх того мало что мы могли сказать, да и что тут