"Юрий Иосифович Коринец. В белую ночь у костра (fb2) " - читать интересную книгу автора (Коринец Юрий Иосифович)Мальчик-медведьЧанг лежал и выжидающе смотрел на дядю. И Порфирий выжидающе смотрел на дядю, и я. И всё вокруг придвинулось и замерло. Солнце сползло к горизонту и стояло совсем рядом; незаметно выглянули луна и три бледные звёздочки; ближе придвинулись сопки; мерцающие гранитные камни насторожились вокруг; неподвижно застыла возле костра берёза; травы замерли; лес подошёл к холму, наклонив тёмные макушки елей; невидимый нам, стоял в лесу Михайла, сгорая от любопытства, опираясь одной лапой о дерево, а другую приставив к уху; насторожились в своих гнёздах птицы и мыши в норах; коршун распластался в воздухе, совсем низко, не двигаясь с места; рыбы в реке перестали плескаться, притаились под камнями и тоже слушали, всё замерло, придвинулось, прислушалось — Одна только река шумела внизу, спеша к морю, но она никому не мешала. Дядя тщательно прочистил ёршиком свою трубку, набил её табаком, раскурил, достав пальцами из огня красную головёшку — дядины пальцы огня не боялись! — потом устроился между камней поудобнее и задумался… — Мальчик исчез бесследно! — сказал дядя. — В тот момент, когда на него прыгнула рысь, а на неё сверху свалилось что-то чёрное, страшный рёв потряс окрестности, и его услышали внизу, в долине, в доме смотрителя. Сотни кур и гусей поднялись в воздух, как белая метель, и вороны тучей сорвались с вётел, каркая и хлопав крыльями. Смотритель и его жена выбежали во двор и хватились ребёнка. Поиски ни к чему не привели. Напрасно отец обшарил все окрестности, напрасно расспрашивал проезжих ямщиков, напрасно подал розыск в полицию. Пропажа ребёнка обрушилась на стариков непоправимым несчастьем. С утра отец уходил в горы с ружьём и собакой, иногда ночевал в горах и возвращался опять ни с чем. Так прошло лето и наступила зима. О ребёнке не было ни слуху ни духу. Родители решили, что он или утонул, свалившись в реку, или задран зверем, или украден цыганами. Цыгане в те времена часто воровали детей. О пропаже мальчика знали в округе все жители: и русские хуторяне, и грузины, и абхазцы, населявшие этот край. Прослышал об этом и князь Шервашидзе — самый богатый в этих местах человек… — Шервашидзе? — переспросил я. Мне показалось, что я уже слышал не раз это имя. — Доннерветтер! — сказал дядя. — Слушай меня!.. Когда миновала зима, старые родители совсем притихли, смирившись со своим горем. У них была ещё девочка, они её любили, но мальчик был мальчик — этим было всё сказано. Весной вдруг разнёсся слух, что в округе творится неладное. Многие охотники утверждали, что видели в горах лешего. Он был совершенно голый. Как кошка, лазил он по деревьям, цепляясь за ветки руками и ногами. Некоторые утверждали, что у него был хвост. Завидев его, все в ужасе разбегались. Но самое странное — и это неизменно подтверждали все! — самое странное, что леший всегда появлялся в обществе медведей. Все эти слухи нагоняли страх на тёмных людей, волновали воображение. Князь решил в это дело вмешаться. Он понимал, конечно, что никакого лешего не было, что тут что-то не то. Этот князь, между прочим, был очень образованным и обаятельным человеком… — Князья тоже были хорошими? — спросил я. — Разные бывали князья! — закричал дядя. — Нельзя всё понимать примитивно! Был, например, такой князь — Кропоткин. Крупнейший революционер. Правда, анархист… Но он боролся с царизмом. А декабристы! Рафинированные дворяне! Ты слышал о них? — Слышал, — сказал я. — Они разбудили Герцена… — Вот именно! Но вернёмся к Шервашидзе… Князь организовал целую экспедицию в горы. Из лучших охотников. И они таки напали на след этого «лешего»! После долгих поисков они выследили одну необычайную медвежью семью: старую медведицу с тремя медвежатами и таинственным лешим. Их всюду видели вместе. И вот представь себе берег бурной горной реки — примерно такой, как эта. — Дядя кивнул на Ниву. — Река была меньше и природа другая, но обстановка, в сущности, та же: мутная горная река, крутые берега, поросшие лесом. Представь себе засаду на берегу — допустим, на этом, — в засаде человек десять охотников. Они сидят не шелохнувшись в кустах, ветер дует им в лицо, а на другом берегу, на песчаной отмели, — совершенно идиллическая картина: огромная медведица, мирно греющаяся на солнышке, а рядом с ней — трое медвежат, лежащих, задрав кверху лапы и подставив солнцу круглые животики, и на этих животиках, как на барабанчиках, наигрывает кулачками худенький смуглый мальчик! — Как «наигрывает»? — Вот так! — воскликнул дядя, повалил на спину Чанга и стал выстукивать у него на животе весёлую дробь. Чанг вертелся, пытаясь схватить дядю за руки. — Охотники сразу признали сына смотрителя — все его знали! — сказал дядя, отмахиваясь от Чанга. — Медлить было нельзя! Охотники перемигнулись и дали залп по медведице… Раненная смертельно, она поднялась и шагнула в воду — навстречу врагу. Второй залп свалил её и ранил двух медвежат. Вокруг медведицы забурлила окрашенная кровью вода с розовой пеной, и охотники бросились в реку, гортанно вскрикивая и размахивая старинными ружьями… — А мальчик? — Он упал на медведицу, обхватив её руками; раненые медвежата скулили, а здоровый в ужасе бегал вокруг. Мальчика с трудом оторвали от медведицы — он царапался и кусался до крови! Как-никак медведица была его приёмной матерью. Она спасла его от смерти — это она тогда бросилась на рысь! Мальчика вернули отцу, и все сбежались смотреть на него, как на чудо! У него отросли длинные кудрявые волосы, чёрные как воронье крыло. Тело стало железным и гибким. Кожа на ногах и ладонях была толстой, как подошва. Отца и мать он узнал, но вёл Его счастье, что он попал к медведице не грудным младенцем, а четырёхлетним ребёнком, умевшим уже говорить, и что он пробыл в лесу недолго. — А не то — что? — спросил я. — Его развитие остановилось бы! — сердито крикнул дядя. — Человек превратился бы в зверя! Никогда не научился бы говорить! Рычал бы да ползал на четвереньках и так бы погиб! — Почему? — Потому что формируется человек именно в этом возрасте — от двух до пяти лет. В этом возрасте закладывается фундамент человеческой психики. Ясно тебе? — Ясно, — сказал я, хотя не совсем это было мне ясно. — Всякое живое существо, — медленно продолжал дядя, — развивается в определённой среде. И эта среда влияет на него и формирует его облик, характер и психику. Ребёнок до пяти лет — это мягкий воск, который принимает любую форму. Он развивается, впитывая в себя разные знания, как губка воду. Он приобретает первый опыт в столкновении с действительностью. От своих вольных или невольных воспитателей, от предметов — от всего. Причём впитывает он всё в неимоверных количествах, потому что его мозг свеж и нетронут. Относительно, конечно, нетронут, потому что кое-что в нём уже заложено от рождения… — Что заложено от рождения? — Наследственность! Опыт родителей! Но если человека вырвать из родной среды слишком рано и надолго, он уже никогда не сможет стать человеком… Налей-ка мне чаю! — прервал себя дядя и, пока я наливал ему чай, продолжал: — Триста пятьдесят лет тому назад один индийский падишах — звали его, кажется, Акбар — решил провести опыт. Он хотел проверить: действительно ли каждому человеку дан его язык от рождения? Так он слышал от своих мудрецов. Они утверждали, что сын индийца заговорит в определённый срок на своём родном индийском языке, сын китайца — на китайском и так далее. Падишах решил выяснить это. Он отобрал нескольких грудных детей и запер их от всего мира. Прислуживали им слуги, которым отрезали язык… — Им нарочно отрезали язык? — спросил я. — Нарочно, — кивнул дядя, пыхнув мне в лицо дымом. — Акбар, как и многие другие правители, вообще любил молчаливых слуг, таких, которые не выбалтывали бы семейных тайн. Понял? — И дядя пристально посмотрел мне в глаза. — Я не выбалтываю, — сказал я, потому что подумал, что это относится непосредственно ко мне. — Когда ты был в Испании, я никому не сказал… — Иного я от тебя и не жду! — сурово сказал дядя. — Так вот. Семь лет держал падишах детей в полной изоляции. Ключи от помещения, в котором они находились, Акбар носил на груди, никогда их не снимая. Сам он тоже к детям никогда не заглядывал. Выдержка у него была восточная! А когда настал назначенный срок, он пошёл туда в сопровождении своих мудрецов, отпер дверь, и знаешь, что он услышал? — Что? — прошептал я. — Он услышал дикий вой, визг, мяуканье. Вот что он услышал! И тогда он отрубил мудрецам головы. — Зачем? — Затем, что они опозорились. — А мальчик-медведь? — А мальчик-медведь стал парнем что надо! — засмеялся дядя. — Ему этот случай пошёл только на пользу. Человеческая закваска уже была в нём заложена, а тут он вдобавок приобрёл разные медвежьи знания и навыки и закалился как никто! Всё человеческое было ему не чуждо и не чуждо было звериное… Я употребляю это слово в хорошем смысле, понял? — В высшем смысле? — сказал я, вспомнив любимое дядино выражение. — Вот именно! Среди мальчишек он стал богом благодаря этой закалке. Ты меня понимаешь! И он знал многое, чего не знали другие люди. Впоследствии он стал хорошим охотником! И вообще ему после этого случая очень повезло в жизни. Он получил прекрасное образование только благодаря этому случаю… Попал в гимназию… — Его медведи устроили? — сострил я. Дядя засмеялся, и Порфирий, который всё время молчал, тоже весело засмеялся. — Вольтер! — крикнул дядя. — Ты у меня остроумен, как Вольтер. Однако мальчика устроили в гимназию не медведи — его Шервашидзе устроил. В нём принял участие князь Шервашидзе. Мальчик ему понравился, и он дал ему образование. Иначе мальчик бы не видал гимназию как своих ушей! Потому что его родители были бедными. Хотя можно сказать, что медведи тоже приложили к этому свою лапу. Так что ты прав. Недаром мальчика прозвали Потапычем. И лучший его друг был тоже Потапыч — Потапыч Большой, тот самый медвежонок, который остался цел. Мальчик в нём души не чаял. Он, конечно, любил медведей. — Как и ты? — Как и я! — с гордостью сказал дядя. — А откуда ты всё это знаешь? — спросил я. — Потапыч рассказывал… — Ты его знал? — Знал! — А где ты с ним познакомился? — Когда-нибудь расскажу. — А что было дальше? — А дальше залезаем в берлогу. То есть в палатку. — И дядя встал. К сожалению, этим словом дядя часто кончал свои новеллы! Почти всегда, потому что, как правило, он всегда рассказывал вечером. И в Москве, и здесь, на Севере, у костра. И потом, не мог же он рассказывать всю свою жизнь без перерыва! И никто бы не мог без перерыва слушать. Ничего нельзя делать без перерыва. Перерыв — это, между прочим, тоже продолжение. Так объяснил мне дядя. Перерыв даётся человеку для продолжения работы — для осмысления услышанного. Для запоминания. Если вам всё рассказывать без всякого перерыва, вы ничего не поймёте, ничего не запомните, вы даже можете просто сойти с ума! Если у вас, конечно, есть ум, чтобы было с чего сойти. Дураки ведь с ума не сходят… Так что мы все залезли в палатку и улеглись вчетвером: дядя, Порфирий, Чанг и я. — Ты ещё расскажешь мне о Потапыче? — спросил я, когда все устроились в палатке. — Расскажу, — сонно пробормотал дядя. И сразу захрапел. Он всегда засыпал молниеносно. А я ещё некоторое время думал о Потапыче. И о падишахе. И мало ли ещё о чём… |
|
|