"Волки сильнее собак" - читать интересную книгу автора (Смит Мартин Круз)

10

Как правило, трупы плавали на мелководье лицом вниз, растопырив руки и ноги. Этот же труп зацепился за решетку водостока, по которому вода из охлаждающего пруда поступала в отстойники меньшего размера. Аварийная вода все еще требовалась: реакторы были полны топлива и в некотором смысле они не столько бездействовали, сколько находились в состоянии спячки.

Двое с острогами пытались подтянуть тело поближе, рискуя упасть в пруд. Капитан Марченко наблюдал за ними с берега вместе с группой бесполезных, но любопытных милиционеров, братья Воропаи были в первых рядах. Ева Казка стояла возле своей машины, подальше от происходящего. Аркадий заметил, что выглядит она еще растрепаннее и неопрятнее, чем обычно. Вероятно, пришла вчера домой и сразу рухнула в постель. Аркадий и сам выглядел и чувствовал себя не лучшим образом.

Как только Марченко подошел к Аркадию, по поверхности воды скользнула тень – показалась серая голова с вздутыми губами, а потом скользнула обратно ко дну, чтобы поплавать во мраке с еще большей зубаткой.

– С учетом вчерашней непогоды и размеров охлаждающего пруда, думаю, вы согласитесь, что было разумно подождать с поиском трупа. Пруды связаны между собой, и все заканчивается здесь, у водостока. Теперь этот труп у нас в руках.

– Теперь – это десять утра, но днем позже.

– Рыбак падает с лодки и тонет. Какая разница, вытащат его в тот же день или на следующий?

– Разве падающее в лесу дерево не делает шума?

– В лесу постоянно падают деревья. Они тоже жертвы аварии.

– Неужели доктор Казка здесь единственный врач? – спросил Аркадий.

– Мы не можем привлекать к этому делу врачей электростанции. Доктор Казка должна только подписать свидетельство о смерти.

– Почему не вызвали патологоанатома?

– Говорят, что Казка была в Чечне. Если это так, то она повидала много мертвых тел.

Ева резко стряхнула пепел с сигареты. Аркадий никогда еще не встречал такой нервной особы.

– Кстати, хотел спросить вас, капитан, нашелся ли хозяин украденной иконы?

– Нашелся. Икона принадлежала пожилым супругам Панасенко. Возвращенцам. Милиция составляет протокол. Понимаю, икона была исключительная.

– Конечно.

Получается, что мотоциклист украл икону у Романа и Марии, преступление официально запротоколировано, и все-таки икона вернулась в красный угол избы Панасенко. Аркадий не в силах был этого понять, как и того, что дерево может рухнуть бесшумно.

От водостока открывалась панорама недостроенных охладительных башен. В окружении разросшихся кустарников они были похожи на недостроенные минареты. Башни предназначались для запланированных пятого и шестого реакторов. Теперь же слабая струйка электроэнергии текла в другом направлении, подпитывая электролампы и датчики.

Труп наконец подцепили, и раздались удовлетворенные возгласы. Когда тело вытаскивали из воды, с рукавов и штанин водопадом потекла вода.

– Есть какой-нибудь брезент или пластик, чтобы положить тело? – обратился Аркадий к Марченко.

– Это вам не расследование убийства в Москве. Это мертвый чернобыльский пьяница. Вот в чем разница. – Марченко поднял голову. – Не стесняйтесь, взгляните.

Люди капитана расступились, а Воропаи захихикали при виде диктофона в руке Аркадия.

– Говорите погромче, – усмехнулся Марченко. – А мы поучимся.

– Труп вынут из водостока Чернобыльской атомной электростанции в 10 часов 15 минут 15 июля. Мужчина лет шестидесяти, двухметрового роста, одет в кожаную куртку, синие брюки и рабочие ботинки. – Труп был страшным – грубые черты лица, побелевшего из-за нахождения под водой, запущенные коричневые зубы, грязная одежда. – Конечности не гнутся, налицо трупное окоченение. Обручальное кольцо отсутствует. Руки и ноги подняты вверх, пальцы распрямлены. Шатен. – Аркадий оттянул веко трупа. – Глаза карие. Левый глаз расширен. Покойник одет полностью, татуировки и другие особые приметы на теле отсутствуют. Никаких явных ссадин или ушибов. Продолжим при вскрытии.

– Вскрытия не будет, – парировал Марченко.

– Мы его знаем, – мрачно произнес Димитр Воропай.

– Это Борис Гулак, – подтвердил Тарас. – Он собирает утиль и рыбачит. Он рыскал по квартирам в Припяти и в ближайшей округе.

– Резиновые перчатки есть? – прервал его Аркадий.

– Боитесь замочить руки? – осклабился Марченко.

По кивку капитана Воропай расстегнул куртку покойного и вытащил из-за пазухи удостоверение.

Марченко прочитал:

– Борис Петрович Гулак, 1949 года рождения, местожительства – Киев, профессия – механик. Имеется фотография. – Марченко бросил удостоверение Аркадию. – Вот и все, что необходимо вам знать. Пьяница упал с лодки и утонул.

– То же самое безобразное лицо. Водопроводчик. – Аркадий был в этом уверен.

– Мы проверим его легкие на наличие воды, – сказал он.

– Он рыбачил.

– А где удочка?

– Гулак поймал зубатку. Выпил целую бутылку и стоял в лодке, зубатка оказалась сильнее и выдернула удочку, он потерял равновесие и упал в воду. Вскрытия не будет.

– Может быть, пустая бутылка валялась в лодке давным-давно. Мы не можем быть уверены в том, что Гулак был пьян.

– Да нет, можем. Известный пьяница, Жил бобылем, рыбачил и упал в воду. – Марченко вынул из кармана охотничий нож, который показывал Аркадию, рассказывая про охоту на кабанов. – Хотите вскрытия? Вот вам вскрытие. – Он быстро вспорол ножом живот Бориса Гулака, и воздух заполнился отвратительным запахом перегара. Вчерашний самогон в желудке Аркадия подступил к самому горлу. – Был сильно пьян.

Даже Воропаи подались назад от смрадных испарений. Марченко вытер лезвие ножа о куртку покойника.

– Есть еще глаз, – с трудом выдавил Аркадий, судорожно глотая воздух.

– Что там еще с глазом? – недовольно спросил капитан.

– Правый глаз в порядке, а левый широко раскрыт, что свидетельствует об ударе по голове.

– Труп разлагается. Мускулы вялые. Глаза могут выглядеть как угодно. Гулак ударился головой о борт лодки, когда падал. Ну и что из этого?

– Он же не свинья. Мы должны тщательно осмотреть труп.

– Следователь прав. – Незаметно подошла Ева Казка. – Если хотите, чтобы я подписала свидетельство о смерти, должна быть установлена ее причина.

– И для этого вам требуется вскрытие?

– Прежде чем вы снова вонзите свой нож в труп, – презрительно сказала Ева.

Ева работала молча. Труп Бориса Гулака лежал на металлическом столе, с деревянной подставкой под головой, и молчал как рыба. Ева вскрыла его, сделав сначала разрез от горла до паха, и потом с энергичной сноровкой мойщика посуды стала пригоршнями перекладывать внутренности в ванночки. Комната была обставлена скупо, в ней преобладали весы и ведра. Ева целый час отмывала труп и осматривала его на предмет синяков, татуировок и следов от инъекций. Аркадий проверил одежду Гулака еще у водостока и не обнаружил в карманах покойника ничего примечательного – только кошелек с мелочью, ключ от квартиры, а также бумажник, в котором лежали только мокрая купюра в двадцать гривен, фотография мальчика лет шести, снятого в полный рост, и использованный билет видеосалона. Аркадий разрезал ботинки Гулака и нашел под подошвой почти двести долларов – неплохо для собирателя радиоактивной электропроводки. Пока Ева Казка действовала на одном конце стола, Аркадий работал на другом, занимаясь сморщившимися от пребывания в воде пальцами трупа – нужно было ввести в них инъекцию солевого раствора, чтобы распрямить складки на подушечках и сделать сносные отпечатки для сравнения их с теми, которые он снял с найденной в лодке бутылки.

Флуоресцентные лампы делают трупы зелеными, но Борис Гулак был зеленее других. Тело с большим животом, тощими ногами и плечами вовсю источало этанол. Вместе с медицинским халатом и шапочкой Ева, казалось, облачилась в профессионализм. Во время работы они с Аркадием курили, чтобы не чувствовать исходящий от трупа запах. Это, безусловно, положительная черта такой отрицательной привычки, как курение.

– Жалеете, что о чем-то не спросили? – произнесла Ева. Она смотрела сквозь Аркадия, и от этого ему было не по себе. Взглянула в протокол вскрытия. – Пока могу только сказать, что покойный страдал не то циррозом печени, не то некрозом почки. Борис, возможно, прожил бы еще года два. Выносливый экземпляр. Никакой воды в легких.

– Я совсем недавно гонялся за Гулаком ночью по городу.

– Поймали?

– Нет.

– И никогда бы не поймали. Сборщики утиля знают зону, как фокусник свои шторки, цилиндры и радиоактивных кроликов. – Она постучала скальпелем по столу. – Капитану Марченко вы не по душе. А я думала, что вы большие друзья.

– Нет, я испортил его идеальный послужной список. Начальник отделения милиции не хочет проблем и убийств, особенно нераскрытых. И конечно же, ему не нужны два нераскрытых убийства.

– Капитан – злой человек. Дело в том, что он попал в немилость в Киеве, отвергнув взятку. Это смутило его начальников, которые с легким сердцем и без зазрения совести брали деньги. Марченко выслали сюда, чтобы наказать как следует, на тот случай, если ему когда-нибудь придет в голову снова так сглупить. Потом приезжаете вы из Москвы, и Марченко чувствует себя в двойном капкане. Вы сравнивали отпечатки пальцев Гулака с отпечатками в картотеке?

– С водочной бутылкой, которую нашел в лодке.

– И?

– Они принадлежат Гулаку.

– Не считаете ли вы это довольно веским доказательством того, что Гулак был один? Неужели вы встречали русского или украинца, который пьет в одиночку? Гулак не утонул, но должна сказать вам, что, не считая вскрытия трупа руками капитана, я не вижу никаких следов насилия. Может быть, он поймал на крючок большую рыбину и, падая, ударился головой о лодку. Так или иначе, вы нажили себе злейшего врага в лице капитана Марченко. Он был бы счастлив, если бы мы немедленно прекратили вскрытие.

Аркадий наклонился над трупом. Борис Гулак имел угловатую голову с большими бровями, широким носом, испещренным прожилками, густые, как мех выдры, шатеновые волосы и щеки, покрытые щетиной. Ни синяков или гематом, ни следов сдавливания вокруг шеи, ни ран на руках, указывающих на борьбу, ни царапины на скальпе. Однако что-то ведь расширило радужную оболочку левого глаза, раскрытого, как шторка фотокамеры. Аркадий изобрел новый способ избавления от самогонного ступора – рассматривание покойника.

– Капитан будет счастлив, если мы докажем, что я не прав, – сказал Аркадий.

Большинство врачей никогда не сталкивались с трупами после анатомички на практике после института и быстро забывали запах смерти. Ева же спокойно передвинула подставку под шеей Гулака.

– Вы видели раньше людей, застреленных в голову, – сказал он.

– Застреленных в голову из пистолета и в спину из винтовки, предположительно в разгар боя. Обычно имеется входное отверстие, а у вашего клиента его, по-видимому, нет. Последняя возможность прекратить вскрытие.

– Вероятно, вы правы, но все же давайте посмотрим.

Ева рассекла тыльную часть скальпа Гулага от уха до уха. Она откинула на глаза трупа кусок кожи с волосами и взялась за круглую пилу. Электропила подняла тучу костной пыли, управлять ею при столь тонкой работе было непросто. Ева пробила долотом верх черепа, затем с помощью скальпеля отделила головной мозг от спинного и положила нежную розовую массу в блестящей оболочке рядом с опустошенной черепной коробкой.

– Капитану это не понравится, – резюмировала Ева.

Через макушку проходила красная линия – след пули, которая пробила мозг и затем, рикошетя, прыгала по черепу. Вероятно, Гулак умер мгновенно.

– Мелкокалиберная? – спросила Ева.

– По-моему, да.

Ева повертела мозг, прощупывая красный, как гранат, комок. Она рассекла оболочку, врезалась в серое вещество и, как семечко, выдавила пулю, которая со стуком упала на стол. Но это было еще не все. Ева посветила пальчиковым фонариком внутрь черепной коробки, и из левого уха показался луч света.

– Кто же это так хорошо стреляет? – спросила Ева.

– Снайпер, охотник на соболей, таксидермист. Я бы сказал, что это пуля шестимиллиметрового калибра, именно такой пользуются на соревнованиях по спортивной стрельбе.

– Стреляли с лодки?

– Вода была тихой.

– А звук?

– Может быть, использовали глушитель. Да и мелкокалиберка не производит большого шума.

– Итак, теперь два убийства. Поздравляю. Чернобыль убил миллион людей, и вы добавили к этому числу еще двоих. Я бы сказала, что в делах, связанных со смертью, вам нет равных.

Пока Ева еще пребывала под впечатлением от увиденного, Аркадий спросил:

– А как насчет первого трупа – того, что на кладбище? Вы добавили к своему заключению что-нибудь еще, кроме описания раны на горле?

– Я не осматривала тот труп. Просто увидала рану и что-то написала. Волки терзают и рвут, а не режут.

– Рубашка была сильно окровавлена?

– Не очень.

– А волосы?

– Чистые. Нос был в крови.

– Он страдал носовым кровотечением.

– Вполне возможно. В носу были сгустки крови.

– И как же вы это объясняете?

– Я не объясняю. Это вы фокусник – только вместо кроликов извлекаете на свет покойников.

Аркадий раздумывал над ответом, когда раздался стук в дверь и возник Ванко.

– Здесь евреи!

– Что за евреи? – спросил Аркадий. – Где?

– В центре города и спрашивают вас!

Полуденное солнце ярко высветило скучный центр Чернобыля: кафе, столовая, памятник Ленину, кругом кучи мусора. Два милиционера вышли из столовой: их слегка штормило. Ванко убежал – куда и зачем, Аркадий не знал. Он видел лишь человека, который со знакомым высокомерием уверенно расхаживал перед машиной. На нем был черный костюм еврея-хасида, белая рубашка и фетровая шляпа, хотя вместо большой бороды имелась лишь рыжая щетина.

– Бобби Хоффман.

Хоффман оглянулся через плечо:

– Я знал, что найду тебя, даже если просто буду разгуливать. Второй день прохаживаюсь тут взад-вперед.

– Надо было поспрашивать у людей, где я нахожусь.

– Евреям не о чем говорить с украинскими людоедами. Я спросил одного, и он тут же исчез.

– Он сказал, что евреи идут. Это только ты?

– Только я. Неужели перепугал их? Хотел бы я поджарить всю эту долбаную публику. Давай пройдемся. Мой совет евреям, оказавшимся на Украине, – всегда представлять собой движущуюся мишень.

– Ты был здесь раньше.

– В прошлом году. Паша хотел, чтобы я разузнал, как тут с топливом.

– Неужели выгодно применять радиоактивное топливо?

– Есть перспектива.

Машина оказалась забрызганным грязью «ниссаном», рангом ниже «мерседеса», в котором Аркадий последний раз видел Хоффмана. Одежку Бобби также сменил.

– Ты новообращенный?

– Ты о костюме хасида? Здесь знают только евреев-хасидов. В этом прикиде я привлеку меньше внимания. – Хоффман посмотрел на камуфляж Аркадия. – А ты что, поступил в армию?

– Здесь все так одеты. Полковник Ожогин знает, что ты здесь?

– Еще нет. Помнишь тот диск, который он нашел и ужасно гордился этим? Оказалось, что там не просто список зарубежных счетов, а еще и распоряжение перенаправить счета в мой собственный маленький банк. Я, возможно, и остался бы в Москве, но, когда Паша умер, а Ожогин уволил меня из «НовиРуса», я сказал: «Пошли они на хрен! Или я или они!» Мне пришлось попридуриваться, чтобы заполучить диск и ввести данные в систему. Помните, полковник так дал мне по носу, что потекла кровь? Ну а теперь бью я, приятель, и не по носу.

– И поэтому тебе пришлось пуститься в бега. Зачем ты здесь?

– Тебе нужна помощь. Ренко, ты здесь уже больше месяца. Я говорил с Виктором.

– Ты говорил с Виктором?

– Виктор держит со мной связь через электронную почту.

– А со мной он не общается. Я звоню ему на работу, а его там нет, звоню на мобильный – вообще глухо.

– Позвони оператору. Не ты платишь Виктору, а я. И Виктор говорит, что ты не посылал никаких стоящих сообщений в Москву. Ты продвинул хоть как-то в расследовании?

– Нет.

– Вообще никакого продвижения?

– Никакого.

– Тебя затянуло здешнее болото.

Аркадий с Хоффманом прошли мимо кафе. В двухэтажных деревянных домах в окружении акаций раньше жила социалистическая знать Чернобыля: председатель исполкома и начальник милиции, местный партийный секретарь и его помощники, прокурор и судья, портовые и заводские начальники. Некоторые стены сгнили, крыши провалились. Деревья стучались в уцелевшие окна и кое-где заглядывали далеко в комнаты. Кукла с выгоревшим лицом стояла в одном из двориков.

– Как ты собираешься мне помочь? – спросил Аркадий.

– Мы будем помогать друг другу.

Хоффман сделал знак машине подъехать поближе и подтолкнул Аркадия вперед. Водитель посмотрел на него ничего не выражающим взглядом. У него были глубоко посаженные глаза. На голове – маленькая круглая шапочка, которая удивительным образом держалась на пучке волос. Пальцы с разбитыми костяшками лежали на руле.

– Не беспокойся насчет Якова, – сказал Хоффман. – Я выбрал его потому, что он самый старый еврей на Украине и не говорит ни слова по-английски. – С пространством на заднем сиденье было напряженно, и стало еще теснее, когда Хоффман открыл ноутбук. – Собираюсь дать тебе возможность блеснуть, Ренко. Я ведь не говорю, что ты совершенно некомпетентен.

– Спасибо.

– Я считаю, что тебе нужно немного помочь. Например, у тебя была мысль насчет подбора записей камер видеонаблюдения не только дома, где жил Паша, но и обоих соседних зданий. Виктор сделал то, что ему велели. Твоя ошибка в том, что ты назвал Пашину смерть самоубийством.

– Это и было самоубийство.

– Доведение себя до убийства – это совсем не то, что я называю самоубийством. Не вынуждай меня начинать сначала. Пашу считают самоубийцей, расследование прекратили, а Виктор прочел где-то о том, что водка защищает от радиации. Вот уж защитница так защитница! Протрезвев, он напрочь забыл о видеозаписях. Потом Тимофееву перерезали горло, и прокурор Зурин направил вас сюда. – Бобби выглянул из окна машины наружу. – Эскимосы добрее: они просто оставляют таких, как ты, на плавучей льдине.

– Ну и что с видеозаписями?

– Я связался с Виктором. Знаешь, какой у него электронный адрес? Можешь купить его в Интернете, это незаконно, но сделать очень просто. Очевидно, как и у всех русских, у него когда-то была собака по кличке Лайка. Я нашел его адрес: «Laika 1223» и предложил вознаграждение за любые оставленные записи или улики. Я застал его трезвым, потому что он даже перенес для меня записи на диск.

– Вы с Виктором – сладкая парочка.

– Слушай, я и впрямь чувствую себя неловко из-за того, что бросил тебя в Москве. Может быть, вот это загладит мою вину. – Пальцы Хоффмана пробежали по клавиатуре ноутбука, и на мониторе появились служебный проезд и мусорные баки, снятые в Дневное время. Таймер в углу видеопленки показывал 10.42.25. – Узнаешь?

– Служебный проезд, что позади дома Паши Иванова. Но запись сделана из соседнего здания справа.

– Ты видел запись, сделанную из Пашиного дома?

– Запись имелась, но она была закольцована. Мы видели, как Паша подъезжает, а потом падает из окна, и видели записи, сделанные за два часа до этого, но более ранние не просматривали.

– Так посмотри, – предложил Хоффман.

Камера останавливала картинки с пятисекундной задержкой, чтобы растянуть время записи. То же самое было записано и с помощью моторизованной цапфы, которая делала полный оборот. В результате получился любопытный коллаж: кошка, заворачивающая с улицы, прыжок ее на край мусорного контейнера; затем как она подходит к контейнеру у дома Иванова.

– По словам Виктора, выходит, что в системе охраны было нарушение, – сказал Хоффман.

– Персонал ходил вверх и вниз по зданию, стуча в двери. Такое происходит не каждый день.

В 10.45.15 кошка была заснята в акробатическом сальто-мортале с мусорного контейнера, а тем временем с левой стороны проезда въезжал белый фургон.

– Вот здесь ты прав, – сказал Хоффман.

В 10.45.30 фургон остановился рядом с мусорным контейнером дома Иванова. После пятнадцатисекундного промежутка камера вернулась к контейнеру, и на мониторе появился ряд черно-белых кадров совсем скверного качества.

Фургон с открытой дверцей со стороны водителя и темной фигурой за рулем.

Фургон с закрытой дверцей и пустым сиденьем водителя.

Та же самая сцена в течение одной минуты.

Крупный мужчина в комбинезоне, противогазе и капюшоне, целиком закрывающем голову, берет на плечо баллон со шлангом и везет чемодан на колесиках к дому Иванова.

Фургон стоит в служебном проезде.

Та же самая сцена в течение пяти минут.

Акробатический этюд кошки.

Фургон.

Фургон в течение еще одной минуты.

Тот же самый мужчина в той же самой экипировке возвращается к фургону.

Фургон.

Фигура в комбинезоне и противогазе забирается на место водителя.

Фургон уезжает, водитель снял противогаз, вместо лица пятно.

Пустой служебный проезд.

Кошка.

Подбоченившийся швейцар.

Пустой служебный проезд.

Кошка.

Время 10.56.30. Продолжительность записи – одиннадцать минут. Семь минут риска для водителя.

– Когда вы допрашивали персонал, они не упоминали о дезинсекторе? – спросил Хоффман. – А о фумигаторе? Ну о том, кто уничтожает насекомых?

– Нет. А нельзя ли увеличить изображение мужчины, двигающегося от фургона к дому?

Хоффман так и сделал. Аркадий удивлялся, как ему удается работать такими толстыми пальцами на клавиатуре, но работал Бобби быстро.

– А голову? – попросил Аркадий.

С помощью курсора Хоффман обвел кружком голову водителя и увеличил противогаз с глазницами и двумя блестящими фильтрами.

– А еще больше?

– Да сколько вам угодно, но кадр будет зернистый. Чертов дезинсектор.

– Это не противогаз дезинсектора.

– Можно увеличить баллон?

При увеличении на горлышке баллона стала видна предупредительная табличка фумигации.

– А чемодан?

Чемодан был разукрашен изображениями сдохших крыс и тараканов. В сторону дома чемодан катили. А обратно тащили, вспомнил Аркадий.

– Это доставка. Чемодан приехал тяжелым, а уехал легким.

– Насколько тяжелым?

– Скорее всего пятьдесят или шестьдесят килограмм соли, крупица цезия плюс сам чемодан со свинцовыми прокладками – всего килограмм семьдесят пять. Груз что надо.

– Здорово. Это уже кое-что, верно?

– Можно ли разобрать номер?

– Номер оказался московским. Виктор проверил его, – сказал Хоффман. – Это фургон автокомбината, принадлежащего компании «Динамо электронике». Они устанавливают кабельное телевидение. «Динамо электронике» принадлежит компании «Динамо авионикс», которой владеет Леонид Максимов. В компании сообщили, что машина с этим номером пропала.

– Виктор теперь получает у вас жалованье?

– Слушайте, я делаю вашу работу за вас да еще и плачу за нее. Я даю вам Максимова на жестком диске. Пока вы мыкались здесь, в Москве шла война за «НовиРус» между Максимовым и Николаем Кузьмичевым.

– У меня не было связи с Москвой, – заявил Аркадий.

– Оба всегда хотели заполучить «НовиРус».

Аркадий вспомнил этих людей за рулеткой. Кузьмичев был рисковым игроком, ставившим фишки на номер. Математик Михайлов играл методично и осторожно.

– Дело Иванова закрыто, – сказал Аркадий. – Он выбросился из окна. Если Кузьмичев и довел его до самоубийства, то сделал он это мастерски. Я работаю по делу Тимофеева. Кто-то перерезал ему горло. Это убийство. И за улику не заплатили.

– Сколько же вы хотите?

– Чего именно?

– Денег. Сколько надо, чтобы отложить дело Тимофеева и сосредоточиться на расследовании дела Паши? Какой у вас номер телефона?

– У меня его нет.

Хоффман закрыл компьютер.

– Послушайте, если вы не поможете, Яков убьет вас.

Яков невозмутимо обернулся и навел на Аркадия пистолет – американский «кольт», хорошо смазанное антикварное оружие с глушителем.

– Застрелите меня прямо здесь?

– Никто и не услышал бы. Правда, получилось бы грязновато, вот почему машина старая. Яков все продумывает. Ну так как?

– Я должен подумать.

– К черту раздумья! Да или нет?

В этот момент Аркадий увидел лицо Ванко, прижавшееся к окну Хоффмана. Бобби отпрянул. Яков спокойно перевел пистолет в сторону Ванко. Аркадий быстро поднял руки, чтобы Яков не нервничал, и попросил Хоффмана открыть окно.

– Кто этот псих? – выдохнул Бобби.

– Все в порядке, – успокоил его Аркадий.

Как только стекло опустилось, Ванко потряс массивной связкой ключей:

– Мы можем начать прямо сейчас. Я впущу вас туда.

Хоффман и Аркадий шли следом за Ванко обратно в ту сторону, откуда они приехали, а Яков тащился сзади. Без машины, в латаном свитере и куртке он напоминал библиотекаря, а разбитая бровь и сплюснутый нос придавали ему вид человека, по которому недавно проехался каток.

– Яков не боится, – буркнул Бобби. – Он был партизаном на Украине в Отечественную и членом израильской красной бригады. Его пытали немцы, англичане и арабы.

– Урок истории воочию.

– И куда же наш жизнерадостный друг с ключами ведет нас?

– Кажется, он уверен, что вы это знаете, – сказал Аркадий.

Ванко повернул к желтому, как городские учреждения, стоящему одиноко солидному зданию, и Аркадий подумал, не направляются ли они в какой-нибудь архив. Миновав здание, Ванко остановился у бункера, похожего на склеп, без окон, мимо которого Аркадий проезжал сто раз, думая, что там размещается электрическая подстанция или что-нибудь в этом роде. Ванко картинно распахнул металлическую дверь и пригласил внутрь Хоффмана и Аркадия.

В склепе стояли два открытых цементных ящика по два метра в длину и метр в ширину. Электричества не было, свет просачивался только через открытую дверь, шляпа Бобби чуть ли не упиралась в свод. Не было ни стульев, ни иконы, ни картин, какие-либо украшения тоже отсутствовали, зато по краям обоих ящиков стояли в оловянных чашках огарки церковных свечей. Оба ящика были забиты бумагами и письмами.

– Кто здесь похоронен? – спросил Аркадий.

Хоффман задумался, и проводник Ванко ответил вместо него:

– Рабби Нахим из Чернобыля и его внук.

Хоффман огляделся и, поежившись, произнес:

– Холодно.

– В подобных местах всегда так, – сказал Ванко.

– Просто эксперт! И что мне полагается делать сейчас? – спросил Хоффман Аркадия.

– Вы еврей-хасид. Делайте то, что делают все евреи-хасиды.

– Я просто одет, как еврей-хасид. Я не исполняю ритуалы.

– Один раз в году евреи приезжают сюда – целый автобус. А не поодиночке, как вы, – сказал Ванко.

– Какие будут ритуалы? – оживился Аркадий.

Хоффман поднял пару бумаг из могильника, поднес к свету и прочел.

– На иврите. Молитвы к рабби.

– О да. – Ванко был настроен решительно.

– Много ли евреев здесь живут? – спросил Аркадий.

– Только гости, – ответил Ванко.

– Все из Израиля. – Хоффман посмотрел на третье письмо. – Безумцы евреи. Кто-то выигрывает суперкубок и говорит: «Я еду в Диснейленд!» Когда еврей выигрывает, он говорит: «Я еду в Чернобыль!»

– Они пилигримы, – сказал Аркадий.

– Ну-ну. А теперь что?

– Делайте что-нибудь.

Ванко больше смотрел, чем слушал. Он порылся в карманах и вытащил церковную свечу.

– Спасибо, большое спасибо. Сколько я вам должен?

– Десять долларов.

– За свечку, цена которой гривенник? Так, значит, могильник – это ваша концессия? – Хоффман достал кошелек. – Это бизнес?

– Да. – Ванко с готовностью предложил: – Вам нужна бумага или ручка, чтобы написать молитву?

– По десять долларов за листок? Спасибо, не надо.

– Я буду снаружи, если вам что-то понадобится. Есть ли у вас еда или место, где остановиться?

– Да. – Хоффман посмотрел, как Ванко уходит. – Это прекрасно. Оставлен в склепе украинским Игорем.

В каждом ящике были сотни молитв. Аркадий показал две Хоффману.

– Что скажете об этих?

– Обычные: рак, развод, террористы-смертники. Пойдем отсюда.

– У тебя есть спички? – кивнул на свечу Аркадий.

– Я уже сказал, что не исполняю ритуалов.

Аркадий зажег свечу и поставил ее на край могильника. Пламя вытянулось вверх.

Бобби обескураженно потер затылок:

– За десять долларов что-то темновато.

Аркадий зажег все свечные огарки вокруг. Получилась дюжина источников света, которые нещадно коптили и дымились, но все же образовали зыбкий круг света, от которого бумаги, казалось, шевелились и корчились в странном танце.

У открытой двери нарисовался Яков.

– Что-то не так? – спросил Ванко снаружи.

Яков, скрипнув ботинками, шагнул внутрь. Он поцеловал могилу, помолился шепотом, раскачиваясь взад и вперед, затем последовал еще один поцелуй. Потом он вынул из кармана клочок бумаги и положил его поверх других.

Бобби ретировался и ждал Аркадия на улице.

– Визит к рабби окончен. Вы довольны?

– Было интересно.

– Интересно? – ухмыльнулся Бобби. – Так вот, смерти Паши и Тимофеева связаны. Не играет роли, что один умер в Москве, а другой здесь, или что один явно покончил с собой, а другого, очевидно, убили.

– Вероятно. – Аркадий наблюдал, как Яков выходит из склепа, и Ванко запирает двери.

– Итак, может быть, вам следует сосредоточиться на Тимофееве, а мне – на Паше. Но мы будем держать связь и делиться информацией.

– Значит, Яков не собирается застрелить меня в ближайшее время?

– Да перестаньте вы. Это несерьезно.

– А Яков знает, что это несерьезно? Может быть, у него плохо со слухом.

– Не беспокойся, – отмахнулся Бобби. – Я не собираюсь уезжать, поэтому либо мы работаем вместе, либо становимся врагами.

– Вы не сыщик и не следователь.

– Мы только что посмотрели видеопленку. Она ваша.

– Мне она больше не нужна.

– А что вы предлагаете взамен? Ничего?

Ванко слонялся вне поля слышимости и не желал покидать место, где могут еще обломиться доллары. Во время ненадолго возникшей паузы он подбежал к Аркадию с таким видом, словно услужливо предлагал собеседнику местные развлечения.

– Вы рассказали им о новом трупе?

Бобби повернулся от Ванко к Аркадию:

– Нет, не рассказал. Следователь Ренко, поделитесь информацией.

Яков сунул руку в карман куртки.

– Сделка, – сказал Аркадий.

– Какая?

– Дайте мне свой мобильник.

Бобби не задумываясь протянул ему телефон. Аркадий включил его, нашел в «Телефонной книжке» нужный номер и нажал клавишу «Набрать».

– Слушаю. Виктор, – последовал лаконичный ответ.

– Где ты?

Последовала долгая пауза. Виктор, должно быть, уставился на входящий номер.

– Аркадий?

– Где ты, Виктор?

– В Киеве.

– Что ты там делаешь?

Очередная пауза.

– Это действительно ты, Аркадий?

– Что ты делаешь в Киеве?

– Я здесь в отпуске. По личным делам.

– А все-таки?

Вздох.

– Прямо сейчас я сижу на площади Независимости, ем бигмак и смотрю, как Антон Ободовский попивает кофе всего в двадцати метрах от меня. Наш друг вышел из тюрьмы и только что провел два часа у стоматолога.

– Неужели московские стоматологи недостаточно хороши? И Ободовскому пришлось ехать в Киев?

– Если бы ты был здесь, то так бы не говорил. Тебе надо увидеть это самому.

– Оставайся на месте. Я позвоню, когда приеду.

Аркадий отключил мобильник и возвратил его Бобби, который с горящими глазами схватил его за руку:

– Обнаружился новый труп? Это же продвижение в расследовании Пашиной смерти.