Пи Джей Трейси Смертельная поездка

1

Начиная с 17 октября 1946 года городок Фор-Корнерс начал погибать. В тот день отец Хейзл Крюгер поджег гостиницу «Белый камень» и голышом танцевал в пламени пожара до тех пор, пока не сгорел заживо – так он решил отплатить всему миру за то, что видел и что творил на земле под названием Нормандия.

Не то чтобы он до этого случая особенно процветал – какое там процветание, когда он ютился в одной из немногих проплешин в бескрайних лесах Висконсина, куда кто-то по ошибке уронил каплю озера, – но без гостиницы и той горстки заядлых рыбаков, которые каждое лето приезжали сюда из Милуоки и Мэдисона, проделывая при этом долгий путь, город совсем замкнулся в себе и понемногу, квартал за кварталом, начал пустеть.

К тому времени, как Томми Уиттиг появился на свет, ту дорогу, которая вела к гостинице и под прямым углом пересекала асфальтированное шоссе, поглотил лес, и Томми только на прошлой неделе – а ему скоро должно было исполниться восемь – задумался о том, почему город называется Фор-Корнерс – когда углов у него только два.

Чтобы объяснить эту загадку, дед Дэйл отвел его на озеро Уайтстоун и показал полуразрушенную кирпичную стену. Он сказал, что когда-то это была наружная стена первого этажа старой гостиницы.

– В такой чаще глаза себе повыхлестать проще простого, – сказал дед Дэйл, размахивая обглоданным чубуком вересковой курительной трубки, которую он не разжигал уже лет тридцать, потому что вечно ковырялся в каком-нибудь моторе и не хотел, чтобы ему снесло голову. – До сих пор видно, какую дыру в лесном покрове прожег этот пожар, когда перекинулся с гостиницы на деревья. Может, он спалил бы весь этот чертов штат, если бы не пошел дождь.

То, что пожар мог спалить весь этот чертов штат, произвело на Томми большое впечатление. Он задумался, где бы в таком случае он родился и как бы выглядел флаг с сорока девятью звездами вместо пятидесяти – таким же смешным или нет.

– Если бы ты был ястребом и пролетал над нами, ты бы увидел круг молодого леса площадью пятьдесят акров, весь заросший колючим вереском – ну, тем низкорослым кустарником, который все время норовит вцепиться тебе в шнурки ботинок. Пожар полыхал на всех этих пятидесяти акрах. Помню это, будто вчера. Сгубил он этот город, вот что я тебе скажу. Самолучшие белые сосны шестьдесят футов высотой горели, будто свечи на торте.

– А он правда был голый? – спросил Томми, возвращаясь к самой удивительной для него подробности.

Дед Дэйл засмеялся и сказал, что да, мистер Эверет Крюгер был голым, будто только на свет появился.

– А старая Хейзл его видела? – Хейзл держала кафе на углу, рядом с бензоколонкой дедушки Дэйла – последние предприятия в Фор-Корнерсе, – и, насколько было известно Томми, ей было лет сто.

Дед Дэйл присел на корточки и посмотрел Томми прямо в глаза, как он делал всякий раз, когда хотел сказать ему что-нибудь по-настоящему серьезное и важное.

– Томми, мы никогда не говорим об этом пожаре в присутствии Хейзл. Понимаешь? Когда ее отец сбрендил и устроил тут пекло, ей было чуть больше лет, чем тебе. Она все видела. Представь себе маленькую девочку, заглянувшую через замочную скважину в ад и увидевшую, как ее отец превращается в почерневшую головешку. Можешь, а?

Томми всю неделю честно старался, но не смог представить Хейзл Крюгер даже просто в виде маленькой девочки, не говоря уже о том, чтобы эта девочка пережила такую трагедию.

Он катил свой старый велосипед по дальней от кафе стороне дороги и смотрел на Хейзл через большое окно. Повернувшись к нему широкой спиной, она возилась с плитой-грилем, которая располагалась прямо за стойкой – чтобы не ходить далеко. Даже сквозь пыльное стекло он видел, как качалась у нее на голове здоровенная копна неестественно черных волос и колыхалась отвисшая кожа бывших подбородков в районе того места, где у других людей находится шея, когда она поворачивалась, чтобы поставить на стойку тарелку с заказанной едой.

Томми сощурился до слез на глазах. Ярко-красные губы Хейзл расплылись, а морщины вроде бы исчезли с лица, но он все равно не смог разглядеть спрятанную в коконе старости маленькую девочку.

Подняв глаза, Хейзл заметила его через стекло и помахала рукой. Томми смущенно помахал в ответ. Всю жизнь она была для него просто старой Хейзл с большими руками, которыми, казалось, могла с легкостью раздавить его, если бы захотела, с дикой прической и бесплатной картошкой фри всякий раз, когда он забредал к ней в кафе; но с тех пор как дед Дэйл рассказал ему историю о том, как Фор-Корнерс стал двумя углами, она превратилась в совсем другого человека – таинственного и странного, видевшего, как ее собственный отец сгорел заживо.

Он услышал звук мотора старого «форда»-пикапа, еще когда машина находилась в доброй четверти мили позади него. Он подвел велосипед к обочине, поближе к деревьям, и с беспокойством оглянулся по сторонам.

– Ко мне, мальчик! Ты где? Ко мне!

Щенка – рыжего с черным, длинноухого и большеногого – ему заранее подарили на этот день рождения. Он был еще маленький, но уже отлично умел исчезать в самые неожиданные моменты и совершенно терял рассудок, когда дело касалось движущихся машин.

– Эй, малыш! – Томми положил велосипед на бок, присел на корточки и вгляделся в деревья, которые с этой, противоположной от кафе и дедушкиной бензоколонки стороны дороги подбирались почти к самой обочине. Между их стволами еще висели призрачные щупальца утреннего, стелющегося по земле тумана, и Томми надеялся, что щенок прибежит сам, потому что ему очень не хотелось идти за ним в этот страшный лес. Он был похож на декорацию из идущего по субботам сериала про чудовищ. Там если над могильными камнями какого-нибудь мрачного кладбища поплыл туман, это значит, что из него сейчас точно вылезет какой-нибудь монстр.

Томми от неожиданности перепугался, когда щенок выскочил из зарослей покрытого каплями росы папоротника и с улыбающейся мордой кинулся к нему на руки. Мокрый настырный язык нашел его ухо. Томми стало щекотно, и он захихикал. В этот момент на вершине холма, склон которого спускался к городу, появился потрепанный белый пикап.

– Да успокойся ты, егоза, – сказал Томми и прижал щенка крепче к груди.

Пикап медленно протарахтел мимо и свернул налево к бензоколонке деда Дэйла. Из пассажирского окна выглянула мама Томми и помахала ему рукой.

Томми запрыгнул на велосипед и со щенком на хвосте помчался через улицу к бензоколонке. Где-то посередине пути щенок запутался в своих лапах, упал и покатился по дороге, словно большой клубок ворсистой черно-рыжей пряжи. Разобравшись в лапах и поднявшись с земли, он потряс головой, затем сел и жалобно тявкнул.

Джина Уиттиг, видевшая все это из окна пикапа, покачала головой. Это была красивая светловолосая женщина с белой кожей, на которой только начали проявляться следы безжалостного воздействия солнца, от которого фермерской жене никуда не деться.

– Томми, не отпускай щенка одного на дорогу. Он может попасть под машину. Помнишь?

Томми со скрежетом, от которого, казалось, старый велосипед должен был рассыпаться в пыль, затормозил рядом с пикапом.

– Я помню. Я не отпущу, – сказал он, чувствуя на своих плечах почетный груз ответственности.

– Мы можем вернуться поздно, поэтому не забудь помочь деду Дэйлу с дойкой. И слушайся его. Чего ты улыбаешься?

– Ничего. – Томми продолжал улыбаться.

– Ты что, думаешь, мы поехали за подарками на день рождения?

– Ага.

Потеснив жену, Гарольд Уиттиг тоже выглянул из окна машины. Изобразив на лице удивление, он спросил:

– А что, у кого-то скоро день рождения?

Улыбка Томми стала еще шире.

– Черт, да мы просто едем в магазин, чтобы забрать запчасти для старой доильной машины.

– Гарольд, не говори «черт» в присутствии мальчика.

Гарольд закатил глаза и выбрался из пикапа, чтобы залить бензин в бензобак.

– Томми, держи. – Мать дала ему доллар. – Беги к Хейзл и возьми нам пару пончиков на дорогу. Тех, что с желе.

– Мам, а ты знаешь, что Хейзл видела, как ее отец сгорел в большом пожаре? Это было давным-давно.

– О господи. Гарольд?..

– Это не я. Поговори со своим отцом.

В этот момент дед Дэйл вышел из здания бензоколонки. Джина посмотрела на него таким взглядом, что Томми тут же решил, что самое время пойти и купить пончиков.

Против обыкновения, этим утром в кафе было людно: были заняты все три кабинки и половина табуретов перед стойкой. Хейзл металась от гриля до кабинки, до холодильника, до стойки с удивительной для женщины ее размеров скоростью.

Томми терпеливо дал погладить себя по голове и потрепать по щеке – соответственно пастору Свенсону и его жене, затем с достоинством, подсмотренным у отца, кивнул двум наемным работникам, которые помогали им на ферме с сеном, и с некоторым интересом посмотрел на две незнакомых ему семьи в кабинках и на одинокую женщину на табурете перед стойкой. Не так уж много посторонних людей можно встретить на полоске асфальта длиной в милю, проходящей через Фор-Корнерс и соединяющей одно окружное шоссе с другим, а чтобы столько сразу – это и вовсе неслыханно.

– Ваш заказ. – Хейзл мастерски донесла пять тарелок на своих широченных руках, поставила их на стол в одной из кабинок, затем достала из кармана карту и вручила ее измученного вида женщине в солнечных очках с оправой тигровой расцветки. – Но вы и без карты не заблудитесь. Доедете до шоссе «О», повернете налево и меньше чем через час езды упретесь прямо в Бобровое озеро, если только вас не угораздит опять съехать с шоссе.

Женщина в солнечных очках сунула карту в сумочку.

– Мы ее возьмем, на всякий случай.

– Пожалуйста. – Хейзл уперлась кулаками в бедра, будто изваянные из хлебного теста, и посмотрела на Томми. – Ну, Томми Уиттиг, я даю голову на отсечение, что с тех пор, как я последний раз тебя видела, ты стал выше на целый фут!

Томми залился краской, потому что дни, когда Хейзл его не видела, по пальцам можно было пересчитать, и он был уверен, что все в этом кафе, включая посторонних, это отлично знали.

– Наверное, ты так лихо растешь, потому что у тебя завтра день рождения. – Она наклонила голову набок, и на одно кошмарное мгновение Томми показалось, что ее шевелюра сейчас оторвется и упадет к его ногам, как какая-нибудь овчина.

– Мне нужно два пончика, и быстро, потому что мама с папой торопятся!

Хейзл раскатисто, по-мужски расхохоталась, затем прошла за стойку и открыла стеклянный шкафчик, где, словно драгоценности, лежали пончики ее собственноручного приготовления.

– С чем сегодня, постреленыш?

Томми снизу вверх посмотрел в это широкое обрюзгшее лицо с мазком ярко-красной помады, знакомым с самого рождения, с карими, непрерывно мигающими глазами и подумал, каким он был дураком всю последнюю неделю, считая Хейзл неизвестной ему таинственной старухой.

– Хейзл?

– Что, Томми?

– Э… мне жаль… ну… мне жаль, что твой отец умер.

Лицо Хейзл застыло, и она долго-долго молча смотрела на Томми. Это был особый, взрослый взгляд, который даже несколько льстил Томми, потому что, когда на него смотрели таким взглядом, он чувствовал, что к нему относятся как к взрослому.

– Спасибо, Томми, – наконец сказала Хейзл. Стряхнув с себя оцепенение, она взяла из стопки на шкафчике белый бумажный пакет для выпечки.

Когда Томми вышел из кафе, он заметил, что туман в лесу рассеялся. Дед Дэйл, засунув руки в карманы рабочего комбинезона, стоял возле «форда» рядом с папой. Если мама и ругала его за то, что он рассказал Томми историю о пожаре в гостинице и смерти отца Хейзл, то с этим было давно покончено, потому что теперь они все трое с заговорщицким видом улыбались. Завидев его, они тут же замолчали, и Томми сразу понял, что они шептались о подарке ему на день рождения.

Не сводя с отца восхищенного взгляда, он направился к пикапу. В его голову прокралась непрошеная мысль о том, что если отец Хейзл умер, то и другие отцы тоже могут умереть, но он раздраженно и решительно отмахнулся от нее. Только не его папа. Его папа был самым высоким, широкоплечим и могучим папой в мире. Огонь ничего бы ему не сделал. Иногда, когда какая-нибудь корова выходила после дойки из коровника и сдуру его бодала, он грозил ей кулаком и обзывал ее богом проклятым молочным бурдюком. У мамы тогда вытягивалось лицо, и она говорила, что он будет гореть в аду за то, что поминает Господа всуе, а он всегда отвечал, что в нем столько уксуса, что огонь его не возьмет.

Когда Томми подошел, отец положил ему на плечо большую, огрубевшую от работы руку и сказал:

– Веди себя хорошо, сын.

– Да, сэр. – Плечу стало легко и зябко, когда отец снял с него руку и сел в пикап.

– Спасибо, малыш. – Высунувшись из окна, мать взяла у него пакет с пончиками и поцеловала Томми в макушку. – Слушайся деда. Жди нас к вечеру.

Томми с дедом Дэйлом вышли на середину дороги и долго махали вслед ревущему мотором пикапу, пока он не скрылся за поворотом на пути к шоссе «О». Щенок свернулся клубком и пристроился у ног Томми, высунув длинный розовый язык.

Дед Дэйл положил руку ему на плечо. Она была совсем не такая большая, как рука папы, и совсем не такая теплая.

– Что-то много сегодня посторонних в городе. – Он кивнул в сторону двух незнакомых машин, припаркованных между бензоколонкой и кафе.

– Они заблудились, – сказал Томми.

– Я так и подумал. Залил в эти две колымаги почти тридцать галлонов бензина.

– Это много.

Дед Дэйл кивнул.

– Твоя бабка сейчас сидит внутри, разбирается с бухгалтерией. Думаю, она сможет залить бензин в машину не хуже меня, если вдруг кто-нибудь еще приедет, а это значит, что мы с тобой можем спокойно пойти порыбачить, если нам охота.

Томми улыбнулся деду, и тот взъерошил ему волосы.

В четверти мили к северу от города двое близнецов – шестнадцатилетние сыновья пастора Свенсона Марк и Мэтью – работали на лежащем у дороги пастбище Уиттигов. У них за спиной, в конце подъездной дорожки, такой же прямой и солидной, как ряды кукурузы, посаженной Гарольдом Уиттигом, стоял фермерский дом и чернел на фоне чистого василькового неба древний огромный амбар. За амбаром, будто огромная синяя тарелка с зеленой каемкой, в обрамлении зарослей рогозы лежало озеро Уайтстоун.

Недалеко от того места, где работали мальчики – а они чинили белый дощатый забор совсем рядом с большим щитом, на котором было написано: «Молочная ферма „Зеленые холмы“», – паслось стадо коров голштинской породы. Этот щит Джина Уиттиг раскрашивала сама зеленой эмалевой краской, оставшейся после того, как Гарольд подновил свой старый трактор «Джон Дир». Все в городе в один голос заявили, что щит вышел просто класс, будто поработал настоящий художник. Букву «М» в слове «молочная» немного тянуло вправо, словно она хотела быть поближе к остальным буквам, но Гарольд считал, что это придает щиту особый шик, и не позволил Джине перерисовать ее.

Наушники на головах Марка и Мэтью работали на полную громкость, и за ревом своих любимых групп хеви-метал они не слышали, как с шоссе «О» на городскую дорогу свернул грузовик. Да он и не особенно заинтересовал бы их, даже если бы они случайно посмотрели в сторону дороги. Обычное дело – очередной молоковоз, ничем не отличающийся от других молоковозов, которые ездят от фермы к ферме по дорогам Висконсина и забирают сырое молоко от принадлежащих штату стад молочного скота. У грузовика была пыльная белая кабина и сверкающая на солнце цистерна из нержавеющей стали, похожая на огромный термос. На боку цистерны гигантскими синими буквами было написано: «Молоко „Доброе здоровье“».

Молоковоз двигался со скоростью сорок миль в час, когда наехал правым передним колесом на выбоину в асфальте, образовавшуюся из-за вчерашней жары там, где от городской дороги ответвлялась грунтовая подъездная дорожка, ведущая к ферме Уиттигов. Кабина грузовика подпрыгнула, колесо ушло в сыпучий, еще не утрамбованный гравий обочины. Водитель ударил по тормозам. Раздался долгий визжащий звук, и затем, по мере того, как продольная ось грузовика отклонялась от вектора инерции, как секундная стрелка от цифры «12», он начал медленно, болезненно заваливаться на бок. Бесконечно долго, будто давая водителю возможность представить все то, что сейчас произойдет, он балансировал на левых колесах, затем потерял точку равновесия, рухнул на бок, и его с оглушающим металлическим скрежетом потащило по асфальту.

Оцепенев от ужаса, водитель лежал на двери кабины. Металлическая ручка давила ему на ребра, но он не замечал этого. Его руки мертвой хваткой вцепились в рулевое колесо. Нос кабины был направлен на видневшиеся вдалеке строения фермы, и через пошедшее трещинами ветровое стекло водитель видел, что по пыльной подъездной дорожке к грузовику бегут двое мальчишек. На пастбище, которое тоже было видно из кабины, сбившиеся в кучу коровы бежали прочь от дороги.

– Черт! – наконец судорожно выдохнул он. Его била сильная дрожь, поэтому короткое слово разбилось на полдюжины слогов. Он пошевелил пальцами на рулевом колесе, затем пальцами ног и, обнаружив, что руки-ноги у него целы, коротко, нервно хохотнул. Улыбка застыла у него на губах, когда он услышал, как включился расположенный позади кабины компрессор, и вовсе исчезла с лица, когда он взглянул на приборную панель и увидел, что стрелка манометра, отслеживающего давление в цистерне, медленно ползет вниз. – Господи всеблагой, – прошептал он и рванулся к небольшому компьютеру, встроенному в приборную панель. Он нажал большую красную кнопку в центре, затем клавишу отправки. На маленьком экране появилось сообщение. Большие синие буквы невинно мерцали:

Марк и Мэтью неслись изо всех сил. Их ноги, руки и сердца работали на пределе возможностей. Они были уже почти у грузовика, всего в нескольких ярдах, когда упали как подкошенные. В эту последнюю секунду они успели заметить ужас в глазах друг друга.

В дальнем углу пастбища коровы из стада Гарольда Уиттига стали падать на колени.

В полумиле дальше по ветру, в городе, скрежет металла об асфальт – словно тысяча вилок проскребла по сковороде – разрушил утреннюю тишину. Щенок заскулил и затряс головой; дед Дэйл и Томми инстинктивно заткнули уши ладонями. В первую секунду дед Дэйл подумал, что это пацаны Свенсона снова завели старый «Джон Дир» Гарольда и перевернули его, но тут же понял, что это что-то другое. Кошмарный скрежет звучал слишком долго, от него сводило зубы и наворачивались на глаза слезы.

Скрежет еще не стих, когда из кафе Хейзл начали выходить люди, напуганные шумом или просто желающие узнать, в чем дело. Они останавливались, поворачивались в сторону фермы Уиттигов и вглядывались в дорогу, прикрыв ладонью глаза от яркого утреннего солнца. Пастор и его жена были среди напуганных. Они беспокоились, не случилось ли чего с их сыновьями. Неожиданно обрушившаяся тишина вселяла еще большую тревогу, чем оглушительный скрежет, и они чуть не бегом бросились к своему большому «шевроле», припаркованному возле кафе. Остальные переместились на середину дороги, будто это могло помочь им увидеть то, что произошло за холмом, вне пределов видимости.

В кафе Хейзл нетерпеливо дожидалась, когда дожарится партия пончиков, которую она только что запустила во фритюрницу, чтобы тоже выйти на улицу и самой посмотреть, что случилось. События крайне редко происходили в Фор-Корнерсе, и Хейзл было бы обидно, если бы она что-нибудь пропустила. Когда она наконец вытащила металлическую корзину из фритюра и повесила ее на кронштейн фритюрницы – еще одна идеальная партия, – она успела только выглянуть в окно и увидеть, как ее посетители один за другим оседают на землю, некоторые прямо на середине дороги, а затем челюсть у нее отвисла, а горло начало закрываться.

Когда дед Дэйл увидел, как первый человек падает на землю всего в нескольких ярдах от него, он схватил Томми одной рукой, щенка – другой и попытался убежать, но его сердце уже билось слишком медленно, и он не смог сделать ни шагу. Он не почувствовал, что щенок выскользнул у него из руки и упал на асфальт, но так и не отпустил Томми – даже тогда, когда сам ударился о землю.