"Каменный Пояс, 1982" - читать интересную книгу автора

Песня вторая ВЫБОР

— Бекетов, о чем задумался?

— Решил уже...

Математичка недоверчиво заглянула в мою тетрадь:

— Надо же! Молодец! Можешь быть свободным. Не забудь только, что завтра классный час...

Проходя мимо парты Туманова, я успел заметить, что и он заканчивает контрольную — рядом с цифрами на промокашке победно развевался флаг над палаткой. Я усмехнулся про себя: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Мне непонятен был Генкин фанатизм. Навьючится, как верблюд, и топает по горам до потери пульса. В холод, в дождь... В нормальную погоду мне и самому нравилось побродить в лесу, грязь же месить — увольте. Но Генка... Дошло до того, что родители стали запрещать ему подобные развлечения.

Ха! Запреты! Если бы Ева и Адам не отведали запретных яблок, то они бы не стали прародителями человечества. Не переходили бы люди через барьеры дозволенного, — не было бы и великих открытий. Убеленные сединой старики практически во все времена накладывали табу на вино, табак, поздние возвращения домой. Но до сих пор на земле не бросили пить, курить, искать приключений по ночам. Выходит, он самый древний — Закон Запретного Плода. И мы все связаны им, как прочной веревочкой, — одни должны устанавливать запреты, другие — нарушать.

Туманов догнал меня возле пожарной каланчи, от которой начинался старый город. Потемневшие от времени деревянные домишки смело поднимались по касательной к небу, но вскоре самая длинная из улиц обрывалась, упершись в скалистую преграду. Стена метров в тридцать высотой имела отрицательный угол, и подниматься по ней мы боялись. Кроме Генки. Вот и сейчас он остановился и спросил:

— Может, попробуешь?

— На фиг... Я уж лучше обойду.

— Как хочешь... А зря. Рискни. Мало ли что в жизни случится? Вдруг и на вершины придется взбираться?

— Вот когда придется, тогда и научусь, — отрезал я и зашагал в обход, нисколько не переживая за Тумана: он знал каждую трещину в этих скалах.

Мне пришлось торопиться, чтобы прийти раньше товарища, и я, не обращая внимания на участившееся дыхание, почти бегом преодолевал крутой подъем.

Вот, наконец, сквозь плотные заросли кустов проглянуло нагромождение каменных глыб — гребень той стены, по которой с не видимой отсюда стороны взбирался Генка. Резко запетляла едва заметная тропинка, ведя меня сначала к расщелине, а затем к небольшому гранитному уступу. За ним скрывался потрескавшийся фанерный щит с поблекшей от дождя пиратской эмблемой. Миновав его, я оказался в ложбине, которая и вывела меня прямо к Оазису — так мы называли площадку, окантованную каменными россыпями, колючими кустами и молодым ельником.

Как я ни спешил, Генка опередил меня. И теперь он стряхивал со своей куртки налипшие на нее камешки и тихо ругался:

— Черт возьми, до чего же сегодня скользко! Хорошо, что ты не полез.

Я поглядел на небо — сквозь осенние тучи изредка просвечивало солнышко. Да, скоро нам придется менять место наших встреч. А жаль... Здесь мы были хозяевами: никто не мешал. Можно было спокойно курить, во весь голос петь. Здесь же отрабатывали приемы самбо — по книжке без корок. Единственным свидетелем наших занятий был деревянный пятиметровый идол, почти прижавшийся к одной из скал. Мы его прозвали Ванькой Метелкиным. Удивительную скульптуру сотворил из останков старой лиственницы неизвестный художник. У Ваньки была длинная борода, она переплеталась с метлой— торчащими из земли корнями. Цепляясь за хитросплетения метлы-бороды, можно было добраться до края чаши, откуда был виден весь город! Под корнями у нас хранились и папиросы. Вспомнив об этом, я чуть не задохнулся от предвкушения затяжки и было двинулся к идолу, но Туманов схватил меня за локоть и удивленно произнес:

— Саня, смотри...

Вот это фокус! Чуть правее Ваньки Метелкина между зубцами каменных глыб показалась фигурка. Но это был не Воробьев, который иногда под настроение мог повторить Генкин маршрут. Фигурка выпрямилась, помахала нам рукой.

— Девчонка! — удивленно и восхищенно выдохнул Туманов.

Тем временем девушка огляделась и уверенно направилась к Ваньке Метелкину. Нагнувшись, она оперлась руками на лысую Ванькину голову и ловко начала по нему спускаться. Мы с Генкой разинули рты, дивясь такой прыти. А между тем девчонка уже подошла к нам:

— Салют, мальчики! А вы здесь неплохо устроились... Меня зовут Света.

Появись летающая тарелка или снежный человек, они не смогли бы ошеломить сильнее. К тому же девушка была красивой — пожалуй, даст фору любой из нашего класса.

Туманов опомнился первым, пожал протянутую руку:

— Генка... А вы что, скалолазка?

— Второй разряд... У нас в Красноярске этим не удивишь. Столбы знаменитые слыхали? Я там часто пропадаю. А здесь тоже здорово. Только я еще никого не знаю. Отца перевели сюда работать, ну а я за ним увязалась. Пока устраиваемся, а учиться я буду в педагогическом училище...

Света болтала с нами, как со старыми знакомыми, обращаясь, в основном, к Туманову, который ей односложно отвечал. А я словно язык проглотил. Вообще-то перед девчонками я не пасовал. Случалось даже пару раз целоваться — Закон Запретного Плода напоминал о себе. Но такого, как сейчас, я никогда еще не испытывал.

— А что это у тебя друг такой бука? — Света кокетливо посмотрела на меня, и я окончательно потерял дар речи.

— Кто? Санька-то? Какой же он бука? — Генке даже смешно стало. — Да он в нашей компании самый заводной. Ты бы послушала, как он на гитаре играет. Песни сочинять пробует.

— Ой, как интересно! — Света даже в ладоши захлопала, потом по-королевски протянула вперед руку. — А не смогли бы вы, дорогой маэстро, посвятить концерт для гитары с оркестром и мне. Я вас щедро вознагражу... Ну, не концерт, а хотя бы маленькую, вот такусенькую песенку. Мне еще никто песен не посвящал — только стихи.

Я попытался принять игру и сказать: «Прекрасная принцесса, мне не надо никакой награды, кроме тех знаков внимания, которыми вы, хоть изредка, будете одаривать», — но в горле пересохло, и я, помимо своей воли, буркнул:

— Попробую...

Наверное, я выглядел жалко. Но тут, к счастью, раздался свист Сарыча. Значит, Сарыч с Воробышком скоро появятся здесь. Я, обрадованный тем, что смогу выйти из нелепого положения, свистнул в ответ. Друзья ворвались, издавая индейский клич, но, увидев, что мы здесь не одни, умолкли и замедлили бег. Сарыч подозрительно покосился на нас с Генкой, оглядел Светлану и, обращаясь к Воробьеву, тенью следовавшему за ним, спросил:

— А эта здесь откуда и зачем?

Света обиженно поджала губы и нравоучительно заметила:

— Воспитанные люди, когда приходят в дом, здороваются...

Этим Света все испортила. Мы с Генкой не успели объяснить, что к чему, и Сарыч с Воробышком, которые терпеть не могли, когда их учили, завелись.

— Привет, буфет... — кривляясь, выскочил из-за спины Сарыча Васька Воробышек.

Сарыч остановил его:

— А мы вот такие невоспитанные. К тому же это наш, а не твой дом. И тебе в нем делать нечего. Правда, Саня?

Я отвел глаза и промолчал.

— Подумаешь, — фыркнула Света, презрительно сморщилась и направилась к выходу из Оазиса.

Я сорвался с места и настиг ее уже возле пиратской эмблемы. Сбивчиво оправдывался, просил прощения за ребят. Я был в ее воле, и мне это нравилось. Приглянулось, видимо, и ей чувствовать собственную неотразимость. Она ответила согласием на предложение — встретиться завтра в шесть часов у водной станции. Она побежала к трамваю, а я, плохо что-либо соображая, отправился домой.

«Когда сердце стучит о любви, когда голос поет о тебе...» Я зачеркнул написанное. Может быть, лучше так? «Вновь гитара моя запела, наши чувства воспринимая...» Оставив лист бумаги, я снял со стены семиструнку и попытался пропеть второй вариант. Впрочем, почему «наши чувства». «Мои» — еще ясно, а вот ее?..

Песен я еще не сочинял, хотя на гитаре вроде играл неплохо. И дернуло же Генку выдать желаемое за действительное. И я тоже хорош! Пообещал... С чего начать? Со стихов, или с мелодии? Не получалось ни то, ни другое. Что-то неясное бродило в душе, но как облечь это в слова и музыку? Я опять хватал гитару, брал простенький аккорд, снова откладывал ее.

В комнате стемнело, но не хотелось включать свет. Пришли с работы мать и дядя Митя, заглянули ко мне, удивились, что сижу в темноте, потом удалились на кухню. Их присутствие раздражало, не давало сосредоточиться. Я поневоле прислушивался к их разговору.

— Для мастера что главное? — басил дядя Митя. — Главное, чтоб начальство с него стружку не снимало. Вот. А чтобы с меня не сдирали лишние слои, я должен вертеться быстрее детали.

Вскоре после переезда на Урал у дяди Мити появился животик, но порывистость в его движениях не исчезла. Он был такой же подвижный, такой же говорливый.

Мать что-то сказала отчиму. Что, я не расслышал, так как тот грохотал на всю квартиру:

— Оставь его. Может, он влюбился! Пятнадцать лет как-никак, растет парень! Ну, а сегодня, наверное, поссорился...

Я возразил ему мысленно: нет, не поссорился, просто мне надо написать песню, как это делается, не знаю.

Опять было взялся за гитару, но заглянула мать, включила свет:

— К тебе ребята...

По-хозяйски протопали Сарыч и Воробьев, потом неловко протиснулся Туманов. Видно, он не хотел мешать мне, но чего не сделаешь ради компании?

— Вот ты где, — заговорил Сарыч. — Чего сбежал из Оазиса? Решили узнать, не обиделся ли.

— Конечно, нет! — смутился я.

— Не красней... А я думал, из-за этой фифочки ты теперь с нами знаться не будешь. «Воспитанные люди, когда приходят в дом, здороваются»... Подумаешь, краса-а-вица...

— Что ты, Сарыч, она неплохая девчонка, — я обернулся за помощью к Туману.

— «Когда сердце стучит о любви, когда голос поет о тебе», — Воробышек декламировал стихи, которые я не успел убрать со стола. — Это ты для той пишешь? Тю-тю-тю... Влюбился, что ли?

— Не влюбился, — смущенно залепетал я. — Просто песню про любовь пообещал ей написать.

— Вот это молодец! Вот это друг! — заехидничал Сарыч. — Мы с тобой сколько пудов соли съели? Забыл, что ли, как из воды тебя вытаскивали? Как волокли, когда ты ногу растянул? Хоть бы спасибо сказал. А тут увидел бабью юбку и сразу — стишки, песенки. Впрочем, ты можешь искупить вину. К субботе чтоб было и про нас. Общая наша песня. Понял?

Они не попрощались, только Туман подмигнул мне: мол, работай, не падай духом.

Было десять минут шестого... Мой строгий костюм бросался в глаза прохожим, и казалось, что все смотрят на меня. Начинал сыпать дождь, по пруду бежала рябь. Рыбаки погоды не замечали, и я позавидовал им: вот ведь сидят себе — и никаких проблем. Трамваи двигались один за другим, а Светлана все не показывалась, и я уже горько подумал, что свидание не состоится. Но чудо все же свершилось. Света, будто понимая мое состояние, ласково поздоровалась, взяла меня под руку, звонко засмеялась, и мне стало легко; почувствовал себя умным, уверенным в себе. Меня словно прорвало после того молчания в Оазисе. Я говорил о классе, расхваливал город, не забыл представить и всех ребят из нашей компании. Света внимательно слушала, поеживаясь от внезапно опустившейся измороси, потом вдруг спросила:

— Зачем ты с ними дружишь?

Я пожал плечами, мол, друзей не выбирают. И только потом понял, что вел себя предательски по отношению к ним. И опять-таки, размышляя впоследствии о моем знакомстве со Светой, стремился понять, была ли любовь. Я ждал свиданий, радовался прикосновению ее руки к своей, наслаждался ее голосом, но где-то подспудно выплывала мыслишка: она же играет со мной. Для чего только? Утвердиться в собственной власти? Доказать свою исключительность? Ведь именно она при нашей второй встрече настояла, чтобы песню для нее я спел в Оазисе, в присутствии ребят.

Это были мои худшие дни. Кое-как отвечал уроки, едва не схватил двойку по литературе: учительница просто пожалела меня и ничего не поставила. Но почему-то после такой встряски родилась первая строчка песни для ребят: «Значит, есть, что сказать, если мы собираемся часто». Вечером песня была закончена: все встало на места — и слова, и мелодия. Наверное, снизошло на меня вдохновение, потому что получалась и песня о любви.

Заглянул Туманов.

— Слушай, может, тебе помочь? Я тут кое-что сочинил.

Генка пел про горы, а я думал: «Все ясно, лучше гор могут быть только горы...»

— Прости, Туман, — сказал я, — но моя тоже готова. Мне кажется, она больше подойдет.

— Спой...

— Нет, потом. Всем вместе!

Я скрыл от него, что есть уже песня и для Светы. А может, зря? Что-нибудь общими усилиями придумали бы.

Как мне хотелось изменить место свидания со Светланой! Пусть льет дождь, пусть сыплет град! О том, что будет, когда ребята и Света встретятся в Оазисе, думать не хотелось.

Метелкин скучал. Я привычно приветствовал его:

— Жив, курилка!

Тогда обычно следовало: «Тогда закурим!» Но сейчас курить не хотелось. Я подобрал подходящий камушек, удобный для сиденья, устроился. Тронул струны, и они послушно отозвались аккордами. Я еще не знал, что случится дальше, но гитара, наверное, знала. Когда сквозь кусты протиснулась Света, а за ней ребята, я растерялся.

Посмотрел на Тумана— он потупил взгляд. Эх, Генка! Знал бы ты, что я чувствую себя голодным ослом между равными охапками сена. Я прижался спиной к Метелкину, подождал, когда усядутся ребята, и ударил по струнам: играй, гитара, выбирай сама мелодию, выбирай!

Светлана сидела, обхватив колени и впившись взглядом в мои дрожащие руки. Косой солнечный луч освещал ее бледное лицо, четко очерчивал колючие ресницы. Она слегка щурилась, и это придавало глазам какой-то неземной оттенок.

Сарыч, как настороженный зверек, смотрел то на нее, то на меня. Маленький Воробьев улегся на траву, уже пожелтевшую, — конец сентября ведь. Туманов отстраненно ковырял ледорубом в валуне. Я знал: Генка единственный, кто не осудит меня, какую бы песню я ни спел.

Вблизи защебетали пичужки, а я все не решался начать, медленно перебирал струны. Долго так продолжаться не могло. Но какую бы песню выбрать? Жестко укололи глаза Светы, и я призывал, отчаявшись: не молчи, гитара!

Сначала показалось, что пространство Оазиса заполнила мелодия любви, но едва настало время запеть, как я понял, что где-то напутал, а исправить уже невозможно. С языка сорвались слова: «Значит, есть, что сказать, если мы собираемся часто!» Потом зло, отчаянно продолжил: «Наши струны звенят, как бокалы звенят на пирах!!!»

— Ур-р-аа! — завопил Сарыч. — Наша взяла!

Его нисколько не интересовала песня, важно, что победила компания и раскольник вернулся в лоно ее. Света поднялась и медленно побрела из Оазиса, такая беззащитная, что я не выдержал и ринулся за ней, но резкая рука Сарыча остановила:

— Будь мужчиной!

С этого дня медленно, но неотвратимо стала остывать дружба с ребятами.