"Виктор Корчной. Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца " - читать интересную книгу автора

ценить то, что делается для шахматистов, что живут шахматисты лучше других,
много ездят. И нет ли у вас, человека, пережившего ребенком блокаду и
выросшего без отца, и добившегося тем не менее в жизни успеха, чувства
вины...
Он резко перебил меня
Перед кем?
...Скажем так: перед Родиной!
Корчной встал во весь рост. Оглянулся по сторонам.
Потом сказал:
- Я хочу пройтись. Вы не против?
Мы вышли на набережную. На солнце было жарко.
- Идемте в парк. Пройдемся по травке. Здесь это можно. Здесь все для
человека,- он рассмеялся, но как-то мрачно.
Мы пошли по газону.
- Для Родины я сделал все, что мог. Все-таки я побеждал на Олимпиадах и
считался, как вам известно, командным игроком. Но более важным я считаю то,
что словом объяснял людям правду... И когда меня лишили слова, я понял, что
Родине не могу быть больше полезен. Я сказал себе: мне здесь... то есть там,
делать нечего.
По соседней аллее прогуливался Борис Васильевич Спасский. Увидев нас,
остановился, удивленно развел руками и громко, чтобы мы расслышали,
произнес: "Шестнадцать лет спустя!" Мы все рассмеялись, и он подошел к нам.
Протянул руку Корчному и в том же легком тоне сказал:
- Здорово, орел!
Но лицо Виктора Львовича было серьезно, и он подчеркнуто официально,
даже сухо, ответил на его приветствие. В установившейся тишине легко было
уловить напряжение, и Спасский сразу отошел он нас.
Корчной задумчиво смотрел ему вслед и затем, вздохнув глубоко,
продолжал:
- Вроде мы с ним люди схожей судьбы и должны поддерживать друг друга.
Но этого нет. Более того, я сейчас выступил против него - в ответ на его
фашистское интервью, где он слово в слово повторил фашистские взгляды
Алехина, который писал в 1941 году в одной из нацистских газет, что шахматы
бывают арийские и еврейские. Ну ладно - Алехин, была война, он этим жил, и
возможно даже, что это писал не он, а только подписывал. А Спасский пишет об
этом в 1990 году! Кстати, в этом интервью он благодарит своих тренеров
Толуша и Бондаревского, отъявленных антисемитов. Они хорошо воспитали его, я
согласен!
Довольно долго мы шли молча. Корчной был задумчив, смотрел себе под
ноги, и я решил не мешать ему, хотя вопросов еще было множество, теперь даже
больше, чем до нашей встречи.
К отелю тянулись один за другим участники турнира. Через десять минут
начинался тур, и мы заспешили. Корчной сказал:
- Приходите завтра после обеда.
И, ускорив шаг, скрылся в толпе шахматистов у входа в отель. Как и
раньше, его узнавали, уступали дорогу.


* * *