"Бойл Т.Корагессан. Восток есть Восток " - читать интересную книгу автора

гитарных струн пальцами, - Сакурако потеряла голову.
Он позволял ей кормить и поить его, рассказывал про Лос-Анджелес и
Сан-Франциско, про бульвар Сан-сет в Голливуде, группу "Хейт" и Джима
Моррисона. Сакурако разыскала сэнсэя, учившего игре на сямисене и кото гейш
из древнего киотоского квартала Понто-те. В знак благодарности Догго
переехал к ней жить. Квартирка была совсем маленькая. Они спали на матрасе,
курили хипповую травку и занимались любовью под рев запиленных пластинок с
роком. Ни малейших иллюзий о матери Хиро не питал. Она была девушкой из
бара - познала сотню мужчин, флирт входил в ее служебные обязанности. Жизнь
Сакурако рисовалась сыну в виде мрачного документального фильма. Вот она
забеременела. Комната сразу сделалась меньше, рис приобрел странный привкус,
обои пропахли готовкой, а потом в один прекрасный день Догго испарился.
Оставил потертую фотографию и память о гитарном переборе, еще долго
звучавшем аккомпанементом ее одиночеству. Через шесть месяцев родился Хиро.
Еще через шесть месяцев его матери не стало.
Таким образом, Хиро был полукровкой. Каппа(Мифическое существо, водяной
с длинным носом), длинноносый, поганый маслоед, вечный чужак в своей стране,
да еще и круглый сирота. Японцы - нация беспримесная, фанатично нетерпимая к
притоку чужой крови. Но зато американцы, как твердо знал Хиро, совсем другое
дело: это многоплеменный народ метисов, мулатов, а то и кое-кого похуже. Или
получше - с какой стороны поглядеть. В Америке можно быть на одну часть
негром, на две югославом, на три эскимосом и при этом разгуливать по улицам
с гордо поднятой головой. Японское общество закрыто, а американское открыто
нараспашку. Хиро читал про это, видел в кино, об этом пели пластинки. В
Америке каждый может делать что пожелает. Конечно, там очень опасно. Кругом
преступники, психи и крайние индивидуалисты. Но в Японии его выгнали из
училища, он был хуже буракумина(потомки членов официально упраздненной касты
неприкасаемых), последнего мусорщика, хуже, чем даже корейцы, которых
привезли во время войны для рабского труда.
Вот почему Хиро завербовался на "Токати-мару", самую ржавую и трухлявую
посудину из всех, что плавают под японским флагом. Сухогруз отравлялся в
Соединенные Штаты. Можно будет сойти на берег, посмотреть на все
собственными глазами на ковбоев, проституток, диких индейцев. Может, даже
удастся разыскать отца в каком-нибудь просторном белоснежном доме на ранчо,
поесть вместе чизбургеров. И Хиро отправился в плавание третьим коком. А
ведь мог бы стать офицером торгового флота - если б дали закончить морское
училище. Вместо этого он был вынужден сносить издевательства Тибы, Угря, да
и всей команды. Даже в море его травили не переставая. Тогда Хиро решил
попросить совета у Мисимы и Дзете. Он нанес врагам могучий удар и теперь
томился в узилище, униженный, терзаемый жалобами и стонами несчастного
желудка, который был вынужден довольствоваться двумя рисовыми колобками в
сутки.
В эти тяжкие дни Хиро беспрестанно думял о еде, мечтал о ней, молился
ей. Непосредственно перед побегом он грезил о настоящем завтраке: суп мисо с
баклажанами и соевым творогом, вареная редька, сырой лук, рис с соусом.
Потом размечтался об обеде, да не о жалкой западной стряпне, которой изводил
команду Тиба, очень гордившийся тем, что когда-то плавал на иностранном
судне (порт приписки - Такома, штат Вашингтон). Нет, Хиро представлял себе
настоящее тамаго-мэйси, блюдо из риса и яиц, которым его кормила бабушка
после школы. И еще - соевое и ячменное печенье, которое она покупала в