"Владимир Кораблинов. Дом веселого чародея ("Браво, Дуров!" #1) " - читать интересную книгу автора

письменного стола, на шикарном бюваре с какою-то юбилейной золотой
пластинкою... Даже во вставочках-ручках перышки были золотые - "рондо".
И еще бархат был. Очень много бархата.
Такую "роскошь" нынче мы справедливо бы назвали безвкусицей. А тогда, в
начале века? Конечно, и тогда это называлось так же. Но, тем не менее,
чудовищное нагромождение золота и бархата являлось еще и выраженьем
богатства. Этакой, что ли, золотою пылью в глаза.
Гость балдел стремительно.
Он пытался сохранить вид столичного превосходства, но где же! Еще в
Петербурге, вдоволь наслушавшись о тысячных гонорарах знаменитого артиста,
сейчас своими глазами видел подлинное богатство, и увиденное поразило: это
уже были не слухи, не анекдоты, не досужая выдумка. Это было то, перед чем
хотелось и надлежало благоговеть. Форс столичного литератора улетучивался с
каждой минутой, все более появлялась, черт возьми, даже робость какая-то...
В тесноте невероятной кругом обступали очень дорогие вещи, одна дороже
другой: китайские вазы, мраморные статуи, картины, гобелены, старинное
оружие, антикварная мебель...
- Все подлинное, милочка... все подлинное, - небрежно вскользь бросал
Дуров. - Подделок не ищи. Из дворца эмира бухарского, - кивал на какое-то
тончайше разузоренное чудо. - А вот - из коллекции гофмейстера диора его
величества, по случаю... Пять с половиной отдал, считай, задаром! Это, -
ласково погладил бронзового мальчишку с крылышками, - это Кано'ва...
Чувствуешь, милочка? Канова! Настоящий, заметь... Семь с чем-то, дороговато,
конечно, но - каков? Вечное, братец! Цены такому нет! О жалких презренных
деньгах - можно ли говорить!
Неловко поворотясь, гость задел шаткую тумбочку. Гигантская ваза с
портретом Наполеона качнулась, накренилась, готова была грохнуть на пол.
Дуров ловко подхватил ее.
- Извини, - сказал, - ералаш, кутерьма... Никак не выберу время
разобрать, навести порядок. Вот погоди, задумал каталог напечатать, тогда...
Он говорил стремительно, часто мигая, часто взглядывая на перстень
почему-то; слова неслись вскачь, обрывая мысль, перескакивая на другое.
Что -  т о г д а  - так и осталось неизвестным. Но радовался гостю искренно.
Может быть, не столько гостю - милому человеку, другу, собеседнику, сколько
занимательному объекту для наблюдений. И даже как-то по-детски: новая,
незнакомая игрушка - какова она? Из чего сделана? А что внутри?
В алом, с золотыми разводами халате, в азиятской, шитой бисером
мурмолке - был олицетвореньем здоровья и красоты. От него пахло свежестью
реки, купаньем. Б. Б. вспомнил влажное мохнатое полотенце, брошенное на
перила веранды. Да и халат, кажется, накинут не на белье, а на голое крепкое
тело с нежным речным загаром.
- Купались, если не ошибаюсь? - осведомился Б. Б.
- И тебе советую сейчас, перед обедом.
- Как - перед обедом? - удивился Б. Б. - Да ведь всего первый час...
- А мы, знаешь, по-деревенски. С солнышком подымаемся. Вот, прошу...
Обняв, повел гостя на веранду.
- Сюда, вниз по лестнице, в конце сада калитка... во-он видишь -
купальня. Но в час, без опозданья - к столу! Адье! Да! - словно вспомнив
что-то, захохотал вдогонку. - Смотри, моншер, осторожней: в реке - крокодил!
- Какой крокодил? - оторопел Б. Б.