"Владимир Кораблинов. Воронежские корабли " - читать интересную книгу автора

здесь, в этом доме. Через минуту я буду иметь честь представить его вам.
И он проворно побежал в чулан под лестницей и разбудил крепко спавшего
Васятку.
- Где ж, сударь, твой мастер? - сдвинув брови, спросил царь, когда
господин Корнель подвел к нему заспанного мальчонку. - Ежели шутковать
задумал с нами, то гляди, как бы и мы с тобой не пошутили. У нас за шутку не
к делу - штраф. Такой, что, чаю, и на ногах не устоишь!
- Помилуй бог, - сказал кавалер, - было бы очень глупо так шутить. Это
не шутка, государь. Сей юноша, может быть, составит гордость вашего
отечества. Я довольно пожил и потолкался по белому свету, но еще ни разу не
встретил чудо, подобное этому мальчику. Господь бог одарил его свыше меры.
- Ба! - воскликнул царь, хлопнув себя по лбу. - Старый знакомец!
Матвеич! Узнаешь мальчонку? Откудова он у тебя?
Апраксин вспомнил конфузию с углянскими мужиками, которую утаил от
Питера.
- Приблудный, государь, - не сморгнув, сказал он. - Промеж двор
толкался.
- Как звать? - притягивая к себе Васятку, спросил Питер.
- Василий Ельшин, - смело сказал Васятка.
Он был так смел потому, что еще как следует не проснулся. И он с
удивлением таращил глаза на столы, на блюда с диковинной едой, на богато
разодетых гостей. Но вдруг, сообразив, что перед ним сам царь, оробел и
заплакал.
- Ну, чего ж ты, Василий Ельшин, сопли распустил? - засмеялся Питер. -
Небось не съем. На-ка, отведай заморского яблочка...
Он выбрал большой апельсин и протянул его Васятке.
- Читать можешь?
- Маленько могу, - всхлипнул Васятка. - Только не дюже шибко.
- Гут, - сказал царь, - иди. Господин адмирал, - обернулся он к
Апраксину, - завтра ж, не мешкая, отправь мальца в цифирную школу. А как
научится словесности и математике, в Голландию пошлем. Нам свои, не
заморские мастера надобны. Тебе спасибо, - царь обнял кавалера, поцеловал в
губы. - Без тебя так и потерялся б малый. А он, может статься, наш
российский Рафаил, а?
И всем гостям было велено пить за российское художество.
В распахнутые венецианские окна виднелась река, и на ней разукрашенные
цветными фонарями корабли. На "Пантелеймоне" делали потеху - вертелись,
рассыпая холодные искры, огненные колеса. Золотые, пламенные змеи с шипеньем
взлетали во тьму.
В полночь Питер Бас велел кораблям палить из пушек. От пальбы жалобно
зазвенели стекла.
И тут кто-то крикнул:
- Пожар!
Все высыпали наружу. Горели посад и ямская слободка. Ветер швырял
горящие головешки, раздувал языкастое пламя.
Диковинным фонарем пылала деревянная Богоявленская церковь.
На посаде голосили бабенки. Метались мужики, напрасно стараясь потушить
бушующее пламя.
И дьячок Ларька там сновал, горланил, не таясь:
- Доигрались, допрыгались! Он нечистому за шкалик продался! Все сгорим,