"Олег Корабельников. Надолго, может, навсегда" - читать интересную книгу автора

быстро росли, и Климов полюбил их по-настоящему, когда первыми, еще
невнятными словами они стали пытаться выражать свои желания, отражать в себе
тот мир, куда их непрошенно позвали. Климову было за тридцать, но он часто
отождествлял себя с близнецами и сам хотел быть ребенком, вернуться туда, в
страну неразличения добра и зла, незамутненных зеркал и чистого дыхания.
Дети походили на мать, самостоятельные и независимые, они быстро
вытягивались, лица их теряли младенческую бесформенность, становились
красивыми и резковатыми. Климов смотрел на них и думал о том, что человек
несвободен уже потому, что наследует душу и тело своих предков. Еще до
рождения, в горячей и темной утробе, великий прозорливый слепец медленно
лепит будущего человека и наделяет его чертами давно забытых людей,
связанных невидимой, но неразрушимой цепью.
Климов вспоминал последние слова жены, и казалось ему, что, если он
изменится и заставит себя быть таким, каким бы его хотели видеть, то все
повернется к лучшему. И в самом деле, он всегда был беспомощен, и дело даже
не в том, что не умел делать простую домашнюю работу, а в том, что не привык
принимать решения, не умел думать за себя, а тем более за других. А все это
означало, что он несвободен, он зависел сначала от матери, потом от жены, а
сам по себе жить не умел. Он лениво раздумывал о том, что даже в несвободе,
даже в рабстве, есть свой постыдный сладкий вкус.
Приятнее подчиняться, чем выносить решения, легче осуждать власть, чем
нести на себе ее бремя...

Однажды Климов не выдержал и, несмотря на данное жене обещание, пришел
к тому дому, где теперь она жила с детьми. Он сел на скамеечку против
подъезда, ждал и рассеянно слушал разговоры старух, сидящих рядом. Он хотел
увидеть детей хотя бы издали, еще раз взглянуть на тех единственных людей,
возникновению которых из небытия именно он, Климов, был причиной, и вина его
или заслуга в этом была настолько велика, что печаль тяготила сердце и
лишала покоя.
Они возвращались домой, размахивая портфелями и оживленно
переговариваясь. Им было по девять лет, девочка начинала вытягиваться и
обгонять брата. Они всегда отличались от него упрямым характером,
решительностью и самостоятельностью поступков, и Климов, глядя на них, и в
этот раз подумал о том, что жизнь никогда не бывает напрасной, если ты сам,
пусть неузнанный и себя не помнящий, продолжаешь жить в других людях, совсем
не похожих на тебя, но хранящих тайное родство с твоим телом, твоей душой.
Он не подошел к ним, не окликнул. Он стеснялся даже своих детей, не
знал, о чем с ними разговаривать и как вести себя. Он следил за ними
взглядом, пока они не скрылись в подъезде. Ему всегда казалось, что дети
любят его. Он был мягок и все прощал им, и даже осмеливался защищать их от
наказаний матери. Ему казалось, что если бы он подошел к ним сейчас, то они
должны были обрадоваться ему, но не сделал этого и, как обычно, корил себя
за трусость, слабость и нерешительность.
"Да, - подумал он, - она, правильно сделала, что оставила меня. Забитый
чиновник, ни рыба ни мясо".
Наверное, вид его, погруженного в раздумье и горестное самобичеванье,
вызывал любопытство старух. Они не осмеливались говорить о нем впрямую, а
перешли к теме пьющих мужей, из-за которых страдают несчастные жены и
невинные дети. Ему хотелось сказать, что к нему это не относится, что он