"Олег Корабельников. Надолго, может, навсегда" - читать интересную книгу автора

последняя ее забота о нем. Он соглашался на все, думая, что если прежняя
жизнь разрушена навсегда, то новая, как бы она ни началась, никогда уже не
приведет ни к чему хорошему. Хорошее Климов привык связывать с той жизнью,
когда он приходил в чистую и уютную квартиру, где ждали его голоса детей и
заботы жены, столь естественные, что казались сродни воздуху, воде и смене
времен года. Жена выделила ему необходимую мебель и посуду, и в общем-то,
разделила все по справедливости, ведь у нее оставалось двое детей, а Климов
вдруг стал холост, одинок и свободен.
Приходя с работы, он пробирался по тесному коридору, где всегда висело
чужое белье, а с кухни доносились голоса и запахи, и чужие женщины задевали
его локтями, и чужие мужчины в мятых майках хмуро кивали ему.
В первые дни он бедствовал. И совсем не от безденежья, а просто потому,
что никак не мог приучить себя покупать хотя бы булку хлеба по пути с
работы. Лежа на диване и глядя вверх, он думал о том, что вывернутый
наизнанку потолок, ограждающий от него небо, превращается в чей-то пол, и
тот, кто живет выше, так же, как он, попирает его своими ногами, и так же
дышит на своем диване, и так же смотрит вверх, в белую пыльную стену,
поставленную горизонтально.
Мать Климова, умершая не так давно, считала мужчин никчемными
придатками рода человеческого, долго и красноречиво могла говорить на эту
тему, и право же, в свое время из нее получилась бы неплохая царица
амазонок. Но ее единственный сын был, к сожалению, мальчиком, и она
прилагала все усилия, чтобы не замечать этого уродства. Она даже одевала
его, как девочку, правда, только дома, потому что смеялись больше над ней,
чем над ребенком. Она покупала ему куклы, учила вырезать из бумаги платьица
и сарафанчики и не стригла волосы. А самому Климову было все равно, кто он
есть на этой Земле, он знал, что живет, дышит воздухом, пьет воду, понимает
речь людей и даже, совсем немного - птиц и зверей. Он знал, что его называют
человеком и не так уж и важно, к какой из двух разновидностей рода людского
он принадлежит. Но это было в раннем детстве, потом стало трудно - он
постоянно ощущал свою раздвоенность, и отрочество прошло для него, как
затяжная болезнь. Он переболел им, как оспой, и природа развернула его так,
как и задумала раньше, потому что она всегда исполняет все, что задумано, и
тем отличается от человека.
Климов полюбил. Она была высока, сильна и прекрасна. Так казалось
Климову. Сам он был невысок, хрупок телом и не любил зеркала. Он вконец
поссорился с матерью и долго, униженно ухаживал за той, лучше кого не
бывает. Они поженились, она добилась квартиры, родила ему умных, красивых
детей, совсем не похожих на Климова, но все равно родных и любимых. И вот
она разлюбила его, теперь он живет один и никому на свете не нужен, даже
самому себе.
Он запомнил последнюю ночь, когда были уложены все вещи, и наутро они
должны были разъехаться по разным квартирам, надолго, и быть может, -
навсегда. Они снова сидели на кухне, пили чай, курили. Климов не плакал, он
знал, что это ни к чему, он просто хотел узнать до конца, выяснить до полной
прозрачности, что же произошло с ней. Он чувствовал, что она не лжет, что
ей и в самом деле было очень тяжело с ним, неприспособленным ни к чему, и
пусть ее называют злой и бессердечной, но двое детей тоже требуют любви и
внимания, а у нее запасов терпения хватает только на них. Тогда он сказал,
что это похоже на кораблекрушение. Они на плоту посреди океана, а запасов