"Лев Зиновьевич Копелев. Брехт " - читать интересную книгу автора

на аристократии и на бюрократии. Рабочие считались людьми
третьего-четвертого сорта, а социалисты - мечтателями, фантастами. Теперь в
России социалистическая республика, в Германии и Австрии президенты называют
себя социалистами, в Англии премьер Макдональд хвастается, что он вождь
рабочих. Политическая борьба все настойчивее врывается в повседневную жизнь,
в литературу, в искусство. Люди входят в театр с улиц и площадей, по которым
бегают крикливые газетчики, маршируют демонстрации, где иногда строят
баррикады, стреляют, убивают и умирают. И посетителям театра не так легко
забыть о том, что они ели к обеду, если они вообще редко обедают. И когда
возникает выбор поесть или посмотреть новую пьесу, то духовный голод чаще
всего отступает перед голодом плоти. Проповеди о том, что "не хлебом единым"
лучше всего удаются после хорошего жаркого с картошкой и кружкой пива. В
Берлине живут четыре миллиона людей. Сейчас такие города растут по всей
земле. Обитателям этих бессонных каменных джунглей нужно совсем новое
искусство. На Западе этого еще не понимают по-настоящему. Там города растут
давно и постепенно, как Рим, Париж, Лондон, или возникают сразу вместе со
странами, как Нью-Йорк, Чикаго. А на Востоке, в России, залпы и пожары
великой революции, зародившейся в промышленных городах, осветили их самые
потаенные углы. Германия ближе к России, чем к Западу, именно у русских и у
немцев рождается новый театр - искусство больших городов, искусство масс,
пробужденных революцией и пробуждающихся к революции. Там Вахтангов,
Мейерхольд, Таиров, здесь Пискатор, Есснер...
Споры о новом театре Брехт затевает давно. Ему возражают сердито или
насмешливо, говорят, что у него просто новомодная ориентация на Восток:
коммунистам нужна русская советская власть против немецких фабрикантов,
генералу Секту нужна русская кавалерия против Версаля, а Пискатору и Брехту
нужен русский театр против Шиллера и Гауптмана. Все это не что иное, как
духовно-политическая эпидемия русофильства, вроде как раньше была эпидемия
испанского гриппа.
Он доказывает, что это не мода, а историческая необходимость. И русская
революция только начало мировой.
В Америке есть новое искусство: есть гениальный Чаплин, есть джаз. Это
лучшее из того, что пока создали там новые города - искусство печального
смеха, искусство ухмыляющейся грусти. Оно завоевывает киноэкран и
музыкальную эстраду. Но в театрах всего мира лежит столетняя пыль. А в
Берлине и в Москве ищут новые пути. Есть уже новые пьесы, новая сценическая
техника. Это, конечно, важно и необходимо для главного. Но главное - новый
театр как новая сила в жизни общества. Главное - новое отношение зрителя к
сцене и новое отношение людей театра к спектаклю и к зрителям. Тридцать лет
назад показалось, что натурализм - великий переворот. Но в действительности
тогда просто вытащили на сцену романы - французские, немецкие и русские
романы с их подробным анализом психологии и подробным бытом. Как если бы
акварели, лубки и олеографии заменили тщательно ретушированными
фотоснимками. Но повесили их в тех же комнатах, на тех же стенах и в тех же
рамках. Экспрессионизм возникал от сознания нелепости этого положения.
Начался крик. В стране была инфляция. И экспрессионизм - это тоже инфляция -
инфляция пафоса, монологов, восклицательных знаков. Без золотого покрытия в
реальной действительности. А сейчас настало время действительно нового
театра, который стал бы потребностью, если не такой, как хлеб и вода, то уж
не меньшей, чем табакили пиво, бокс или футбол. Но этот новый театр не