"Роман Коноплев. Евангелие от экстремиста " - читать интересную книгу автора

стене замуровали. Передо мной был уже совсем чужой, далекий от меня человек.
Со своими понтами и претензиями. Ее уже там, оказывается, во всю обхаживали
румыны. Гаже этого я себе представить ничего не мог. Уж лучше б итальянцы,
кто угодно, только не румыны. Так что я с полным недоумением вынужден был
сообщить ей, что мне очень надо ехать в Дзержинск на выборы, что там меня
ждут. Что я - такой же "солдат партии", как и все. И она, от нечего делать,
решила поехать со мной, и то же отдать свой последний долг, помочь партии.
Ну и ладушки.
Народу день ото дня прибывало все больше и больше. Приехал Голубович, и
уже вовсю развозил полиграфию. Была достигнута договоренность с Прохановым
об использовании шапки газеты "ЗАВТРА". Газету начал писать Женя Лавлинский,
друг Елькина, лысый и жутко продвинутый чел, лучший журналист Нижнего
Новгорода, лауреат разных там конкурсов, один из немногих нацболов,
участвовавших в реальных боевых действиях. Оба номера газеты выглядели
просто идеально. Народ рвал ее из рук, лотошники торговали ею, как обычной,
прохановской.
Каждое утро в четыре часа объявлялся подъем, и на двух легковых машинах
нацболов развозили к проходным химзаводов. На лютой стуже, сыром или
морозном, в зависимости от температуры, ветре, они вручали, всовывали,
впихивали эту самую "ЗАВТРА":
- Газета Эдуарда Лимонова. Пожалуйста, возьмите газету!
Приезжали к завтраку. В 9 утра Елькин посылал кого-нибудь из
присутствующих за колбасой. На завтрак. Так выходило дешевле. Это была
красного цвета вареная колбаса. По вкусу и запаху колбаса эта могла
сравниться только со свежей теплой блевотой вокзального бомжа, или
выделениями из влагалища инфицированной застарелой формой сифилиса
проститутки с пятнадцатилетним стажем. Как будто ее выскребали у нее из
влагалища, эту самую колбасу, заворачивали в полиэтилен, резали и заставляли
нас есть. Колбаса стоимостью 36 рублей килограмм. Каждый день - кусок батона
и эта самая колбаса. Как вся наша жизнь. Вспоминались черно-белые кадры
хроник блокадного Ленинграда. Хлеб. Следующий раз мы ели горячее. Обычно
вечером. Это желтого цвета суп с луком, макаронами и кубиком Магги. Мы
покупали народу сигареты. Халява была по сигаретам и кофе. Я уже полгода не
курил, поэтому мне это было неактуально. Еще устраивали регулярные общие
подтягивания на турнике. Чтоб хоть чуть развеселить. На самом деле, было
довольно весело. Вот так вот - кромешно, горестно и весело. Сразу после
завтрака народ брал газету - кто сколько мог унести, или листовки с клеем, и
расходился по омерзительно скользкому городу. Теперь уже до самого вечера.
Пока глаза не закроются. Те, кто не выдерживал и шел отдыхать, выходили с
листовками ночью.
Героем кампании, нашим стахановцем и всеобщим любимцем был Фиш.
Маленький, в огромных скинхедовских ботинках, как светлячок, Фиш разносил
огромный полосатый баул газет. За день - около 4 тысяч квартир. И падал
замертво заполночь, чтобы в 4 опять пойти, как в бой, с этими газетами, уже
к проходным. Он был еще очень молодой, не имел никакого ровным счетом
образования. У Фиша была язва, и иногда он желтел и корчился от боли, лежа
посреди кухни на раскладушке. Когда народ приходил поздно ночью
откуда-нибудь с задания, Фиш немного просыпался, просил у кого-нибудь
сигарету, делал пару тяг и снова умирал до утра.
Я как-то спросил у Елькина, а почему Фиш?