"Александр Терентьевич Кононов. Зори над городом " - читать интересную книгу автора

Гриша пришел в физическую аудиторию, когда доцент Кучков, одетый
парадно, во фрак, уже занял свое место на кафедре. Это был человек лет за
сорок, коренастый и краснолицый. Если Платонов походил на беленькую редечку,
то Кучков напоминал скорее свеклу; это сходство особенно стало заметным,
когда один за другим начали выступать его оппоненты.
Гриша слушал невнимательно и самого Кучкова и его оппонентов: он ждал
Платонова, которым увлекся в ту пору безмерно.
Вероятно, Гриша не был исключением: сочувственный гул прошелся по
аудитории, когда слово взял профессор Платонов.
Он заговорил с таким ядом, что бедный доцент скоро вспотел и принялся
вытирать носовым платком свою туго налитую багровую шею; это не помогло - на
глазах у публики, довольно многочисленной, крахмальный его воротничок размяк
и посерел.
Платонов перечислял данные, оставшиеся вне поля зрения
глуботоуважаемого коллеги. Вспоминая первоисточник, с коими диссертант,
"будучи преобременен многополезными своими занятиями", не успел
ознакомиться, профессор высказывал искреннее по этому поводу сожаление. Он
наизусть цитировал летописи и "позволял себе выразить надежду", что Кучков
найдет возможным заинтересоваться этими не лишними для ученого-историка
материалами.
Все это он говорил ровным голоском, то соединяя вместе, то неторопливо
разводя в стороны пальчики своих маленьких, изящных рук.
Бедный Кучков уже перестал спасать свой размокший воротничок.
Чтобы не смотреть на его несчастное лицо, Гриша отвел глаза в сторону и
неожиданно встретился взглядом с худенькой девушкой, в которой он сразу
узнал внучку больной актрисы.
Как она сюда попала? Впрочем, что ж удивительного!
Состав аудитории - может быть, потому что день был воскресный -
оказался самым разнообразным: много было женщин - среди черных сюртуков,
фраков и мундиров выделялись шелковые платья и меховые горжетки.
Рядом с тоненькой девушкой возвышалась массивная дама, щеки которой -
видимо, полнокровные до предела - от обилия пудры казались лиловыми.
Девушка, внимательно поглядев на Гришу, сказала что-то на ухо массивной
даме; и он поспешил отвернуться.
Между тем беспощадные, направленные на соискателя степени удары
Платонова продолжались - меткие, как шпага дуэлянта.
Казалось, от диссертации ничего не осталось.
Однако и после Платонова новые оппоненты нашли достаточно оснований,
чтобы дополнительно поговорить об изъянах в работе Кучкова.
Гриша уже опять не слушал их - ни свирепого на вид, заросшего до самых
глаз буйной растительностью профессора, ни молодого ученого, похожего
безликой внешностью, фраком и прилизанными баками на официанта.
Григорий Шумов искоса, полуобернувшись, поглядел на внучку актрисы:
милое лицо девушки выражало теперь растерянную, мучительную жалость. Ему и
самому стало жаль Кучкова: видно, провалился, бедняга, бесповоротно.
Он провалился, а пытка его все еще продолжалась - и не было этому
конца!
Нет, конец все-таки пришел и был ознаменован... объятьями.
Первым обнял Кучкова Платонов.
Троекратно, по-русски, расцеловавшись с ним, старый профессор