"Александр Терентьевич Кононов. У Железного ручья " - читать интересную книгу автора

за садовой изгородью уже показался отец с граблями в руках. Он весело потряс
над головой картузом - радовался приезду гостя.
Вот уже и самоварной трубой гремят в сенях у Шумовых. Это мать
готовится угощать Шпаковского.
Странная дружба была у отца с учителем. Образование было у них разное,
и судьба разная, и родом они были из разных мест, а задушевный разговор
могли вести друг с другом хоть до вторых петухов и договаривались до того,
что мать начинала кричать на отца: "Не нашего это ума дело!"
Теперь отец с гостем усядутся за стол и начнут долгую беседу, а Грише
тогда останется одно: сидеть в углу тихо до самой ночи. А потом идти спать.
Скучное дело!
Нет расчету идти домой.
Закат разлился над лесом еще шире. Вот уже хлопнул пистолетным
выстрелом пастуший бич: гнали стороной стадо к хлевам. В воздухе сразу
запахло пылью и молоком. А из сада сладко и грустно потянуло резедой.
Как-то пустынно стало вокруг. Гриша побрел к амбарам.
Там стояли у плетня большой Минай и еще один работник арендаторов
Пшечинских - старый Винца, похожий своими серыми бакенбардами на портрет
царя Александра Второго, - портрет этот Гриша увидал в прошлом году в
Ребенишках; потом подошли и женщины: Тэкля в накинутом на голову теплом
платке, старая Пшечиниха, кухарка Анфиса. Да и голенастая Катя, "гусиная
пастушка", была тут же. Ну, значит, и Гриша спокойно мог подойти к плетню -
не прогонят.
Винца курил коротенькую трубочку и не торопясь рассказывал о чем-то. Он
говорил по-русски, только иногда сбивался на латышский язык, да еще - уж
очень любил такие слова, как "непременно".
- И вот приехал этот барон на... как это сказать... тыр-гус,
гада-тыргус...
- Так это ж ярмарка, - догадался Минай.
- Ну да: большая торговля, непременно один раз в году, гада-тыргус.
Много там было разного народа. Кто пришел пешком, кто на конях.
И вот едет этот барон на шестерке лошадей, очень гордый. И рядом с ним
в коляске - непременно его дружок, тукумский пастор, - ну, тоже очень
богатый, важный.
А про барона говорили в народе, будто это он сказал в Петербурге:
"Ничего, что сейчас горят наши усадьбы! Скоро мужики будут смирные.
Непременно! Раньше мы ездили на шестерке лошадей, а теперь поедем на
шестерке латышей". Ну, может, и не совеем так было, а в народе это говорили.
И вот к коляске барона выходит совсем старый старик со скрипкой,
ударяет по струнам смычком и поет:

Я хотел бы сделать с немцем то же,
Что он сделал с нами:
Тонкого немца я заставил бы месить ногами глину,
А толстого - корчевать пни в лесу.
В воскресенье я им дал бы работу полегче - пусть оба пасут свиней...
Ну, по-латышски это выходит лучше, - добавил Винца.
И он запел сиплым и приятным голосом. Тэкля засмеялась.
- А что же барон? - спросил Минай.
- Что ж барон? Велел пастору перевести песенку: нашего языка немецкие