"Слуги паука 2. Пленники паука" - читать интересную книгу автора (Делез Морис)

Глава третья

Прошла седмица с той памятной страшной ночи, когда Мелия потеряла сестру.

Несколько дней после тех незабываемых событий — пока родственники Фабиана и Эмерика пытались выяснить, что же произошло тогда в доме, что случилось с Фабианом и куда девался Эмерик, — превратились для нее в настоящий кошмар.

На счастье, кто-то из умудренных опытом родственников погибших сообразил, что в чем бы ни заключалась истина, но, учитывая обстоятельства, лучше, чтобы о ней знало как можно меньше народа. Это была очень здравая мысль, с которой не могли не согласиться даже самые непримиримые.

А когда тот же умный человек добавил, что хорошо, если об этом не узнает вообще никто, Мелию наконец-то оставили в покое.

Тело Зиты в тот же день было предано сожжению. Точно так же поступили родственники Фабиана. Что лежало в гробу, предназначенном для Эмерика, Мелия предпочла не спрашивать.

Жрец поднял факел, пропитанные благовониями поленья вспыхнули, и жертвенная свеча, отмечавшая время перехода душ усопших на Серые Равнины, успела догореть до середины, когда жрец торжественно возвестил:

— Митра принял их души!

По древней традиции горку еще горячего пепла подели ли на три части, зарыли в землю и посадили омелу и два дубка.

На этом все закончилось.

С утра Мелия бродила по городу, стараясь отыскать Конана. Она занималась этим уже третий день, но все её отчаянные попытки ни к чему не привели.

Начиная свои блуждания по Пустыньке, девушка не сомневалась, что найти такого человека, как Конан, не составил труда, но теперь, на исходе третьего дня, когда солнце клонилось к закату, она поняла, что жестоко ошибалась.

Везде, где она побывала, ей вежливо, но твердо отвечали, что да, он бывает здесь, бывает часто, но сейчас, к величайшему сожалению, его нет и ничем помочь нельзя, но если он появится, ему обязательно передадут, что его разыскивает Мелия, дочь почтенного Тефилуса.

Один раз Мелии показалось, что удача улыбнулась ей. Веснушчатый, рыжий сорванец сказал, что сейчас поднимется и посмотрит, не ушел ли Конан, ведь ночевал он именно здесь. Мальчишки не было довольно долго, и Мелия уже обрадовалась, надеясь, что, не будь киммерийца в таверне, мальчуган давно бы уже вернулся. Она даже перестала обращать внимание на двуногих плотоядных самцов, которые, услышав, что она ищет Конана, сразу прекратили приставать к ней, продолжая лишь ощупывать необыкновенную красавицу липкими взглядами.

Ее это нисколько не удивило, потому что повсюду его имя оберегало ее не хуже десятка крепких телохранителей, вот только самого Конана найти не удавалось. И здесь произошло то же самое. Мальчишка вернулся ни с чем и поинтересовался лишь, что передать Могучему Шадизарскому Льву, когда он вернется.

— Если вернется,— добавил он поспешно, когда увидел, как она оживилась.

Никогда прежде Мелия не бывала в этой части города, звавшейся Пустынькой, хотя, безусловно, знала об ее существовании. Теперь же, впервые попав сюда, она была неприятно поражена грязью и нищетой, которая, впрочем, царила не везде. Мелия быстро научилась обходить стороной трущобы беднейших кварталов, издалека узнавая их по запаху нечистот, висевшему в воздухе.

Однако Пустынька все равно произвела на девушку гнетущее впечатление. Бродя по кривым улочкам, которые заполнял всевозможный сброд, она не раз вспомнила настоятельные советы Мэгила, старого знакомого матери, бывшего жреца и человека опытного во всех отношениях, с которым Мелия с детства привыкла делиться своими маленькими секретами, не ходить в этот притон, где порядочной девушке делать нечего.

Мелия настаивала на своем, и тогда он, вздохнув, посоветовал ей, по крайней мере, не ходить туда одной. Она уже не раз благодарила светлого Митру за то, что вняла советам и, больше чтобы успокоить Мэгила, пообещала взять с собой двух рослых рабов, вооруженных внушительного вида посохами. Теперь она понимала, скольких бед смогла избежать благодаря тому лишь, что они неотлучно следовали за ней.

Солнце перевалило далеко за полдень, когда девушке показалось, что одного человека она видит слишком часто. Сперва она не обратила на это внимания: мало ли кому вздумалось походить за ней. И прежде случалось, что ее выслеживали до дома, а потом надоедали приставаниями, пока не понимали, что лишь понапрасну тратят время.

Правда, случалось и иначе. Иногда настойчивый кавалер пробирался за стену, и тогда или собаки спускали с наглеца штаны, или слуги обламывали о его спину и бока полдюжины палок.

Когда, обернувшись пару раз, Мелия увидела мужчину, неотрывно следовавшего за ней, она подумала, что опять придется остужать пыл навязчивого воздыхателя, и тут же забыла о нем. Но потом вдруг сообразила, что на нем плащ жреца Затха — а жрецы, как всем известно, не ухаживают за девушками, даже очень хорошенькими,— и не на шутку встревожилась.

Она повернула к дому, невольно ускоряя шаг, потому что в голову ей лезли всякие мысли, одна страшнее другой, и Мелия не знала, на какой остановиться. О жрецах бога-паука и их культовых обрядах ходило столько жутких историй, что, когда девушка невольно припоминала их, холодок пробегал по телу, несмотря на жару.

Паланкин остался на улице, а с ним и восемь темнокожих невольников, которым стигиец доверял перемещать по Шадизару свое укрытое от солнца бесценное тело. Их остались охранять двенадцать копейщиков. С собой же жрец взял лишь тех, в ком нисколько не сомневался.

Извилистая, усыпанная красноватым песком дорожка провела его между деревьями запущенного сада. Рамсис остановился у входа в дом, а двое сопровождавших его жрецов замерли в паре шагов сзади. Четверо воинов расположились чуть в отдалении и теперь нервно переминались с ноги на ногу, с неодобрением поглядывая на своего господина: хоть и прибыли они в Шадизар недавно, но слухи о мрачных событиях, происшедших в этом доме, Я дошли и до них.

Жрец даже не обернулся, чтобы проверить, не взбрело ли кому-нибудь в голову отправиться за ним следом. Еще дома он принял необходимые меры, обострившие до невероятности все его чувства, и по ударявшим его в спину волнам недовольства, густо замешанного на страхе, понял, что останавливать никого не придется.

Он все хотел видеть сам, непременно в одиночестве, и не желал, чтобы из-за какой-то нелепой неожиданности кто-то из его подручных невольно узнал нечто такое, что знать им не положено. Как бы он ни доверял им, но каждый из его людей обязан знать свое место.

Что же касается неожиданностей, то тут Рамсис не питал иллюзий. Раз сам Великий Змей направил его сюда, значит, он должен идти один. Он все-таки не удержался и посмотрел назад, но, поймав на себе озабоченные взгляды, лишь высокомерно кивнул и равнодушно отвернулся.

Стигиец еще раз припомнил все, о чем говорил ему Сет, ощупал склянку за поясом, распахнул предварительно отпертую слугами дверь и едва успел войти в полутемный коридор и осмотреться, как почувствовал, что он здесь не один, хотя и знал, что все его люди остались снаружи.

Жрец внимательно осмотрелся и в глубине коридора, уводящего внутрь дома, увидел слабо мерцающий силуэт.

Впрочем, могло ли быть иначе, если сам великий Сет поведал ему о Неприкаянной Душе? Он едва заметно, одними уголками губ, усмехнулся. Ну, до чего же все просто! А ведь в глазах обывателей все выглядит совешенно иначе: грозные и кровожадные духи несправедливо повергнутых в прах людей бродят вблизи места своей гибели, охраняя его от нескромных глаз. Горе рискнувшему приблизиться! Кара настигнет его неотвратимо и будет ужасна!

Стигиеец еще раз ухмыльнулся, вспомнив невольный страх, застывший в глазах его стражей, опытных и умелых воинов, за плечами каждого из которых не один десяток сражений и вновь посмотрел на приближавшийся, больше похожий на полупрозрачное облако призрачной взвеси, силуэт и, уловив, исходящую от него волну робости и немой мольбы, едва не расхохотался.

— Подойди ближе. Тебе не от кого прятаться.

Трусливое привидение — что может быть забавнее! Впрочем, призрак — это всего лишь слепок с души умершего, и если человек был трусом, то стоит ли удивляться, что такова и его по каким-то причинам не отошедшая на Серые Равнины душа? Да и не самый трусливый мог бы испугаться, почувствовав волну силы, исходившую от слуги великого Сета.

Призрак тем временем остановился в двух шагах от стигийца, не решаясь заговорить с ним, но Рамсис и без его усилий ясно слышал каждую мысль, посещавшую его немого собеседника.

Жрец с интересом воззрился на Неприкаянного. Он вовсе не сочувствовал этой душе, выдранной из чьего-то тела, но где-то в недрах слабо мерцающей оболочки, доступной лишь взглядам посвященных, пряталось знание фактов, которые он любым путем должен вытянуть из стоявших перед ним жалких останков, прежде чем отправится к Харагу.

Так сказал великий Сет, и так будет!

Стигиец тут же пожалел, что не может столь просто проделать того же и с человеком, чьи сокровенные тайны надежно защищены живой плотью. Правда, есть особые методы, но все они сложны, отнимают уйму времени, не говоря уже о необходимости предварительно подавить волю человека, без чего успех невозможен.

Проклятая воля!

Благословенная воля!

Как много от нее зависит в жизни каждого! Вот только далеко не всякий подозревает об этом. Рамсис вновь посмотрел на туманный силуэт:

— Кто ты, Неприкаянная Душа? Вернее, кем был?

«Мое имя Фабиан. Я знатен… Был знатен. Меня убили недавно в этом доме».

Рамсис задал свой вопрос, как сделал бы это при разговоре с живым человеком, и мгновенно уловил ответ. Услышал его мозгом, а не ушами, и хотя призрак старательно открывал рот, пытаясь произнести фразу вслух, ни звука не раздавалось в полутемном коридоре.

— Так ты знаешь, что произошло здесь?

Дух едва заметно шевельнулся:

«Если ты говоришь о событиях, связанных с Незримым и Талисманом Силы, то да».

Рамсис кивнул и тут же подумал, что они уже обменялись несколькими фразами, а дух ни разу не назвал его господином, что явно свидетельствовало о его принадлежности к знати, у которой принято к любому обращаться как к равному. Это разозлило жреца, сына простого ремесленника, который был вынужден долго и болезненно пробиваться к занимаемому сейчас положению.

— Расскажи мне, что произошло здесь! — резко приказал он. Быть может, более резко, чем следовало бы.

«Охотно, но лишь если ты поможешь мне обрести новое тело».

Это был вовсе не тот ответ, который обязан давать каждый смертный могущественному слуге Сета. Тем более какой-то трусливый дух! Хотя жрец прекрасно понимал, что бедняга вполне естественно жаждет нового воплощения, и ничто иное его не интересует. Однако ему было мало дела до чужих бед, его интересовали лишь свои проблемы, и кто-то посмел противиться осуществлению его планов.

Рамсис нахмурился, и желваки заиграли на его скулах. Его руки непроизвольно коснулись пояса, а грозный взгляд уперся в призрачный силуэт.

— Ты скажешь мне все, что я потребую,— отрезал он.

«Только в обмен на тело!»

Привидение вовсе не склонно было уступать, и это еще больше разозлило жреца, никак не ожидавшего сопротивления от трусливого духа. Он уже приготовился без труда узнать обо всем, что его интересовало.

— Условия ставлю я!

Рука сама собой вытащила из-за пояса небольшую плоскую склянку и бросила ее под ноги незримому собеседнику стигийца. Жалобно звякнув, тонкое стекло разбилось, и невидимая в полумраке жидкость разлилась по каменным плитам пола, источая резкий, неприятный запах.

Непроизвольно ноздри жреца чуть заметно дрогнули, а губы недобро искривились в некоем подобии улыбки, когда его внимательный взгляд встретился с бегающими в страхе глазами ничего не понимающего призрака.

Повеяло холодом. Стены едва заметно засеребрились инеем. Р амсис отступил на шаг, с наслаждением наблюдая как проявляется Неприкаянная Душа, словно вмороженная колдовским снадобьем в воздух. Холод набирал силу, и одновременно призрак становился все зримее. Правда, и теперь его можно было заметить лишь с трудом, но внимательный взгляд различил бы едва заметную муть посреди коридора, и если бы невольному наблюдателю пришла в голову мысль отойти подальше, он с удивлением отметил бы, что мутное пятно напоминает фигуру огромного ростом и необыкновенно широкого в плечах молодого мужчины. Он смог бы даже различить черты его лица и, возможно, нашел бы его красивым.

Жрец удивился: это было необычно. Впрочем, он ведь совсем недавно стал духом, и тонкое тело, в точности повторяющее очертания плоти, еще не успело рассосаться, потерять форму. «Вскоре он усохнет и станет неотличим от прочих Неприкаянных»,— по привычке отметил про себя Рамсис.

— Ты скажешь все! — злорадно прошипел жрец, уловив бешеный хоровод кружившихся в голове призрака панических мыслей. Ему, и прежде ясно видевшему своего собеседника магическим зрением, теперь дух предстал почти облаченным в физическую плоть. Рамсис подошел к нему вплотную и заглянул в наполненные ужасом глаза, устремленные мимо него, куда-то в невообразимые дали пространства.

— Условия ставлю я! — повторил он.

«Да, да! Я скажу все!» — прокричал призрак, и во взгляде его мелькнуло отчаяние: он понял, что не может шевельнуть губами.

Несколько долгих мгновений стигиец наслаждался паническим страхом, который сменил слабое и недолгое сопротивление Неприкаянного.

— Ты уже не можешь говорить, но я знаю, что слышишь меня, а я читаю каждую твою мысль. Теперь ты знаешь, что я волен поступить с тобой как мне заблагорассудится, и, если не хочешь, чтобы тебя постигла более страшная участь, рассказывай, что здесь произошло, да побыстрее.

Жрец услышал безмолвный вздох облегчения и весь обратился в слух, как только призрак начал рассказывать. Перед глазами его поплыли картины происшедших здесь событий. Стигиец не просто слушал рассказ, он видел все глазами живого Фабиана. Он тонко чувствовал, где правда, а где Неприкаянный лукавил, пытаясь скрыть собственную трусость, или слабость, или похоть. Тогда он заставлял призрака возвращаться к неприятному для него эпизоду и пересказывать его заново.

По правде говоря, его мало интересовали переживания умершего мужчины, но он хотел знать все, что было известно Фабиану, понимая, что любая упущенная мелочь может сыграть впоследствии неожиданно важную роль.

Эпизоды следовали один за другим, иногда складываясь во вполне связные рассказы. Иногда же образы хаотично сменяли друг друга, и в водовороте событий поначалу трудно было разобрать, с кем борются люди. Постепенно картина прояснилась, и стало ясно, что из пятерых людей, которых судьба свела той ночью в доме, лишь двое выживших были достойны такого финала, хотя основным борцом оставался огромный варвар-киммериец, нанятый, чтобы украсть Талисман Силы. Остальные вели себя как стадо идиотов, выпущенных на свободу.

Молодой человек, погибший первым, похоже, сам упорно шел к страшному концу и не заслуживал даже мимолетного внимания. Стоявший перед жрецом молодой красавец оказался отъявленным трусом. Его резкие и непонятные перепады настроения казались необъяснимыми, но лишь до тех пор, пока Рамсис впервые не услышал о Незримом.

Сперва он не поверил своим ушам, хотя это и ставило все на свои места. Древний демон — пожиратель душ вновь вернулся в мир, и человек, освободивший Незримого из тысячелетнего плена, стал его первой жертвой.

Молодая колдунья тоже выглядела не лучшим образом… Впрочем, для нее, похоже, все эти магические книги и талисманы были всего лишь игрушками, а с такими вещами не шутят! Это правило она должна была усвоить с самого начала, но не сделала этого, и расплата не заставила себя ждать

Постепенно все события выстроились стройной чередой, за исключением одного — как вообще кому-то из них удалось уцелеть?

Он с нарастающим интересом ждал развязки, — которая сперва поразила его, а потом заставила задуматься: кто этот человек, осмелившийся не просто противостоять могучему творению Сета, но и победить его! И если не уничтожить, то заточить в плен не менее надежный, чем тот, из которого ему чудом удалось вырваться. И все это заняло лишь одну ночь — от заката до рассвета!

А ведь в свое время, когда Незримый набрал огромную силу — слишком большую, как показалось богам,— потребовалось вмешательство самого Митры, повелевшего одному из своих слуг заточить демона в темницу. И это оказалось совсем непросто! С тех пор прошел не один десяток веков, и о Незримом остались лишь смутные предания, в которые мало кто верил.

Рассказ подошел к концу, и Рамсис задумался.

Только что поведанная ему история, краткая и неправдоподобная, могла даже непосвященного повергнуть в изумление. Для него же, человека, привыкшего бережно относиться к вещам, так или иначе связанным с магией, сознававшего бесценность всего, что создали предки, происшедшее выглядело просто дико.

Сперва молодая колдунья. Ей в руки попала книга мудрости, о которой сам он не подозревал, но за которую уплатил бы сколько угодно, ибо знания, хранившиеся в ней, попросту бесценны. А эта юная идиотка оставила священный фолиант без присмотра, что само по себе немыслимо, и спокойно ушла!

Оставшемуся в одиночестве молодому повесе хватает времени на то, чтобы напиться до такого состояния, когда невольно испытываемый любым нормальным человеком страх перед высшими силами без следа улетучивается, и он решает шутки ради прочесть какое-нибудь заклинание!

Просто так! Чтобы скоротать время!

Он пьян настолько, что даже не задумывается о том, что за этим может, нет, должно последовать! Но и этого ему мало — он читает заклинание дважды…

В то, что такое могло случиться на самом деле, Рамсис никогда бы не поверил, если бы только сам не заставил Неприкаянного листать перед ним книгу своей памяти и читать из нее избранные места, а книга эта никогда не лжет. С другой стороны, для такого недоверия были основания, ведь жрец не мог знать о том, что Эмерик, случайно вытащив Незримого из бездны небытия, спокойно заснул счастливым, пьяным сном, а потому не видел вызванных его глупостью последствий.

Впрочем, подумав, он, скорее всего, поверил бы в этот нескладный рассказ: трудно на заказ придумать столь идиотскую историю. К тому же несколько силовых штормов, пронесшихся той памятной ночью над Шадизаром и вызвавших его недоуменное смятение, прекрасно укладывались в дурацкую картину, нарисованную Неприкаянным. Рамсис еще раз покачал головой. Он знал, что Шадизар слывет воровской столицей мира, и половина города здесь населена ворами. Теперь он узнал, что вторую его половину населяют кретины.

Жрец вновь задумался. Как видно, в этом доме в ту ночь столкнулись интересы высших сил, иначе этой череды невероятных событий не объяснить. Но такое случается, хотя и не слишком часто. На этот раз пересеклись пути Талисмана Силы и Незримого.

Теперь, по крайней мере, Рамсис понял, почему Великий Змей не захотел ничего объяснять, а лишь направил в нужное место, чтобы дух Фабиана, видевшего все собственными глазами, рассказал ему о происшедшем, ведь даже боги не в силах уследить за всем.

И он понял еще одно, и это было очень важно.

Незримый — порождение Сета, а сила Талисмана, светлая сила Митры, накопленная им за прошедшие века, теперь скована демоном, и освободить ее не так просто. Нужны мощь Сета и его дозволение, для того чтобы освободить его создание. Без этого задача неимоверно усложняется. Это может оказаться сильным козырем в предстоящем разговоре со жрецами Затха.

Эта мысль словно пробудила его, подсказав, что пора действовать. Он огляделся: стены покрывал толстый слой инея. Инеем же покрылась и фигура, все так же неподвижно стоявшая в коридоре, теперь больше походившая на вылепленного из снега человека, каких, говорят, делают для своей забавы дети в далекой Киммерии. Каждый выдох жреца повисал в стылом воздухе медленно рассеивавшимся туманным облаком.

Обернувшись к Неприкаянному, он окинул его насмешливым взглядом.

— Ты, кажется, мечтал о теле? Жаль, здесь нет зеркала, но, поверь, тебя не отличить от человека, правда, смертельно замерзшего! — Удовлетворенный своей шуткой, он расхохотался.— Тебя даже можно потрогать.

В подтверждение своих слов он схватил фигуру за кисти рук и сжал их. Раздался хруст, и осколки льда попадали на выстланный инеем пол.

— М-да.— Рамсис скептически покачал головой.— Вышло так, что я тебя обманул. Все-таки до человека тебе далеко,— философски заметил он,— быть может, расколоть тебя, раз все равно не получилось? Впрочем, — он усмехнулся — Митра учит нас быть милосердными. Оставляю тебя как есть. Ты заслужил свободу.

Он быстро покинул дом, и оба жреца, терпеливо дожидавшиеся на солнцепеке его возвращения, вскинулись в ожидании приказаний.

— Мой паланкин! Быстро! — Он повернулся к десятнику — И скажи своим людям, что я не желаю вновь пробиваться сквозь толпу черни, как по пути сюда! Если история повторится, каждый получит по сотне палок!

— Мама!

Мелия вбежала в комнату и бросилась на шею матери.

— Что случилось, дочка?

Она подождала, пока девушка немного успокоится и, тихонько отодвинув ее от себя, встревожено заглянула в испуганные глаза. Совсем недавно она потеряла младшую, Зиту, но к той трагедии была готова, смолоду зная о пророчестве Памелы — проклятия их рода. Не ведала она, лишь когда и в каком обличье заглянет к ним беда, как не знала и того, с кем из дочерей произойдет предсказанное.

Она сознательно старалась держать дочерей на расстоянии желая уменьшить грядущее горе, хотя сердце ее и обливалось кровью. В результате старшая, любимая, дочь отошла от семьи, как казалось матери, навсегда и она поняла, какую глупость совершила, позабыв о том, что все предначертанное так или иначе должно совершиться. Раз ей суждена боль, то ее не уменьшишь ничем.

Как ни странно, смерть Зиты вновь сблизила мать и дочь, и Аниэла вознесла благодарение Иштар за то, что богиня услышала ее мольбы и сжалилась, вернув любовь старшей, после того как Митра забрал жизнь младшей.

— Я была в городе, искала Конана.

Попав домой, почувствовав на себе целительную нежность рук матери, Мелия вздохнула свободней, хотя сердечко ее никак не могло успокоиться.

— Этого… парня, с которым вы выбрались из дома?

Голос принадлежал сухонькой старушке, лет восьмидесяти пяти, невысокой и не по годам бодрой. Начав говорить, она запнулась, подыскивая слово, которое не обидело бы чувств внучки. Мелия молча закивала.

— Где же ты искала eгo? — требовательно спросила старушка, подозревая самое худшее.

— В Пустыньке,— полушепотом ответила девушка, переводя испуганный взгляд с бабки на мать.

— Совсем потеряла стыд нынешняя молодежь! — покачала головой почтенная Сиотвия.— Девки бегают за парнями, которые прячутся от них по помойкам! Фу! Какой стыд!

Мелия горестно вздохнула, но промолчала. Да и что она могла сказать? Наверное, так оно и выглядело со стороны!

— Ну, зачем ты так, мама! — с укоризной посмотрела на мать Аниэла.— Девочке и без того плохо. И потом, с чего ты взяла, что он прячется?

— Ха! — Старушка гордо вскинула голову.— Знаю я, как это бывает. Сама была молодой! Получил свое и в кусты! Получил ведь?!

Она грозно посмотрела на внучку, та густо покраснела, и спрятала лицо на груди матери.

— Ма-ма!

Аниэла с укором посмотрела на мать, но та не унималась:

— В нашем роду корявых нет, и ты это знаешь, сама еще способна крутить головы мальчишкам! Не должна была забыть, как это случается!

— Ма-ма!

— Что мама? — Старушка в сердцах топнула ногой.— Этот, как его, Конан, должен был бы сейчас валяться у меня в ногах, вымаливая руку Мелии, а где он?! — Глаза ее гневно сверкнули.— Молчишь?! Вот то-то и оно!

Мелия, смущенная, оторвалась от груди матери, прижавшись к которой выслушивала эту перепалку, подошла к разбушевавшейся Сиотвии и обняла ее, прекрасно зная, что буре этой суждено пронестись мимо.

— Он любит меня, бабушка, любит. Просто… Он очень гордый.

— Гордый…— проворчала старушка вполне миролюбиво, потом подняла седую голову и посмотрела Мелии в глаза.— Точно любит?

— Любит,— кивнула Мелия,— я знаю.

— Ну что ж,— взгляд бабки потеплел,— за любовь нужно побороться! — Мелия обрадовалась неожиданной поддержке.— Но не след забывать и о гордости! Больше ты туда не пойдешь,— возвестила она и свысока посмотрела на внучку.— А что касается нелепой слежки, которую ты, скорее всего, просто придумала сгоряча,— Сиотвия пожала плечами,— даже если и так, не в первый раз. Не понимаю, чего ты испугалась.

— Это был жрец.— Лицо Мелии помрачнело.

— Жрец? — Аниэла посмотрела в глаза дочери, и в груди ее шевельнулось нехорошее предчувствие, хотя она и не понимала, чем это может обернуться.

— Да. Жрец Затха.

— Но что Затху могло понадобиться от тебя?

— Не знаю, — Мелия покачала головой, — но я сразу вспомнила предания о нашей знаменитой прабабке, и мне сделалось страшно.

— Но какая связь?

Сиотвия меньше дочери и внучки была подвержена эмоциям и в первую очередь задумалась о возможных причинах.

— Не знаю.— Мелия покачала головой.— Я тоже сразу подумала об этом, но ничего не придумала, и мне стало еще страшнее.

— Да, это верно. Там, где мелькнула пронырливая фигура жреца, не жди ничего хорошего. Уж я-то знаю.

Старуха задумалась, и Мелии с матерью, одновременно обеим, явилась одна и та же мысль: она думает о чем-то таком, о чем они обе не имеют ни малейшего представления.

Так оно и было на самом деле, но старшая из трех женщин, собравшихся в этой комнате, не спешила делиться с ними своими мыслями.

— Нужно немедленно послать гонца в Аренджун, и хотя лично я уверена, что от Тефилуса не будет проку, может оказаться нелишним, если и он хоть иногда станет принимать участие в семейных делах! — Она посмотрела на дочь и посчитала нужным высказать до конца свое отношение к зятю.— Он строит из себя героя, но там, где не добиться успеха криком, его возможности подозрительно быстро иссякают. Пусть проявит себя и докажет, что это не так. Прости, дочка, но неудачного ты выбрала себе мужа, а это означает, что рассчитывать мы можем лишь на самих себя. Так что же нам делать? — Она вопросительно взглянула на внучку и дочь.— Молчите, курицы?

— Мама! — Аниэла укоризненно покачала головой.

— Бабушка, я не узнаю тебя! — Глаза Мелии изумленно округлились.

— Не узнаешь? — Старушка усмехнулась.— Это хорошо — не терплю быть одинаковой! Но к делу. Я скажу вам, как быть. Нужно пойти к твоему Конану. Если я правильно тебя поняла, он и силен, и умен, а это как раз то, что нам нужно.

Мелия устало вздохнула:

— Где же его найдешь…

Почтенная Сиотвия усмехнулась и снисходительно, но ласково потрепала внучку по щеке.

— Ты помнишь заведение, где мальчишка бегал узнавать, на месте ли твой друг?

— Помню…— Мелия недоуменно посмотрела на бабку.— Там еще было такое длинное и смешное название, что я невольно запомнила его. Звучит оно так: «По-настоящему пьяным станешь лишь в этом духане!». Я еще подумала, что духанщик, похоже, обладает чувством юмора и склонен к рифмоплетству.

Старушка поморщилась, потом рассмеялась.

— Название говорит о желании духанщика выделиться из толпы. Уверена, что внутри гораздо чище, чем в прочих местах, где ты побывала.

— Верно! — удивилась девушка.

— Значит, там он и ночует,— уверенно заключила Аниэла.— Сейчас же иду туда.

— Правильно, дочка. Ты еще красива, но уже умна, ты уговоришь его!

— Бабушка! — Мелия бросилась к старухе.— Ты неподражаема!

Двое слуг, склонившись в вежливом поклоне, открыли перед ней дверь, и Аниэла вошла в заведение, над дверьми которого висела вывеска, утверждавшая, что именно здесь она сможет напиться как надо.

Она еще осматривала довольно чистый и просторный зал, а пара ее слуг уже освободила от прикорнувшего пьянчужки уютный столик в углу, справа от входа, еще двое заканчивали переговоры с хозяином заведения, а двое оставшихся замерли перед ней в ожидании приказов.

Она расположилась на жесткой деревянной скамье с таким достоинством и величием, словно то был трон королей Заморы, а не простое сиденье в одном из духанов Пустыньки, пусть и не самом бедном.

Духанщик и сам уже успел рассмотреть красивую, выглядевшую не более чем на тридцать пять лет женщину в сопровождении шестерки вышколенных слуг, но не подал виду, что знает, кто она такая. Впрочем, случалось, и не столь уж редко, когда люди высшего круга интереса ради, в поисках новых ощущений, появлялись в воровском квартале, но обычно это была молодежь.

Однако, когда двое из шестерки, сопровождавшей странную посетительницу, прямо заявили ему, что хозяйка желает переговорить с ним с глазу на глаз, он не замедлил исполнить ее просьбу и мгновение спустя уже стоял перед дамой, удивительно напоминавшей девушку, которая утром искала здесь Конана, и согнулся в почтительном поклоне.

Дама с интересом посмотрела на него, приветливо улыбнулась и кивнула.

— Присядь.— Она подождала, пока он устроится на краешке скамьи.— Я могу говорить с тобой откровенно, не боясь, что кто-нибудь нескромный нас услышит?

Хозяин заведения судорожно сглотнул:

— Безусловно, госпожа. Я весь внимание.

— Я ищу одного человека. Его зовут Конан.

Она пристально смотрела в глаза духанщика, но ни один мускул не дрогнул на лице пройдохи.

— Никогда не слышал о таком.

Ни единым движением не выказав разочарования, Аниэла положила на стол увесистый золотой кругляш, и вновь вопросительно посмотрела в плутоватые глаза духанщика, словно не расслышав его ответа.

— Мне говорили, что он иногда ночует здесь.

Почтенный Кирим бросил мимолетный взгляд на полновесную туранскую монету. Это была подходящая тема для разговора.

— Да простит меня госпожа, но он ночевал у меня лишь раз, прошлой ночью, оттого я и не сразу вспомнил названное тобой имя. Прошу прощения, как ты его назвала?

— Я сказала: Конан, — спокойно ответила Аниэла. — А как зовут тебя, духанщик?

— Киримом кличут, ваша милость.— Он почтительно склонил голову.

— Послушай, Кирим,— вновь заговорила гостья,— я хочу встретиться с Конаном. Раскосые глаза на круглом лице посмотрели в разные стороны, видимо изображая разочарование, и Аниэла на мгновение растерялась: она не поняла мимики собеседника. К счастью, духанщик не заметил ее реакции.

— Конан — человек непростой,— ответил почтенный хозяин, когда глаза его закончили исследовать противоположные углы комнаты и вернулись на место,— его здесь знают все, но попробуй сыщи киммерийца, когда он нужен,— простодушно добавил он, немало не смущаясь тем, что всего несколько мгновений назад уверял свою собеседницу в том, что никогда не слышал такого имени.

Впрочем, он не чувствовал за собой вины. У него был товар: кой-какие знания о молодом варваре. У этой знатной женщины были деньги для того, чтобы купить его товар, и его задача — взять за него хорошую цену.

Однако дело это было более деликатным, чем выглядело на первый взгляд, ведь Конан не тот человек, о котором можно распространяться направо и налево. Нужно сперва выяснить, не причинит ли он вреда киммерийцу, да и вообщене рассердится ли варвар на него, а то рука у северянина тяжелая, меч острый и расправа быстрая, и если он окажется недоволен… Тут уж никакие деньги не помогут.

Похоже, дама, сидевшая напротив, хоть и не могла знать всего, подспудно угадала его опасения, потому что на первый кругляш аккуратно легли два таких же.

Едва Кирим услышал легкое позвякивание, лицо его приняло странное выражение. Правый глаз прощелыги продолжал выражать прежнее сожаление, в то время как левый с любопытством воззрился на заметно подросшую стопку желтых кругляшей.

— Если он появится здесь,— поспешил заверить духанщик,— я тотчас дам ему знать.

То, что лежало на столе, составляло сумму, которую ему вовсе не хотелось терять. За такие деньги, пожалуй, можно даже рискнуть…

— Он нужен мне не когда-нибудь, а срочно.

Еще три монеты, мелодично звякнув, увеличили стопку. Едва это произошло, правый глаз Кирима перестал печалиться и присоединился к левому, чтобы получше рассмотреть неожиданное богатство. «Похоже, все без обмана»,— решил духанщик и облизнул пухлые губы.

— Можно послать кого-нибудь поискать Конана,— выпалил он и тут же насторожился: — А зачем он тебе? Да еще так срочно!

Кирим подозрительно взглянул на женщину. Он хорошо знал о неразворотливости дознания в Шадизаре, но знал он также и о том, скольким влиятельным в этом городе людям успел досадить киммериец, и кое-кто из них вполне мог пойти на значительные траты и непривычные уловки, лишь бы поймать знаменитого вора и предать его публичной казни.

— А какая тебе разница? — удивилась светлейшая Аниэла.

— Это может существенно повлиять на быстроту поисков,— веско заметил духанщик, и лицо его на миг приняло серьезное, естественное выражение, но тут же вновь исказилось хитроватой гримаской.— Исполнить твою просьбу, госпожа, непросто.

— Хорошо. Я буду говорить прямо. Я жена Главного Королевского Дознавателя, Аниэла. Моей дочери, Мелии, угрожают, но мужа нет в городе, и нас некому защитить. Мы решили нанять Конана, с которым моя дочь знакома.

— Конан не занимается подобными делами! — выпалил духанщик и тут же подумал, что не его это дело. Его задача решить, свести их или нет, а там дальше пусть киммериец сам разбирается, как ему поступить.

— Да, я слышала,— вздохнула женщина,— но нас просто некому защитить, кроме Конана.— Она вновь поймала бегающий взгляд хитрых глаз духанщика.— Я бы очень хотела видеть его.

Дверь хлопнула. Вошел щуплый человечишко с такими же хитрыми, бегающими, как и у хозяина, глазами, и на его вопросительный кивок коротко ответил:

— Все чисто.

Вслед за этим кабатчик вновь услышал ласкающий ухо мелодичный звон и, скосив глаза, увидел, что стопка монет выросла вдвое, превратившись во внушительных размеров столбик. Тут же до его ушей донесся мягкий голос женщины:

— Я хотела бы увидеть его еще сегодня.

— Если так, то эти деньги мои?

Последовал величественный кивок. Кирим облегченно вздохнул и быстрым движением сгреб кругляши в карман.

— Чего проще.

Глаза прекрасной Аниэлы округлились от удивления, когда она услышала эту фразу и увидела, как хитрый Кирим сгреб в карман ее золото.

— Эй, Лисенок! — Духанщик посмотрел вглубь зала.— Не делай вид, что тебя здесь нет! Я знаю, что ты подслушиваешь!

Тут же дверь во внутреннюю часть дома отворилась, и в ней показалась рыжеволосая голова мальчишки лет десяти. Его шкодливое, веснушчатое лицо улыбалось, а внимательные, цепкие глаза тут же впились в княгиню изучающим, любопытным взглядом.

— Ты все слышал, так что дуй наверх и скажи Конану, что к нему пришла дама.

Мальчишка мгновенно исчез. Аниэла изумленно посмотрела на духанщика:

— Так все это время Конан был здесь?

— Да, госпожа,— скромно ответил Кирим.

— Почему же ты не позвал его сразу, плут?

— Конан пришел как раз перед тобой, госпожа, и поднялся, чтобы переодеться. Он все равно не смог бы спуститься неодетым. И потом…— Кирим сморщился, изображая некое подобие улыбки.— Ведь это мое заведение, и всякий пришедший сюда непременно должен оставить здесь толику своих денег. Иначе я просто пойду по миру.— Он сокрушенно развел руками.

Изумление Аниэлы было настолько велико, что она не выдержала и рассмеялась.

— По миру?! Да если б мне кто предложил дюжину туранских золотых за короткий разговор, я бы и то не отказалась, хотя и не бедна!

Лицо Кирима расплылось в приветливой улыбке.

— И я был рад беседе. Если госпоже нужно будет узнать еще о ком-то, милости прошу!

В это мгновение послышались тяжелые шаги, дверь резко распахнулась и в проеме появился гигант с головой, увенчанной гривой иссиня-черных волос. Плечи же его были столь широки, что застряли в проеме, и ему пришлось развернуться, чтобы пройти в зал.

— Ну, старый пройдоха, кому ты меня продал на этот раз?

— Что ты, Конан, как можно?! Мать Мелии, почтенная Аниэла сильно хотела тебя увидеть и привела столь весомые доводы, что я не смог отказать!

Он кивнул в сторону углового столика. В несколько шагов Конан оказался там, и двое чернокожих невольников преградили ему путь, но резкий окрик Аниэлы заставил их отступить.

— Садись, Конан.

Киммериец сел и сразу обернулся к Кириму:

— Что стоишь, старый хитрец? За те деньги, что ты вытянул из госпожи, мог хотя бы угостить ее фруктами и вином. На дворе жара, не продохнуть.

Лицо духанщика снова сморщилось в характерной улыбке.

— Уже несут.

Это было правдой. Не успел он закончить фразы, как люди духанщика засуетились, и на столе, словно по волшебству, появился огромный серебряный поднос, на котором живописной горкой были уложены румяные яблоки вперемежку с янтарными грушами. Отдельно лежали сливы и алыча, несколько огромных, дышавших свежестью, кистей полупрозрачного винограда от янтарно-желтого до почти черного. С краю выстроилось пять узких и высоких графинов с вином на любой вкус. Рядом стояли два пузатых хрустальных бокала.

Конан вопросительно взглянул на женщину, которую видел впервые, но та, взяв со стола персик, отрицательно покачала головой, и он налил только себе.

— Кром! Вот уж не ждал в твоем свинарнике увидеть нечто подобное,— проворчал Конан, наполняя объемистый бокал.

Кирим скромно потупился:

— Чего не сделаешь ради порядочных гостей.

Конан попробовал вино и, узнав в нем свое любимое пуантенское, сделал большой глоток. Аниэла подождала и, видя, что собеседник ее не отличается многословием, заговорила сама:

— За Мелией следят.

Конан пожал плечами:

— За хорошенькой девушкой всегда следят.

— Ты не понял. Это не просто тайный воздыхатель.— Аниэла попыталась поймать взгляд киммерийца, но ей это не удалось.— Она боится.

— Прикажи слугам отлупить нахала.

Конан знал, что уже несколько дней Мелия ищет его по всей Пустыньке, но старательно избегал этих встреч, что было не так уж сложно сделать. И теперь он видел в приходе ее матери всего лишь еще одну попытку девушки добиться своего. Поэтому он пил вино и продолжал старательно избегать ее взглядов. Аниэла вздохнула:

— Боюсь, это не поможет.

Конан ухмыльнулся:

— Поможет, еще как поможет!

— Ты не понял, это не воздыхатель,— повторила она,— это жрец Затха!

Конан поставил на стол кубок, из которого только что собирался отпить, и впервые посмотрел знатной даме в глаза.

— Что понадобилось жрецам Затха от твоей дочери?

— И нас это заинтересовало.

— Ну, и?..

— Мы не знаем. Мелия боится. Очень боится. Она хочет, чтобы ты защитил ее. Она просит…

Конан покачал головой:

— Я ухожу из Шадизара.— Он помолчал и добавил:— Обратись к наместнику. Его прямая обязанность — защищать жителей города.

— Я готова заплатить. Любую сумму.

Аниэла настаивала, но Конан лишь снова покачал головой:

— Я ухожу.

— Когда?

В ее взгляде впервые промелькнула обреченность, и Конан поспешно отвел глаза.

— Еще не знаю.

— Ну что ж…— Женщина поднялась, показывая, что понимает бессмысленность дальнейшего разговора, и напоследок попросила: — Не откажи мне в просьбе.

— Хорошо.— Конан кивнул.— Что же за просьба?

— Пообещай встретиться со мной завтра, здесь, в это же время.

Киммериец поморщился, но слово было сказано, а отступать он не привык.

— Обещаю.

Она кивнула ему на прощание. Двое слуг открыли перед ней двери, и, царственно величественная, она удалилась.

Хараг встал навстречу вошедшему:

— Рад приветствовать тебя, мой собрат. Мы давно не виделись, и мне приятно узнать, что ты по-прежнему в добром здравии. Что привело тебя ко мне на этот раз?

Хараг лицемерил. Он прекрасно понимал, зачем явился Рамсис, но желал услышать, что тот скажет.

— Я пришел за камнем, любезный Хараг, и льщу себя надеждой не услышать, что ты не знаешь, о каком именно камне идет речь.

Он улыбнулся улыбкой змеи, предвкушающей сытный обед, и посмотрел жрецу Затха в глаза. Тот понял, что разговор предстоит серьезный, и улыбнулся еще шире.

— Я понимаю.

— Рад слышать.— Рамсис кивнул.— Надеюсь, ты не откажешься его вернуть.

Хараг начал злиться, но, быть может, именно поэтому улыбка словно приклеилась к его лицу. Как человек рассудительный, он не желал ненужной стычки и готов был на уступки, но на разумные уступки, а не на потерю всего.

— Вернуть? — улыбка, наконец, покинула его лицо, уступив место удивлению.— Разве Талисман Силы прежде принадлежал тебе? — И, видя, что Рамсис готов вспылить, предостерегающе поднял руку.— Прежде чем применять силу, давай попробуем договориться, ведь когда-то мы неплохо понимали друг друга.

Некоторое время Рамсис стоял, словно обдумывая его слова, пока не решил, что Хараг прав и забрать Талисман силой он всегда успеет.

— Говори!

— Хорошо.— Хараг кивнул.— Ты наверняка знаешь, что Талисман создан Памелой, жрицей Затха, а значит, и принадлежит Затху. Разве не так?

— Не так, и по двум причинам,— спокойно возразил Рамсис.— Ты должен помнить, что жрецы Затха сожгли Памелу за неповиновение, исключив тем самым из своих рядов. А сила, заключенная в Талисмане, не принадлежит ни Сету, ни Митре, ни тем более Затху! Сила нейтральна до тех пор, пока ее не заставят служить. Лишь тогда она становится чьей-то.

— Что ж, — усмехнулся Хараг, — в твоих словах есть доля правды, но если ты так блистательно доказал, что Талисман не имеет никакого отношения к Затху, хотя создан его жрицей, пусть и бывшей, то расскажи мне о своих правах на него.

И он внимательно посмотрел на стигийца, ожидая, что тот скажет. Рамсис сжал челюсти, ибо понял, что ему ничего не собираются отдавать. От него хотят лишь мирно отделаться!

— Я послал человека, который нанял одного из здешних воров, уплатив ему сполна, а ты, судя по всему, перехватил его! Так?

— Так, — спокойно согласился Хараг.

— Значит, ты украл его у меня!

— Не совсем.— Хараг улыбнулся и довольно потер руки.

— Хватит! — Рамсис нахмурился. Взгляд его словно прицелился в противника.— Мне надоели твои увертки! Верни украденное, или я заберу его силой!

— Ну, ну, уважаемый, умерь свой пыл. Нам ли, облеченным силой и властью, вступать в постыдные споры, уподобляясь простым смертным?! Дойдет и до драки,— он улыбнулся, словно вел обычную светскую беседу,— быть может.— Внезапно лицо его посерьезнело.— Ты силен, я знаю, но здесь не Стигия. Здесь я в своем праве.— Тут он вновь улыбнулся и закончил: — А пока дело не приняло иного оборота, давай договорим.

Рамсис взял себя в руки:

— Я слушаю.

— Так вот, никакого ограбления не было. Твой человек или не человек, впрочем, это неважно, сам отдал его мне. Не считаешь ли ты, что это сильно меняет дело?

Неожиданно улыбнулся и Рамсис, и это не понравилось Харагу. До сих пор все шло так, как он задумал. Он заранее предвидел приход жреца Сета. Он знал, что Рамсис силен, но был уверен, что тот не пойдет на открытое столкновение, не попытавшись получить то, что считает своим, путем переговоров, под которыми понимает набор требований, подкрепленных угрозами. Он знал, что может позволить себе зайти достаточно далеко, потому что, несмотря на наглость и несдержанность, Рамсис умен и не может не понимать, что тот, кто решился противиться ему, должен обладать реальной силой. Именно поэтому, памятуя о том, что гнев — плохой советчик, он сознательно разжигал в своем противнике злость, надеясь, что Рамсис совершит какую-нибудь ошибку. Он сознательно шел на то, что расстанутся они врагами, но при этом он останется с Талисманом, а стигиец уйдет ни с чем.

Это была опасная игра, но до сих пор все шло так, как он задумал, и вот произошел сбой. То ли противник разгадал его игру, оказавшись умнее, чем он думал, то ли приготовил ответный удар.

Хараг ничем не выдал своих мыслей. Он стоял и спокойно смотрел в лицо Рамсису, ожидая, как тот поведет себя. — Я предлагаю прекратить спор, — сказал вдруг стигиец.

— Ты решил отказаться от претензий? — Хараг недоверчиво покосился на служителя Сета.

— Вовсе нет, — Рамсис улыбнулся, — просто я предлагаю разрешить это дело без споров. Насколько я знаю, ты должен был увезти из Шадизара девушку, душа которой оказалась в Талисмане? Без нее тебе нет пути назад?

— Верно.— Хараг был неприятно удивлен осведомленностью Рамсиса в его делах, но никак не выдал этого.

— Так вот, ты не получишь эту душу, если не отдашь Талисман мне.— Он улыбнулся.— Тебе не обойтись без помощи, так прими же ее и отдай камень! Пусть каждый из нас получит то, что ему нужно!

— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи! — гневно вскричал Хараг, сам не заметив, как оказался в роли, уготованный им противнику.— Затх сам справится со своим делом!

— Порождения Сета послушны лишь Сету! — наставительно произнес Рамсис.— Чтобы добраться до души Зиты, нужно справиться с Незримым, и ты, конечно, сможешь сделать это, но есть ли у тебя на это время? Подумай.

Рамсис замолчал. Он сказал все, что хотел, и теперь ждал. Хараг тоже не спешил. Он понял, что попался в ловушку, которую в спешке просмотрел, а раз так, не мешало заново взвесить все за и против. А он-то мнил себя хитрецом! Впрочем, ловушка ли это? Разве имеет Рамсис отношение к драме, происшедшей в заброшенном доме? Вряд ли он стал бы так все усложнять.

И все равно он допустил досадный промах, не подумав о том, что избавиться от Незримого — задача действительно не из простых. Он прикинул, что сможет справиться с этой трудностью, и тут же забыл о ней, не подумав о проклятом времени, которого на самом деле становилось все меньше и меньше. Тут, пожалуй, стигиец прав. Как не жаль, но в его положении не принять предложенную помощь было бы самоубийством.

— Хорошо,— он улыбнулся, словно не произошло ничего необычного,— признаю, что твоя помощь мне нужна, а потому даже не стану говорить, что делаю тебе одолжение.

— Рад, что ты это понял.— Рамсис сдержанно кивнул.

— Но мне кажется, что Талисман — слишком высокая плата за помощь.

— Что предлагаешь ты?

— Я получаю душу Зиты. Ты получаешь Незримого.— Их взгляды встретились.— Разве это несправедливо?

Рамсис сделал вид, что задумался. Не потому, что его не устраивало предложение заморийца, но он рассчитывал завладеть и самим Талисманом и теперь прикидывал, как вести себя дальше.

Хараг же принял его размышления за колебания.

— Ты не согласен? Но ведь ты остаешься в явном выигрыше. Незримый — невероятно мощная сила. Душа же Зиты всего лишь послужит удовлетворению прихоти Грабаха, жалкого глупца, не понимающего, что между принесением в жертву Памелы и ее воплощением в теле этой девушки огромная разница. Жертвоприношение обратится дешевым представлением и не принесет ничего, кроме стыда.

— Не скромничай, мой друг.— Рамсис улыбнулся.— В любом случае ты на коне. Либо приношение обернется фарсом, как ты сказал, и ты станешь Верховным Жрецом Затха, либо оно удастся, и тогда нужно подумать, как обернуть дело себе на пользу. Я мог бы помочь тебе в этом, но ты сам понимаешь…

— Тебе понадобится для этого Талисман.— Рамсис согласно кивнул.— Впрочем, с Талисманом я и сам управлюсь со своими затруднениями. На самом деле все еще проще. Ты правильно заметил, что жертва может и удасться. Я не собираюсь рисковать.

— Что ты хочешь сказать?

— Грабах приготовился к встрече, но я уверен, что, как только попаду в Большой Жертвенный Зал в Йезуде, тут же окажусь не у дел.

— Что ты собираешься делать?

Хараг немного поколебался:

— Ты когда-нибудь слышал об Изгнанниках?

— Тех, что пятнадцать веков назад ушли в горы?

— Верно. — Хараг с уважением посмотрел на стигийца.— Я, Глава Малого Круга, возглавляю их. Я мечтал сбросить Грабаха и объединить братьев, но если великий Затх хочет иначе… Мы отправимся в Сура-Зуд и там освободим силу Талисмана, решим его судьбу и принесем жертву!

— И это окажется тем проще, что я буду один, в окружении преданных тебе людей! — иронично воскликнул Рамсис.

— Ты мне не веришь?

— Верю, конечно, но хочу быть уверенным.— Стигиец задумался.— Поступим так: я составлю договор, скреплю его властью Сета, и мы оба его подпишем. По этому договору ты получишь душу девушки, я — Незримого.

— А Талисман? — Хараг в волнении облизнулся.

— Он останется в общем владении до тех пор, пока мы не договоримся, как с ним быть. Попытавшийся единолично воспользоваться силой Талисмана в трехдневный срок отойдет на Серые Равнины.

— Но камень будет храниться у меня! — выпалил Хараг, не без оснований опасавшийся подвоха.

— Камень будет храниться у тебя.— Лицо стигийца вновь стало похожим на морду улыбающегося питона.— До тех пор, пока договор будет действовать, мы сможем пользоваться им только сообща.

— А если мы не договоримся? — быстро спросил замориец.

— Если мы не договоримся, то опять-таки сообща сожжем договор, который будет действовать после этого еще три дня, и по истечении этого срока любой из нас сможет в одиночку воспользоваться его силой.

— Хитришь, змеепоклонник! — Хараг хищно оскалился.— Этак через три дня я становлюсь полноправным владельцем Талисмана! И ты идешь на это добровольно?! Что-то здесь не так!

— Верно,— спокойно согласился стигиец.— Не все так просто. Ты забыл о трех днях, в течение которых должен будешь исхитриться не утратить две вещи.

— Какие же? — Глаза Харага яростно сверкнули.

— Камень и жизнь,— усмехнулся Рамсис.— Я тебя убедил?

Жрец Затха задумался. То, что он услышал, мало походило на непродуманное предложение и еще меньше на глупую шутку, а гораздо сильнее смахивало на правду.

— Хорошо.

Как только он произнес это, Рамсис достал из широкого рукава свернутый в тонкую трубочку свиток и, развернув его, подал Харагу.

— Вот текст. Надеюсь, ты уже видишь, что на нем нет никаких обманных заклинаний. Только те знаки, что нанесены на пергамент вполне обычным способом. Прочти и убедись в том, что текст соответствует нашему уговору.

— Ты даже это предусмотрел? — удивился замориец.

— Правильнее будет сказать, что как раз с этим я и шел, — усмехнулся Рамсис и добавил: — Ведь если бы я надеялся на силу, то не появился бы здесь.

Xapaг кивнул, бегло пробежал документ глазами, перечел его еще раз, но уже внимательнее, обмакнул калан в раствор чернильного орешка и вывел на пергаменте затейливый вензель. Рамсис повертел в руках предложенное ему тростниковое перо и поставил рядом свой росчерк.

— Ну что ж,— стигиец выглядел довольным,— камень остается у тебя. Надеюсь, ты не против, если договор останется у меня?

И, не дожидаясь кивка Харага, спрятал его обратно. В это мгновение в зал, низко кланяясь, вошел один из жрецов 3атха.

— Я ведь приказал меня не тревожить!

Глаза Харага полыхнули огнем, но услышанное тут же остудило его гнев.

— Прошу прощения, мой повелитель, но новость показалась мне важной. Только что пришла Сурия — молодая служанка из дома Мелии. Ее мать, Аниэла, отправилась просить Конана охранять дочь.

Хараг помрачнел и жестом отпустил слугу, но Рамсис остановил его.

— Подожди, ты еще понадобишься.— Он повернулся к заморийцу.— С твоего дозволения.

Тот кивнул, и стигиец спросил:

— Не тот ли это Конан, что сковал Незримого? Он может сильно помешать нам!

— Клянусь, ты больше не услышишь о нем! — зло огрызнулся замориец.— Я сейчас же пошлю людей, и Шадизар избавится от присутствия грязного варвара!

— Постой! — остановил его сообщник.— Сила не всегда хороша, а с этим северянином справиться не так-то просто, не говоря уже о том, что его еще нужно отыскать.

— Чего ты хочешь? — недовольно проворчал Хараг, которому совсем не нравилось, что разговор происходил в присутствии слуги.

— Я предлагаю действовать хитростью. Зачастую хитрость приводит к цели быстрее силы. Я знаю, что последние несколько дней Конан встречается с Марленой, дочерью одного из королевских советников. Она мне понадобится.

— Ты ее получишь! — коротко бросил Хараг.

— Когда?

— Еще сегодня! — отрезал жрец бога-паука, и стигиец довольно кивнул.

— Значит, Конан не доживет до утра. И еще одно, пока я не ушел. В твоем доме находится один мой должник, и я желаю получить долг.

— Кто это? — заинтересовался замориец.

— Тот, кто нес камень! — зло процедил Рамсис.

— Он твой! — Хараг обернулся к замершему в ожидании приказаний жрецу.— Ты все слышал. Немедленно пришли ко мне Тхон-Тона. Ничего ему не говори. Любым способом доставишь сюда Марлену. Сроку тебе — два часа. Кого-нибудь посмиреннее видом отправь в дом Мелии. Пусть предложит ей добровольно стать жрицей великого Затха. Дашь ей два дня на размышление. Bсe!

— Ты всерьез веришь, что она согласится?

— Нет,— пожал плечами Хараг.— Но раз уж они знают… Надежды мало, но ее согласие избавит нас от множества неудобств и сбережет немало времени.

— Что ж, мысль здравая.

Дверь вновь отворилась, и, согнувшись в поклоне, на пороге возник другой жрец.

— Тхон-Тон, повелитель.

И, так же согнувшись, удалился.

Стигиец вошел и, едва увидел Рамсиса, замер. Бледно-желтое лицо его сделалось серым.

— Я вижу, ты узнал меня? Тем лучше.— Голос Рамсиса звучал ровно, без тени злости или раздражения.— Значит, ты должен помнить и о том, что я предупреждал тебя, какая судьба ждет предателя.

— Я не предавал, — почти беззвучно, одними губами прошептал несчастный.

— Вот как? Не предавал? — расхохотался прекрасно понявший его Рамсис.

Бедняга, увидев, что никакие оправдания не помогут ему, повернулся к Харагу.

— Ты обещал помочь мне!

— Я обещал лишь подыскать тебе новое тело и вселить в него душу, но не более того.

Он равнодушно пожал плечами и посмотрел на Рамсиса.

— Какую же смерть ты заслужил? — заговорил стигиец.— Быть может, сжечь тебя? Или посадить на кол? Выбирай! — Злобная улыбка застыла на его лице.— Молчишь? Тогда выбирать буду я. Петля или плаха — все это слишком милосердно,

Тхон-Тон стоял, не шевелясь, застыв от страха, а стигиец продолжал говорить, и ужас потихоньку начал проникать даже в душу Харага.

— Бездну веков твоя бренная плоть пролежала в песках, пока я не нашел ее и не вдохнул в твои никчемные останки искру жизни, а пообещал еще больше, попросив взамен лишь твою верность. Чем же ты отплатил мне? Предательством.— Он помолчал.— Так изойди прахом! Песком, который уходит сквозь пальцы дураков, не способных удержать его в ладонях!

Он поднес руки к лицу, сделал странный жест, закончившийся движением, каким выпускают птицу на волю, и успокоился.

Прошла минута, другая — ничего не происходило. Приговоренный недоверчиво озирался, не понимая, помиловали его или нет. Он посмотрел в лицо стигийцу, и тот злобно ухмыльнулся. Тхон-Тон почувствовал что-то неладное, но что именно, еще не мог понять. Он поднял руку и посмотрел на ладонь, попробовал пальцы на ощупь — все оставалось по-прежнему. Разве что кожа показалась ему еще суше. Он потер палец о палец, и мелкий песок тонкой, едва заметной струйкой посыпался на пол.

Несчастный опустил голову и увидел, что пол вокруг ног уже покрылся тонким слоем мелкого песка, и лишь тогда впервые почувствовал легкий зуд. Он пошевелился, и легкая ткань обожгла его, словно огонь. Тхон-Тон лихорадочно рванул с себя тогу и бросил ее на пол — тела опять коснулось разъяренное пламя.

И тогда он завопил, страшно и протяжно. В крике этом не было ничего человеческого, словно голос принадлежал некоему магическому существу. Оно выло от боли, кричало о своих страданиях, и было их столько, что даже Хараг болезненно поморщился. Рамсис сделал еще один жест.

— Мертвецу не пристало издавать непристойные звуки!

Крик оборвался, но не прекратились страдания. Обнаженное тело дрожало мелкой дрожью, исходя песком, который все обильнее сыпался на пол, и так же нарастала боль.

И без того тощее тело мумии превратилось в костяк, покрытый лишь тонким слоем ссохшейся плоти, пока не исчезла и она.

Мгновение спустя посреди зала остался трясущийся скелет с запрокинутым черепом и отвисшей в немом крике невыносимого страдания нижней челюстью. Отдельные кости начали отваливаться одна за одной, мягко падая в песчаную горку, выросшую у ног, пока, наконец, весь он не осыпался вниз. Оскалившийся череп откатился в сторону, но в следующее мгновение и он превратился в горстку серого праха.

— Мама, он согласился? — Мелия с надеждой посмотрела в глаза матери.

— Нет.

Аниэла виновато отвела взгляд, словно не сделала всего, что можно было требовать от нее. Девушка вздрогнула, как от удара хлыстом.

— Но почему? — В голосе ее послышались обида и отчаяние.

— Он считает, что опасности нет,— Аниэла устало вздохнула,— что все это лишь пустые страхи.

Мелия без сил опустилась в кресло и обреченно пролепетала:

— Это конец.

Мать упала перед ней на колени и, лихорадочно покрывая лицо дочери поцелуями, зашептала:

— Успокойся, милая, все будет хорошо.

Мелия разрыдалась, а вслед за ней и мать. Она обняла дочь, прижала ее к себе.

— Успокойся, милая, завтра я пойду к управителю, он поможет. Он обязан помочь!

Она повторяла слова Конана, сама в них не веря, цепляясь за них, как утопающий в панике хватается, за что попало, не видя реальной возможности спастись.

Некоторое время обе молчали, пока немного не успокоились. Молчала и Сиотвия. Она не проливала слез, она ждала, пока наплачутся дочка с внучкой.

— Хватит слезы лить, слушайте, что я скажу.— Взгляд ее был суров, а губы плотно сжаты.— Ни к какому управителю ты не пойдешь: он и пальцем не шевельнет, если не завалить его золотом по самую макушку, а у нас нет таких денег, значит, не стоит и времени тратить понапрасну.

Пока она говорила, мать с дочерью немного пришли в себя. Аниэла горестно вздохнула:

— Тефилус должен приехать.

Она виновато посмотрела на мать.

— Брось! — Старуха махнула рукой.— Твой муженек годится лишь горло драть!

— Но, мама!

— Да, да, и не спорь со мной.— Сиотвия топнула ногой.— Только горло драть, да и то если уверен, что не получит сдачи!

Аниэла замолчала, понимая, что, как это ни печально, а мать права. Сиотвия тем временем продолжала:

— Ты знаешь, что, пока тебя не было, приходил жрец, который таскался за Мелией?

Аниэла вздрогнула:

— Он сказал, что ему надо?

— Сказал, сказал,— проворчала почтенная Сиотвия, а Мелия вновь залилась слезами,— но лучше бы не говорил. Он хочет, чтобы Мелия стала жрицей Затха. Не больше и не меньше! Каков нахал!

— И что ты ему ответила? — с трудом выдавила из себя Аниэла.

— Я сказала ему, что, если он заявится еще раз, я прикажу рабам гнать его палками через весь город! — с гордостью выпалила старуха.

— Ах, мама, мама! — Аниэла укоризненно покачала головой.— Ну, зачем ты! Быть может, нужно было…

— …Вина ему предложить — на улице такая жара!— ехидно закончила за нее Сиотвия, и тут же взгляд ее посуровел.— Пусть уходит, откуда пришел и скажет, что здесь его никто не боится!

— Ну, хорошо,— вздохнула дочь.— Что же он тебе ответил?

— Дал два дня на размышление, наглец! — фыркнула она и тут же сменила тему: — А что тебе ответил Конан?

— Сказал, что уезжает из Шадизара.

Мелия ахнула. Старушка уперла руки в сухонькие бока:

— И ты его отпустила!

— А что я могла сделать?

Но Сиотвия уже не слушала ее.

— Твою дочь грозят забрать эти паучьи прихвостни, а ты отпускаешь единственного человека, способного защитить ее?!

— Завтра мы встретимся еще раз, быть может, тогда…

— Свидание, значит, назначила.— Старушка смерила дочь ехидным взглядом,

— Мама, как ты можешь! — Аниэла вспыхнула от стыда и возмущения, а Мелия, несмотря на то, что всего минуту назад ревела на плече у матери, не выдержала и рассмеялась.

— Я завтра пойду! — Старуха топнула ногой.— А ты мне его покажешь!