"Конан и Гнев Сета" - читать интересную книгу автора (Делез Морис)

Глава третья ТЬМА

Конан бросил поводья выбежавшему откуда-то из темноты гвардейцу и, убедившись, что Коня уже на земле, соскочил с коня.

— Не отходи от меня ни на шаг,— бросил он сыну и шагнул навстречу бегущему к ним сотнику.

Стараясь не отставать, за Конаном поспешил принц Кони, вооруженный небольшим мечом, который мог бы служить его отцу разве что кинжалом.

— Сотник пуантенских егерей, Жар!— отсалютовал воин королю и тут же добавил: — Мои арбалетчики оцепили Лирон, и только что нам на помощь подоспели гвардейцы, хотя… Все это уже ни к чему. Единственное, что мы можем сделать,— это не пускать людей в город, пока убитые не будут похоронены.

На землю опустилась ночь, но городок был ярко освещен: тут и там виднелись разожженные прямо на площади и посреди улиц костры. На дрова явно не скупились. Конан подумал, что, пожалуй, огня было даже слишком много, но больше пожара люди, похоже, боялись остаться в темноте. Огромными шагами король шел вперед, желая поскорее увидеть все своими глазами, так что сотник с факелом в руке едва поспевал следом, на ходу давая пояснения, но при последних его словах Конан остановился.

— Там, в самом деле, есть что скрывать?

Он обернулся и требовательно посмотрел в глаза воину.

— Я сказал бы так: людям лучше этого не видеть,— уклончиво ответил тот, хотя взгляда и не отвел,— и,— тут он немного помялся,— надеюсь, мой король не рассердится, если я осмелюсь дать совет…

— Разве твой король похож на кретина?— огрызнулся Конан, но его грубый ответ, похоже, вполне удовлетворил сотника.

— Я ничуть не сомневаюсь в мужестве принца,— заметил тот извиняющимся тоном,— но ему лучше остаться здесь.

— Отец!— воскликнул Конн.— Я приехал сюда для того, чтобы видеть!

— Тогда пошли,— коротко бросил Конан, не желая тратить времени на лишние споры.

Принцу исполнилось одиннадцать лет. К этому возрасту сам Конан давно уже добыл первого волка, и видом крови его напугать вряд ли было можно. Если парень считает, что способен выдержать и не испугаться, значит, так тому и быть.

— Твоя воля, король.— Сотник вздохнул.— Надеюсь, что тела уже успели прикрыть.

Город, как помнил Конан, был, мягко говоря, невелик. Десяток домов, разделенных между собой узкими улочками, широким кольцом охватывал площадь. Еще два десятка образовывали второе, внешнее кольцо, вплотную примыкая друг к другу, представляя собой сплошную крепостную стену, в которой существовало лишь два прохода, перекрываемых воротами.

Через один из них король въехал, а через второй покинул гостеприимный Лирон. Правда, были это, скорее, не дома, а усадьбы, населенные многочисленными семействами с работниками, слугами и служанками, и, когда они, приветствуя короля, высыпали на площадь, она оказалась забитой до отказа. Сейчас здесь тоже было очень много людей, но все они, еще совсем недавно радостно встречавшие обожаемого монарха, были мертвы.

— Я надеялся, что ты дождешься меня.

Запыхавшийся Троцеро догнал их и теперь шагал рядом. Обернувшись, Конан увидел, что и Мэгил здесь, но жрец шел молча, хмуро оглядываясь по сторонам. Они направились по широкой улице, разделяющей внутреннее и внешнее кольцо домов, и Конан сам бы не смог ответить на вопрос, почему сразу не идет на площадь. Подсознательно старается отдалить неизбежное? Или хочет лично увидеть все, чтобы найти что-то, что, быть может, упустили другие?

Костры были разведены через каждые пятьдесят локтей, и возле них стояли посты — как правило, егерь и гвардеец. Некоторые из костров оказались столь велики, что тяжело было пройти мимо, не опалив лицо, и тогда Конан хмуро выговаривал караульным, что так недалеко и до пожара.

Тишина стояла почти полная. Лишь изредка со стороны площади доносились людские голоса, приглушенные расстоянием и разделяющими людей домами, да трещали цикады, которым не было дела ни до чего. Однако эти естественные звуки ночи лишь усугубляли мрачное настроение людей, придавая нависшей тишине зловещий оттенок, словно напоминая о том, что беда еще не ушла.

Незаметно Конан оказался у ворот, через которые совсем недавно въезжал в город, и именно здесь он увидел первые трупы.

— Мы ничего не трогали, повелитель,— поспешил уверить его сотник,— лишь прикрыли тела, не сдвигая их с места.

Двое мужчин, которых они увидели у самых ворот, оказались пришпиленными к стенам в первый же миг, и, похоже, бедняги не поняли даже, что произошло. Одному из них стрела пробила лобную кость и, выйдя из затылка, глубоко вошла в бревенчатую стену. Второму прошила голову от виска к виску. Несчастный так и остался стоять, прижавшись ухом к стене, словно прислушиваясь к тому, что происходит внутри дома.

Конан внимательно осмотрел черные стрелы с красным оперением. Древки их оказались гораздо толще и длиннее обычных. Он подумал, что лук, выпускающий подобные стрелы, должен быть очень мощным, а стрелок, соответственно, могучим, потому что силой, чтобы из такого оружия посылать стрелу за стрелой, нужно обладать воистину немалой.

— Лихие люди в наших местах давно повывелись,— объяснил Троцеро, но традиция запирать ворота на ночь осталась.

— Их она не спасла,— мрачно заметил король.

— Да,— кивнул граф.— Видно, неурочные гости не вызвали подозрений.

Они двинулись дальше, но вокруг царила пустота. Дома, костры, молчаливые мрачные люди и треск цикад, ставший уже нестерпимым.

— Когда это началось, люди бросились на площадь,— заговорил сотник, успевший уже уяснить для себя, как все происходило.— Женщины и дети укрылись в храме, надеясь, что покровительство всеблагого Митры, особенно сильное в таком месте, защитит их.

— Защитить их могли только мужчины,— хмуро обронил Конан.

— Ты прав, мой король,— согласился сотник,— но они не сумели.

— Сколько было нападавших?— спросил киммериец, который думал уже о другом.

— Не знаю,— задумчиво покачал головой егерь.— Рассказать-то некому. Все погибли.

К этому времени они успели сделать круг, и вышли, наконец, на площадь. Здесь их взорам открылась совершенно иная картина. Площадь оказалась завалена трупами, лежавшими отдельно и вповалку, частично прикрытыми рогожей, чтобы скрыть изуродованные части тел.

Король окинул площадь мрачным взглядом. Везде лежали мертвецы, еще недавно гулявшие вместе с ним на празднике обильного урожая. И здесь были лишь мужчины. Почти все они сжимали в руках оружие: как видно, до последнего вздоха защищали свои семьи.

— Похоже, у нападавших все было рассчитано заранее,— заметил Конан.— Они вошли в ворота, намеренно производя побольше шума. Подождали, когда люди соберутся на площади, разделались с мужчинами, обыскали дома, а тех, кто рассчитывал укрыться в храме, сожгли, хотя там были только женщины и дети.

— Странно, что все как один покинули дома, не попытавшись отсидеться,— заметил Троцеро.

— Я думаю, их что-то очень сильно напугало,— ответил киммериец.— Что-то или кто-то, увидев кого, люди превратились в мечущееся в панике стадо, которое от страха сбилось в кучу.

— Обычно вместе люди становятся сильнее,— заметил сотник.— Здесь этого не произошло.

Конан кивнул, соглашаясь, и молча, огляделся. Посреди площади все так же бил фонтан, а за ним, как раз напротив того места, где они стояли, совсем недавно высился храм Митры. На стальном фонарном крюке, вмурованном в его стену, висела обнаженная женщина.

Ее непомерно распухшее тело казалось надутым. Руки были неестественно растянуты в стороны, как у ватной куклы, и это придавало ее облику нелепый и вместе с тем жуткий вид.

Конан отметил про себя, что этой женщине почему-то предназначили иную смерть, отличную от прочих. В таком поступке было что-то, по крайней мере, бранное, но киммериец тут же перестал думать об этом, как только начал осматривать трупы убитых.

Конн бежал за ним, стараясь не отставать и не глядеть на то, что привлекало внимание отца. Король же останавливался, приподнимал прикрывавшие раны тряпицы и, что-то выяснив, быстро шел дальше. Ему не потребовалось обойти всех, чтобы уяснить для себя то, что он хотел знать: раны были четырех типов.

Аккуратный удар клинком по шее, перерубавший шейную жилку, стрела; поражавшая почему-то непременно в голову,— так погибли многие.

Конан задумался и рассеянно посмотрел на повешенную, отметив про себя, что было еще что-то странное в ее облике.

У некоторых людей головы оказались размозжены примерно так, как это описывал Мэгил… И это было неприятней всего: похоже, жрец не зря остался с ним. Он чувствовал, каким образом станут разворачиваться события.

Однако большинство людей было убито иначе. Людей жрали живьем, загрызая насмерть. На их трупы действительно было страшно смотреть — откушенные конечности, выеденные внутренности, разгрызенные черепа…

После первого же трупа Конн отвернулся и порадовался тому, что так и не успел поужинать. Дальше он лишь следовал за отцом, но старался не смотреть вниз. Конан же видел такое и прежде, правда, в меньших количествах, а потому думал о другом. Если первые три вида ран были оставлены людьми, то загрызало жителей Лирона явно нечеловеческое существо.

Раздумывая об этом, король шагал вперед, в то время как Конн шел рядом и если давно уже старался не смотреть по сторонам, то теперь пытался и не дышать. Густой, удушливый запах паленой человеческой плоти, с самого начала висевший в воздухе, на подходе к храму стал просто нестерпимым. Принц посмотрел на отца, но король словно и не ощущал вони. Он смотрел на повешенную и ловил упорно не авшуюся мысль, пока не понял, что ему казалось странным: труп женщины выглядел невесомым и раскачивался от несильного ветерка, словно внутри и в самом деле ничего не было.

— Кто это?— спросил киммериец, ни к кому не обращаясь, но ему тотчас ответили.

— Та девушка, что поднесла тебе рог с вином,— услышал Конан и невольно вздрогнул, хотя, наверное, и ожидал этого.

Девушка была и оставалась для него никем. Он даже имени ее не знал и все-таки… Зачем все это? И почему выделили именно ее, красавицу, встречавшую короля?

— С нее сняли кожу,— угрюмо заговорил сотник,— набили травой и это чучело повесили. Она была единственной, кто остался в живых, когда мы пришли сюда.— Он помялся.— Нам пришлось избавить ее от страданий.

Конан поднял глаза и посмотрел на лицо повешенной. Оно было грубо залатано, густо закрашено белилами, поверх которых широкими небрежными мазками были набросаны карикатурные черты… Король вгляделся в них.

— Кром!— взревел он, словно смертельно раненный киммерийский медведь, и окружавшие его люди в испуге отпрянули.— Коня мне!— Король яростно заозирался, но кто-то уже вел под уздцы вороного.— Живо!

Одним движением вскочил он в седло, обернувшись только затем, чтобы крикнуть: «Присмотрите за Конном!»— и ударил жеребца ладонью по крупу. Тот слегка покосился на седока («Чего это ты, братец? Будто я сам не знаю, что нужно делать?») и взял с места в карьер. Конан даже не оглянулся, чтобы посмотреть, поскакал ли кто следом. Ему было все равно. Перед глазами словно застыла картина: покачивающееся на ветру чучело бедной девушки, на забелёленном лице которой вульгарно намалеваны черты Зенобии.

Предупреждение это было настолько недвусмысленным, что сердце Конана бешено заколотилось в груди, к любую минуту готовое выскочить наружу.

Вороной несся, как черный демон ночи, но киммерийцу казалось, что они топчутся на месте, и даже бешеный ветер, бивший в грудь, не в силах оказался охладить его пылающее лицо.

Киммериец возблагодарил Крома за то, что тихое место, избранное ими для отдыха, находилось не слишком далеко от Лирона. Его не покидала дикая мысль, что население городка было уничтожено только для того, чтобы заманить туда Конана, разлучить его с Зенобией и оставить ее без его защиты, и от этой мысли ему становилось страшно… Страшно, потому что заставляло его думать о том, что сейчас происходит там, в то время как сам он здесь. Все это могло означать только одно: кто-то из прежних врагов всерьез принялся за него, но прежде чем разобраться с самим Конаном, решил причинить ему боль, сильнее которой измыслить невозможно,— расправиться с его женой и сыном.

Могучее животное несло его вперед, не сбавляя, а временами даже наращивая темп бега, как будто не знало, что такое усталость.

Наконец, где-то впереди засверкали огни, неожиданно яркие, предвещавшие беду, и Конану показалось даже, что он видит дым далекого пожарища, уходящего в высокое ночное небо. Ему вспомнилось, что в Лироне храм подожгли последним и на вскинувшееся к небу огненное зарево поспешили люди. Правда, затерявшейся в конце долины деревушке, где под охраной полусотни Черных Драконов осталась Зенобия, помощи ждать было неоткуда. Но гораздо хуже было другое: раз выпустили на волю огонь, значит, в живых там не осталось никого!

Конан сжал зубы, но бить коня не стал, побоявшись, что тот просто не сможет бежать еще быстрее. Огни и так приближались, замелькали совсем рядом, из простого светового пятна, горевшего в отдаленье, превратившись в пламя пожарища, страшное, разноцветное — от ярко-желтого до красного, почти бордового.

Конан решил сократить путь и погнал коня лесом. Мягкий мох заглушил стук копыт. В просвете между деревьями киммериец увидел страшную картину и через мгновение вихрем ворвался в круг света. Два последних гвардейца из Черных Драконов с залитыми кровью лицами, до неузнаваемости искаженными яростью, из последних сил защищали королеву от человека в странном, но роскошном, расшитом драконами халате, необыкновенно ловко орудовавшего двумя слегка изогнутыми кхитайскими мечами. В отличие от телохранителей Зенобии кхитаец явно забавлялся, оттягивая конец схватки.

В двух десятках шагов от них, на площадке, усеянной изувеченными трупами Черных Драконов и егерей Троцеро стояли двое: прекрасная белокурая амазонка с роскошными формами, разгоряченная только что завершившейся битвой, с ног до головы залитая кровью поверженных противников, и огромный, как сначала показалось Конану, бык, почему-то стоявший на задних копытах. Бык, однако, был без рогов, а непропорционально маленькая голова его, сидевшая на вершине огромного, тянувшегося вдоль всей спины горба, который плавно переходил в шею, оказалась выбритой наголо, как это принято у людей в Туране или Гиркании. К тому же человекобык опирался огромной ручищей на рукоять гигантского тяжелого боевого молота, стоявшего возле правой ноги. И еще своим чутьем варвара Конан почувствовал незримое присутствие четвертого, не желавшего показываться в круге света, и, судя по тому, что король видел в Лироне, это должен был быть лучник.

Человекобык был угрюм, и глаза его светились злобой. На губах амазонки играла презрительная улыбка: воительница явно наслаждалась кровавым зрелищем.

Всю эту картину Конан охватил одним взглядом. В следующий миг он уже ворвался в круг света. Первой увидела его стоявшая ближе всех амазонка, и реакция ее оказалась мгновенной. Отработанным движением, даже не потрудившись размахнуться, как следует, она вскинула руку и, тихо просвистев в воздухе, ее хлыст метнулся к горлу короля. Киммериец, однако, не стал дожидаться его обжигающего прикосновения, и, пригнувшись, закатил полуголой красавице звонкую оплеуху, от которой та не устояла на ногах и повалилась в пыль.

Молотобоец заметил нового противника мгновением позже, но, когда Конан выпрямился в седле, тяжелый молот уже устремился в полет. Однако и меч, словно, возникнув из воздуха, столь же быстро оказался в руке киммерийца. Обладателю молота нужно бы направить удар в голову коня, а он нацелил его в седока, и это оказалось серьезной ошибкой. Когда молот встретился с острием меча, рукоять разлетелась и смертоносное оружие превратилось в бесполезную чурку. Мощный удар ноги пришелся в челюсть человекобыка и опрокинул его на землю.

Конан увидел, как восторгом и любовью загорелись глаза Зенобии, как воспряли духом его телохранители, как, мгновенно обернувшись, окинул его насмешливым, презрительным взглядом кхитаец в расшитом халате. Киммериец спрыгнул с коня и направился к ним. Он успел сделать всего шаг, когда обостренное чутье варвара заставило его пригнуться, едва ли не броситься на землю. В тот же миг над самой головой со свистом пронеслось нечто, и один из Черных Драконов со стоном повалился на землю, пронзенный черной стрелой с красным оперением.

В следующий миг Конан с разворота метнул свой тяжелый двуручный меч, направив его в черное пятно, замершее, как ему показалось, у дальней стены утонувшего в ночной темноте дома. Оборачиваясь назад, он услышал, как с глухим ударом клинок вонзился в стену. Из темноты до него донеслись сдавленные проклятия, затем раздался треск, и темное пятно метнулось в сторону, только этого Конан уже не видел. Он подхватил с земли принадлежавший кому-то из убитых легкий туранский клинок и бросился к поджидавшему его кхитайцу.

Тот уже понял, что теперь его противником становится сам король Конан, о воинском искусстве которого ходили легенды. В легенды, правда, можно было и не верить, зато в себе и в своей победе кхитаец не усомнился ни на миг.

Краем глаза Конан увидел, что гигант, похожий на быка, склонился над белокурой амазонкой, но едва клинок его скрестился с мечом кхитайца, как поединок занял все его внимание. К сожалению, кривой туранский клинок был короче мечей кхитайца, зато Конан был выше ростом, а значит, и руки его были длиннее, что несколько уравнивало шансы. На поясе Конана висел еще тяжелый кинжал в три ладони длиной, но его вряд ли можно было назвать серьезным оружием.

Кхитаец поднял перед собой скрещенные клинки и отсалютовал Конану, не ответившему на приветствие: не в его правилах было обмениваться любезностями с бандитами. Сталь звякнула о сталь, но негромко, будто клинки лишь попробовали друг друга на вкус. Легкий звон наполнил воздух: бойцы знакомились, показывая излюбленные приемы, выясняя, владеет ли ими противник, оценивая сильные стороны и пытаясь отыскать слабые места.

Зенобия склонилась над пораженным в грудь воином — тот был еще жив. Второй гвардеец, словно завороженный, наблюдал за поединком.

Конан возблагодарил Крома за то, что клинок ему попался хоть и коротковатый, но откованный из отменной стали. Странная зачаровывающая мелодия смерти зазвучала в ночи, гипнотизируя окружающих, приковывая к себе их внимание, заставляя забыть обо всем. Перезвон длился нескончаемо долго, но на каждый выпад кхитайца противник его находил нужный ответ, и туранский клинок, раз за разом, отражал смертоносные удары.

— Кончай с ним!— услышал Конан разъяренный голос амазонки, но мгновением раньше кхитаец, похоже, и сам пришел к такому же решению, потому что его оружие заплясало вдвое быстрее, и Конан опомниться не успел, как кончик кхитайского клинка тихонько свистнул, оставив на запястье киммерийца тонкую полосу, из которой тут же засочилась кровь. Именно в это мгновение противник его впервые заговорил.

— Скоро твоя рука одеревенеет, король,— грустно улыбнувшись, предупредил кхитаец,— и все закончится. Правда, ты можешь утешиться тем, что это не твоя вина. Просто жало твое короче.

— Зато руки длиннее!— рассмеялся Конан, проводя ответный выпад. Дракон на халате лишился головы, и почти сразу кровь пропитала ткань вокруг, расплывшись темным пятном.

— Убей его!— вновь рыкнула амазонка, держась за заплывшую огромным синяком щеку.— Нам пора уходить!

В тот же миг кхитаец рубанул вторым мечом, которым не пользовался до сих пор, намереваясь одним ударом закончить бой, но острие его напоролось на кинжал киммерийца, мгновенно оказавшийся в руке варвара.

— Неплохо, друг мой.— Кхитаец удивленно вскинул бровь.— Весьма неплохо! У тебя, оказывается, две руки!

Конан усмехнулся, отразив очередной сложный удар противника и, подбросив меч, перехватил его левой, неповрежденной рукой.

— Чтобы ты зря не мучился сомнениями, могу сказать сразу: у меня есть все, что положено иметь мужчине,— сообщил он.

Конан сказал это не из желания поддразнить противника, а чтобы до того не дошло, или, по крайней мере, не сразу дошло, что рука киммерийца, как того и следовало ожидать, начала если не деревенеть, то наливаться тяжестью. Достижение следовало закрепить и, неуловимым движением вновь выхватив из ножен кинжал и отразив им очередной удар, Конан поднырнул под руку кхитайца и отсек голову второму дракону, вторично окрасив халат незнакомца алым.

— И этот ответ мне по душе,— невозмутимо кивнул противник короля, не пояснив, правда, что он имеет в виду — слова Конана или его действия.— Жаль, что придется тебя убить.

В тот же миг мечи у него в руках словно ожили и замелькали перед лицом киммерийца в замысловатом танце, который должен был закончиться смертью. Конан едва успевал отбивать посыпавшиеся на него удары, с радостью отмечая, как захлебывается тщательно продуманная атака противника. Почти сразу он заметил в защите кхитайца брешь и, прежде чем успел подумать, что это ловушка, нанес удар.

Скрещенные перед лицом кхитайца клинки приняли его на себя. Лицо противника едва заметно дрогнуло в усмешке, в которой смешались радость, грусть и удовлетворение от сознания собственного превосходства, а потом случилось невероятное: два скрещенных острия, немыслимым образом переплетясь в замысловатом вензеле, потянули его клинок за собой, словно и он составлял часть этого странного узора. Затем один из них с неожиданной легкостью выскользнул из переплетения и потянулся к горлу киммерийца, но, наткнувшись на кинжал и изменив траекторию, пропорол второе предплечье короля.

На лице кхитайца отразилось уважение. Второй его меч крутанулся и резко ушел вбок, потащив за собой и туранский клинок, вырывая его из раненой руки. Конан почувствовал, что рукоять словно ожила и рвется на волю. Тогда он изо всех сил сжал ее и, шагнув в сторону, сам докрутил в том же направлении еще один оборот и одновременно увел клинок вниз, с удовлетворением услышав, как сталь лязгнула о камень, и увидев вытянувшееся лицо незнакомца.

— Не слишком расстраивайся,— усмехнулся он, отвечая на прежнее замечание противника,— вряд ли это удастся тебе. Лучше назови свое имя!

— Тебе-то оно зачем?— раздраженно спросил наполовину разоруженный кхитаец.

— Чтобы знать, кого вспоминать!— ухмыльнулся Конан.— Дрался-то ты неплохо!

Кхитаец ничего не успел ответить, потому что в тот же миг темноту разорвал топот копыт, и случилось то, чего киммериец никак не ожидал. Проявив неожиданное для его размеров проворство, звероподобный гигант едва ли не мгновенно оказался за спиной кхитайца, охватил его своей лапищей и бросился наутек.

Конан побежал следом и лишь отчаянное «Не-ет»! королевы остановило его. Зенобия бросилась к мужу, обвив его шею руками и покрывая лицо поцелуями.

— Я знала, милый, знала, что ты придешь, что ты успеешь!— без конца повторяла она, а потом словно одеревенела, прошептав лишь:— Это было так страшно…

В следующее мгновение в освещенный круг влетели его Черные Драконы и егеря Троцеро во главе с самим графом. Принц Конн спрыгнул с коня и бросился к матери.

— Успокойся, милая, все уже позади.— Конан расцеловал жену в мокрые от слез щеки и оставил наедине с сыном под присмотром десяти своих людей и стольких же егерей Троцеро. Правда, теперь он уже не был уверен в надежности такой охраны. Что ж, по крайней мере, смогут сдержать налетчиков до тех пор, пока он сам не поспеет.

— Это были они, Конан?

С непередаваемой грустью Мэгил посмотрел на друга, хотя ответ уже знал.

— Это были они,— как эхо отозвался король, поднимая с земли клинок кхитайца и рассматривая его.

Ажурно оплетенная тонкой кожаной лентой рукоять удобно лежала в руке. Гарда мягко касалась кисти, но представляла собой не традиционный кругляш, а сложно сплетенный вензель с парой отростков, нацеленных под углом вперед. Похоже, именно в этом странном переплетении запутался кончик королевского меча. Конан взвесил клинок на руке и почувствовал, что тот идеально сбалансирован, но потом понял, что такое определение неверно. Он еще раз поиграл оружием и сообразил, в чем крылась ошибка — клинок ничего не весил! Киммериец еще раз, взмахнул им, словно любуясь, и посмотрел на лезвие: странная, голубоватая сталь казалась полупрозрачной. Вдоль клинка в три ряда тянулась замысловатая мелкая вязь кхитайских иероглифов. От них веяло тайной, древними знаниями и необоримым колдовством, которое неподвластно даже времени.

— Как выглядел тот, кому принадлежал этот меч?

Мэгил, пытаясь рассмотреть клинок, заглядывал из-заспины киммерийца, и его прозвучавший неожиданно вопрос заставил Конана отвлечься от размышлений. Он пожал плечами, словно давая понять, что в противнике его не было ничего особенного.

— Кхитаец,— начал говорить он, в то время как Мэгил принялся перевязывать раны на его руках,— примерно моего возраста, но значительно ниже, хотя для кхитайца необычно высок.— Король показал ладонью рост противника примерно на уровне мочки своего уха.— Что еще? Великолепно владеет оружием.

— Так великолепно, что оставил здесь свой меч?— услышали они ироничный вопрос подошедшего Троцеро.

— Нечему радоваться.— Конан невесело покачал головой.— Все было на грани. Дважды я его ранил дважды он меня, но все четыре раны на уровне едва ощутимых касаний.

Мэгил покачал головой.

— Едва ощутимые касания?!— возмущенно воскликнул он.— Да он вскрыл тебе обе вены! Еще немного, и ты просто истек бы кровью!

— Ну, это кто раньше!— самодовольно ухмыльнулся киммериец.— Громила, похожий на быка, унес его прочь, когда едва ли не весь халат кхитайца уже был пропитан кровью.

Говоря: «Весь халат»,— король, конечно, несколько преувеличил, но в пределах допустимого, не извратив сути.

Впрочем, он и сам понимал, что все гораздо серьезнее, а потому мгновение спустя добавил:

— Но, в общем-то, ты прав — хорошего мало. Я уже говорил и не собираюсь отказываться от сказанного — все было на грани! К тому же не забывай, для него, похоже, все это было развлечением! По крайней мере, вначале…

— Откровенно говоря,— Троцеро покачал головой,— я не знаю, что и думать, но твой человек — единственный, оставшийся в живых!— рассказывает такое… Он говорит, что четыре человека — правда, сам он видел лишь троих, но откуда-то все время летели бившие без промаха стрелы — уничтожили полсотни Черных Драконов и столько же моих егерей, не говоря уже о жителях деревни! Причем одной из нападавших была женщина!— Граф помолчал, прежде чем заговорить снова. Видно, происшедшее все еще не укладывалось у него в голове.— И тут является наш король, легко уворачивается от захвата хлыста, прежде разившего без промаха, попутно залепив его обладательнице пощечину, от которой та едва не протянула ноги, сбивает с ног верзилу, перерубив перед тем рукоять его молота, и обезоруживает лучника. После этого появились мы и помешали ему разобраться с кхитайцем.

Троцеро затрясся от беззвучного смеха, Мэгил хмыкнул, Конан покачал головой и поморщился.

— Перестань. Я же говорю, все было на грани,— уже в третий раз повторил он,— и я считаю, что мне просто необыкновенно повезло.

— Повезло?— Троцеро, наконец, перестал смеяться и обвел взглядом присутствующих.— Прошу прощения, мой король, это нервы. Годы и нервы.

— Брось оправдываться,— отмахнулся Конан,— все мы не в лучшем состоянии, но в сказанном тобою действительно есть что-то несуразное… Правда, ты забыл о Лироне.

— Да?— оживился граф.— А при чем здесь Лирон?

— Подожди,— прервал его Конан,— сперва я должен кое-что проверить.

Он осмотрелся и пошел в ту сторону, куда кошмарный молотобоец утащил на себе кхитайца.

— Посветите мне кто-нибудь!— гаркнул он, ни к кому конкретно не обращаясь, но к нему тотчас бросились двое с факелами.

Одним из них был Черный Дракон, вторым егерь Троцеро.

— Ты был в Лироне?— обратился к егерю король.— Хорошо,— заметил он, когда тот утвердительно кивнул.— Не видел там начерченной на земле странной фигуры, похожей то ли на подкову, то ли на разорванное кольцо с отогнутыми краями и непонятными знаками внутри?

— Видел что-то похожее,— осторожно ответил тот,— только она была порядком затоптана.

— А здесь?— задал Конан следующий вопрос.

— И здесь видел,— тотчас ответил егерь.

— Веди нас к ней!

Кивком король приказал арбалетчику указывать путь, и тот бросился вперед.

— Мы как раз к ней и идем!— на бегу ответил он, все больше волнуясь.— Вот она! — воскликнул егерь, выскочив на небольшую поляну и внезапно останавливаясь, но тут же пошел вбок, обходя стороной начерченное на земле кольцо локтей десять в поперечнике.

Конан обернулся, приглашая за собой остальных, и увидел, как Мэгил невольно вздрогнул.

— Откуда ты знаешь об этом знаке?— волнуясь, спросил жрец.

— Видел однажды,— уклончиво ответил Конан и, понимая, что такой ответ вряд ли может удовлетворить любопытство друга, оборвал его взмахом руки,— спроси у графа!

Егерь уже достиг противоположного края рисунка, и король медленно пошел к нему. Примерно на полпути он остановился.

— Троцеро, вели-ка позвать кого-нибудь — пусть зарисуют это.

Он указал рукой на орнамент. Боковым зрением Конан отметил, как граф взял из рук его телохранителя факел и, несмотря на отчаянное сопротивление Черного Дракона, отправил его с поручением. Король усмехнулся: что ж, пусть. Тем быстрее здесь появится человек с мелком и доской!

— Мэгил!— внезапно окликнул он друга.— В Священной Роще ты видел то же самое?

— Да!— с непонятным ожесточением выкрикнул тот.— Ты прекрасно знаешь, что это так!

— Знаю, знаю…— Конан поднял руки в примирительном жесте.— Только зачем же так кричать? Нервы у всех напряжены, как справедливо заметил граф, и мне совсем не хочется, чтобы кто-нибудь выпустил в тебя стрелу по ошибке!

Некоторое время царило молчание.

— Извини.— Мэгил склонил голову.— Я был не прав.

— Да нет, отчего же?— Киммериец усмехнулся.— Я ведь сказал только то, что думал. Мне и в самом деле не хотелось бы, чтобы кто-то со страху решил, будто вернулась побывавшая уже здесь четверка, и пристрелил тебя. Скажу больше: теперь я знаю, это те же люди, и сожалею, что не согласился с тобой сначала! Хотя,— он горько усмехнулся,— это ничего бы не изменило.— Король помолчал немного.— Не пойму только, кто они и чего добиваются?

— Повелитель!— внезапно воскликнул егерь.— Там лежит какая-то записка!

И он указал на бумажку, валявшуюся в центре разорванного круга. Конан нагнулся, но Мэгил тут же подскочил к нему.

— Что ты делаешь?!— воскликнул он, хватая друга за руку.— Это явно тот путь, которым они уходили, а мы не знаем, как долго действует заклятие!

Конан недовольно поморщился, но спорить не стал: предостережение было вполне разумным. Но не ждать же, в конце концов, когда явится писарь с мелком и можно будет просто затоптать орнамент? Конан не стал мудрить. Он просто воткнул доставшийся ему клинок в бумажку и вытащил ее из круга.

Мэгил судорожно вздохнул, ожидая, как видно, что король тотчас испарится, Троцеро вздрогнул, а привыкший ко всему егерь, не веривший ни в Митру, ни в Сета, лишь ухмыльнулся, когда король, избегнув неминуемой смерти, развернул записку.

— Ну и что там?

— Привет от Рози,— прочитал король и замер, силясь понять, что это может значить. То есть смысл-то записки был совершенно ясен, но вот кто такая Рози?!

Троцеро нашелся первым, правда, реакция его была несколько своеобразной. Он повернулся к егерю — единственному из посторонних, кто слышал прочитанное,— и безапелляционным тоном заявил:

— Если королева узнает о содержании записки, считай, что ты получил направление на западный рубеж, за Громовую!

Тот кивнул, едва сдерживая улыбку и глядя на короля, который, похоже, уже потерял надежду ответить на вопрос, кто же такая Рози?

— Ты и вправду хочешь это знать?— спросил Мэгил.

— Еще как!— воскликнул Конан, не к месту поминая Нергала, но тут же спохватился.— То есть, конечно, ведь во всяком деле можно договориться!

— Это вряд ли,— заметил Мэгил.— Слишком далеко они зашли, чтобы останавливаться. Скажу сразу, что Нергал здесь не при чем. Зря ты его обидел: из всех темных божеств, он, быть может, самая мирная тварь.

— Так кто же?!— воскликнул король.— Только не говори мне о Тот-Амоне! Меня уже тошнит от этого имени!

— Не знаю, как насчет Тот-Амона,— невольно усмехнулся Мэгил,— но боюсь, мой ответ разочарует тебя. Знаю я не слишком много, однако меч этот кажется мне знакомым.

Жрец протянул руку, и король без колебаний передал ему свой трофей. Мэгил взял меч правой рукой за рукоять, шепча что-то неразборчивое, положил плашмя на ладонь левой и сделал едва уловимое движение. Рыжий отблеск от пламени факела волной колдовского огня пробежал по клинку, заставив замысловатые картинки чуждой тайнописи вспыхнуть голубым светом, пока не наткнулся на нечто крохотным огненным солнцем разгоревшееся у самой гарды.

Люди, словно зачарованные, смотрели на это священнодействие, и голос Мэгила заставил их вздрогнуть.

— Да, это он. Этот клинок изготовлен в Солнечной Империи, лежащей за далеким Кхитаем в Восточном море. Люди, живущие там, похожи на кхитайцев и в то же время совсем другие. Они выше ростом и, подобно нам, людям Запада, предпочитают силу хитрости, которую так ценят кхитайцы. Кхитайцы, сами знаете, способны, беспрестанно кивая, кланяясь и улыбаясь, пригласить тебя в свой дом, чтобы поднести чашу с ядом, уверяя при этом, что в ней чудодейственный нектар, доступный лишь богам да еще разве их императору.

— Ты перегнул, мой друг,— с улыбкой возразил король.— Я был в Кхитае и готов утверждать, что не все кхитайцы таковы.

— Конечно!— с готовностью согласился Мэгил.— Но когда нужно чего-то добиться, действовать предпочитают именно так!

— Быть может, ты и прав,— не смог в свою очередь не согласиться и Конан,— но мы что-то отвлеклись.

Жрец кивнул и тут же протянул клинок королю, что-то показывая на нем, но так, чтобы это было видно и Троцеро.

— Видишь маленькое солнышко в самом начале клинка, у гарды?— спросил он.— Это символ Солнечной Империи и одновременно личное клеймо мастера, отковавшего меч. Кстати, меч превосходный. Даже сам по себе.

— Что значит «сам по себе»?— не понял король.

— Это значит, что на клинок наложено неуничтожимое заклятие, но, даже не будь его, он остался бы столь великолепным, что немного в мире нашлось бы мечей, способных оспорить его первенство!

— И чего же в нем такого особенного?— пренебрежительно хмыкнул король, но, приняв меч из рук Мэгила, почувствовал, что тот прав: клинок в самом деле был необычный, и это чувствовалось сразу.

— Сталь, из которой он откован, состоит из отдельных зерен.

При этих словах король невольно поднес клинок к лицу, словно пытаясь увидеть то, о чем сказал Мэгил. Тот усмехнулся:

— Напрасно стараешься. Представь себе пыль, столь мелкую, что мука по сравнению с ней кажется щебнем. Представь одну пылинку. Так вот она будет подобна небольшой скале рядом с зерном стали. Из таких вот крупиц и откован этот клинок.

Конан кивнул:

— Слышал я про сталь из Дамаста…

— Да,— кивнул жрец, соглашаясь,— она, пожалуй, тоже хороша, хотя и уступает этой. Кстати, посмотри на свой меч.

Конан осторожно вытянул из-за пояса меч и впервые внимательно посмотрел на оружие, которым сражался. В глаза бросался ни с чем несравнимый узор, который невозможно было не заметить даже в тусклом пламени факелов. И еще Конан увидел то, чего не заметил вначале,— покрытое зазубринами острие!

— Тебе повезло, что ты подобрал именно его,— улыбнулся Мэгил.— Попадись тебе в руки обычный клинок, ты был бы уже мертв.

Конан достал из-за пояса свой кинжал. На нем не было причудливых узоров, свойственных дамастской стали,— это он знал и так, хотя понятия не имел, где, когда и кем был откован клинок. Это был трофей, добытый им меньше десяти лет назад, когда он попал на пиратское судно в море Вилайет и судьба столкнула его с двумя галерами Ездигерда. Тогда он отказался от своей доли и отправился дальше, прихватив лишь кинжал, сразу понравившийся ему, хоть тот и был отделан очень просто, и ни разу не разочаровался в нем. Теперь, похоже, оружию пришел конец. Два сильных удара, что Конан отразил с его помощью, оставили неустранимые метки, не говоря уж о десятке более мелких зазубрин, которые еще можно было зашлифовать. Конечно, оба клинка можно и перековать, но делать это должен мастер, не уступающий в мастерстве тому, кто изготавливал их.

— Чем же так хорош этот меч?

Услышав вопрос Троцеро, Конан отвлекся от своих мыслей.

— Что случится, если в ходе боя на клинке появится зарубка?— вопросом на вопрос ответил Мэгил.

— Я зашлифую ее и отполирую клинок,— не задумываясь, ответил граф.

— Верно,— согласился жрец,— но что случится, если ты не успеешь этого сделать и в том же бою меч врага угодит в щербину?

— Тогда мой меч расколется, а я вряд ли доживу до конца боя.

— Тоже верно,— вновь согласился жрец.— Так вот, с этим оружием такого случиться не может. Даже если найдется равный по прочности клинок…

— Например, этот?

Конан подбросил на руке дамастский клинок, сослуживший ему добрую службу, хотя и понимал, что этому оружию далеко до кхитайского.

— Ну, пожалуй,— согласился жрец,— хотя такое вряд ли ему по силам. Так вот, он просто выбьет со своих мест несколько песчинок, но оставшаяся масса вовсе не потеряет своих свойств. Ты даже не заметишь, на какое место пришелся удар!

— Но откуда ты знаешь, что он крепче дамастского?— задумчиво спросил Конан.

— Все это легенды…— нехотя ответил жрец.— Ты ведь знаешь, что у каждого народа есть мастера, бережно хранящие опыт отцов и дедов и передающие его по наследству. И среди них можно отыскать не одного и не двух, которые сумеют сварить сталь, и отковать из нее клинок не хуже дамастского. Иногда я думаю, что оружие из Дамаста стало столь известно лишь благодаря необычному, украшающему его узору… Так вот существует легенда, согласно которой дамастский клинок — лишь неудачная попытка воспроизвести этот.— Мэгил указал на трофейный меч.

— Что же такого знали мастера Солнечной, чего не смогли воспроизвести умельцы ни в Дамасте, ни в других странах?

— Разве я сказал, что не смогли?— удивился Мэгил.— Я просто сказал, что мне неизвестно об удачных попытках! А секретов по большому счету нет. В общих чертах рецепт этот знаю даже я, только проку от него никакого! Посуди сам. Сперва варится отменная сталь. К примеру, такая, из которой откован твой кинжал. Такую сталь опускают в чан с кровью дракона и, поставив на огонь, размешивают до тех пор, пока она не растворится без остатка. Потом в чан начинают сыпать алмазную пыль, не переставая перемешивать содержимое. Когда масса приобретает плотность густого теста, из нее формуют заготовки — небольшие кирпичики, каждый из которых содержит ровно столько материала, сколько нужно для изготовления клинка, который ты держишь в руках. Со временем заготовки все больше твердеют, постепенно меняя цвет от непроницаемо-черного, как кровь дракона, до совершенно прозрачного, свойственного адаманту, но таких, говорят, не видел никто. Известно, однако, что, чем светлее тон заготовки, тем выше получается качество клинка, хотя никто и никогда не изготавливал мечей, превосходивших даже самые первые.

— Ну, а дальше?

— Для изготовления меча дожидаются ночи, когда разражается страшная буря, которыми так щедро Восточное море. Дальше все просто. Из заготовки отковывают клинок, который закаливают, держа на ураганном ветру и следя за тем, чтобы на него не попало ни капли воды. В Дамасте же алмазную пыль заменили толченым углем, но, понимая, что такая замена неполноценна, нашли еще кое-какие присадки из трав, которые, совместно с особыми заклинаниями, должны были изменить свойства угля. Заготовку ковали из перевитых в спираль полос, многократно перековывая, чтобы придать металлу нужную зернистость, а закаливали готовый клинок, пуская коня в галоп и держа меч над головой.

— Похоже,— кивнул король.

— Похоже, но и только,— ответил Мэгил.— Каждая замена неизбежно ухудшала конечные свойства. Но тут уж ничего не поделаешь. Ни один конь не может скакать так быстро, как дуют ветры во время бури, драконы давно повывелись, а где мастера Солнечной брали алмазную пыль…

— А кстати, где?— поинтересовался граф.

Мэгил пожал плечами, но все-таки ответил:

— Говорят, у каждого адаманта есть точка, от удара в которую он раскалывается. Если перед ударом произнести определенное заклинание, алмаз не рассыплется в осколки, а превратится в пыль. Говорят, некогда в Солнечной Империи при дворе существовал клан мастеров, умевших и всю жизнь делавших только одно — они искали уязвимые точки адамантов. На поиск одной уходило от месяца до года. Теперь ты понимаешь истинную ценность этого меча?

Конан еще раз посмотрел на иссеченные глубокими зазубринами лезвия своего любимого кинжала и дамастского клинка и мрачно кивнул.

— Кстати я тебе не сказал, но ты вполне можешь использовать его?— спросил Мэгил.

— Не люблю магии,— проворчал Конан, но против воли крепче сжал рукоять трофейного клинка, чувствуя, что не в силах будет расстаться с ним.

— Наложенное на него заклятие не опасно для тебя,— успокоил короля жрец.

Конан кивнул, правда, Мэгил так и не понял, с чем согласен король — с тем, что заклятие наложено, или с тем, что оно не опасно?

— Я видел,— сказал киммериец,— как вспыхнули синим огнем иероглифы на стали, а значок солнца загорелся маленькой золотой звездой.

— Верно,— согласился Мэгил,— мы как раз подошли к истории его владельца. Человека, с которым ты дрался, зовут Чей Чен.

Король усмехнулся:

— Ну и чей же он, этот Чен?

— Да, нет,— не понял жрец и принялся объяснять,— это имя у него было такое, состоящее из двух слов, как Ях Чиенг, которому он служил когда-то.

При этих словах друга Конан вздрогнул, и перед мысленным взором его мгновенно пронеслась череда воспоминаний, связанных с похищением Зенобии почти десять лет назад.

— Ты сказал, что заклятие не сможет причинить мне зла!— воскликнул король.

— Да! Ях Чиенг здесь ни при чем. Чей Чен был в ту пору юношей, лучшим бойцом Солнечной.

Конан мрачно посмотрел на писаря, наконец-то явившегося в сопровождении двух Черных Драконов. Те быстро развернули походный столик и стул, поставили на него пузырек с черной жидкостью, набор хорошо заправленных гусиных перьев и несколько листов пергамента. Король знаком показал ему, что нужно срисовать, и принялся слушать дальше.

— Ях Чиенг попытался подчинить себе островную империю, но у него ничего не вышло. Однако в состоявшемся поединке придворный маг Таки Гава был смертельно ранен, и император Кушидо понял, что в покое его теперь не оставят. Тогда из остававшихся еще — а может быть, и из последних, как знать?— заготовок он приказал отковать пару мечей, на которые Таки Гава наложил нерушимое заклятие, неподвластное времени и силам зла. Оно делало оружие как бы невесомым, а клинок и руку — единым целым. Не знаю точно, какие еще свойства придавало заклятье мечу, но главным среди них был запрет на служение силам зла.

При этих словах Мэгила Конан скептически хмыкнул, но жрец, заметив это, сказал:

— Меч ведь не живой и не обладает свободой воли. Он не мог сам покинуть своего хозяина, с которым его к тому же скрепляло то же самое заклятие. Я не знаю и не могу знать, как он достался тебе, но припомни: наверняка это был самый напряженный момент боя, когда решалось, жить тебе или умереть.

И Конан ясно вспомнил, как его дамастский клинок словно вплелся в сотворенный мечами Чей Чена вензель, из которого один меч легко выскользнул и устремился к его горлу, но, встретив на пути кинжал, скользнул вбок и вскрыл вену на запястье здоровой руки. Второй же закрутил его уже покрытый зарубками меч, намереваясь вырвать его из руки. Конечно, Конан сознательно продолжил движение и поймал противника на его же хитрости, но не связана ли его удача с тем, что часть заклинания, делавшая бойца и оружие единым целым, отступила перед его более весомым продолжением, запрещавшим творить зло?

Очень может быть, и Конан тут же поверил, что так оно и есть. Опытного бойца можно победить, но он никогда не позволит обезоружить себя. Этого не позволил бы сделать и его противник, не сыграй заклинание на руку киммерийцу. Только годами, притупившими память о заклятие, мог он объяснить такую оплошность.

— Ты уверен, что, когда мы встретимся вновь, этот меч не изменит мне?

— Уверен.— Жрец убежденно кивнул.— Он отказался от своего хозяина, и теперь будет служить тебе.

— Ну что ж,— согласился Конан,— одной проблемой меньше. Но придется подобрать ему пару: этот уже ни на что не годен.

Троцеро принял из рук короля дамастский клинок и покачал головой. Много чего повидал он на своем веку, но чтобы такую сталь рубили, как неумелый дровосек молодую осинку, в это поверить было просто невозможно! И все-таки вот он, перед глазами…

Он еще раз покачал головой и зашагал прочь, вслед за королем и его другом, в сопровождении Черных Драконов и его егерей. Писарь остался срисовывать замысловатый вензель, начерченный на земле, а граф поспешил догонять уходивших, когда к королю подбежал один из его гвардейцев.

— Повелитель, что делать с луком?

— С каким луком?— спросил король, и Троцеро увидел, что лицо его выражает искреннее удивление.

Солдат опешил:

— С тем самым, который ты пригвоздил к стене своим мечом.

— Веди!

Они ускорили шаг и вышли на небольшую площадку, окруженную домами. Трупы были уже убраны. Рядом с домами стоял шатер.

— Что это?— на ходу спросил король.

— Мы хотели, чтобы королева с принцем отдохнули, а в доме оставлять их побоялись, но они не пожелали входить в шатер и остались у костра дожидаться тебя, хотя принц, по-моему, все-таки заснул.

Конан кивнул и направился к костру, где в окружении солдат на расстеленной на земле медвежьей шкуре сидела королева, держа на коленях голову спящего Конна.

— Все хорошо, милый,— кивнула она подошедшему королю и устало улыбнулась.

Тот нагнулся, поцеловал ее в щеку и направился дальше, туда, где уже стояли граф с Мэгилом в окружении воинов.

— Ну и глаз у тебя, повелитель!— восторженно воскликнул один из гвардейцев, но Конан небрежно отмахнулся.

— Я же сказал — повезло! Я-то целился в шевельнувшееся в ночи черное пятно, а получилось так, что обезоружил стрелка,— ответил Конан и тут же изумленно присвистнул.— Так вот из чего выпускали черные стрелы!

Тетива была перерезана. Похоже, сделал это сам лучник, желая освободиться из капкана, в который превратилось его же оружие. Конан вспомнил, как тот сыпал проклятиями, как трещало дерево, но в тот миг не понял, что это значит, да и не было у него времени, чтобы выяснять причину. Он помнил, как постоянно ждал стрелы из темноты, и как это мешало ему в бою, но выстрела так и не последовало, за исключением того, первого. Теперь он знал почему — своим ударом он обезоружил противника!

Он вновь пожал плечами — повезло. Конечно, повезло! Как иначе можно объяснить то, что он, швырнув меч, в сущности, наугад, угодил в огромный лук неизвестного и прижал его этим луком к стене?!..

— В жизни не видел ничего подобного,— проворчал Троцеро.

— Это похоже на осадный арбалет,— вмешался в их разговор молодой гвардеец,— на разобранный, конечно. Если снять со станка…

— Да,— согласился Конан.— Только никто ничего ниоткуда не снимал,— добавил он, качнув меч и одним могучим рывком выдирая его из стены. Глаза гвардейца при этом изумленно расширились, а губы прошептали:

— А мы-то его и так, и эдак пытались извлечь. Думали все — придется выпиливать из стены. Не портить же кувалдой меч короля!

Он вновь покачал головой, а Конан тем временем прижал ложе лука, предназначенное для руки, ступней к дереву и, освободив клинок, закинул его в ножны за спиной. Гвардеец все качал головой, представляя, как он будет рассказывать об этом сегодня у костра за чаркой доброго вина, когда граф, усмехнувшись, снисходительно посоветовал ему:

— Перестань головой-то трясти — мозги расплескаешь.

Солдат мгновенно посерьезнел, но не выдержал и рассмеялся, вновь невольно покачав головой, и тут уже рассмеялся граф:

— Да, парень, смотри на него — это наш король!

Потолок, который переходил в широкую полосу бордового бордюра, украшенного чередой причудливых фресок, подпирало несколько десятков протянувшихся по периметру небольшого зала колонн, которые не были ни толсты, ни высоки. Именно благодаря тому, что за рядом колонн угадывались еще и терявшиеся во мраке стены, он выглядел больше, чем был на самом деле.

Зал казался совершенно пустым, если не считать четырех тяжелых медных треножников, расставленных по углам. В них были укреплены наполненные пальмовым маслом светильники, освещавшие пространство неярким, но вполне достаточным, чтобы видеть все вокруг, приятным желтоватым светом. Угловатый, весь в странных завитушках золотой трон, больше походивший на высокое кресло, стоял в дальнем конце продолговатого зала. Если подойти поближе, то можно было увидеть, что вензеля представляют собой священнодействие слившихся в брачном танце змей, но никому из четверки, застывшей в почтительном отдалении от трона, такая мысль даже не приходила в голову.

Всего же в зале находилось пятеро людей — те же, что были тут в прошлый раз, и Некто. Правда, на этот раз пятерка разделилась. Прекрасная незнакомка восседала на троне и, опершись рукой о подлокотник, с усмешкой смотрела на четверых, с которыми прежде стояла рядом.

Только Чей Чен и амазонка остались при оружии, хоть кхитаец и сохранил лишь один из мечей, а его белокурая соратница, не выпустившая из рук хлыста, выглядела довольно плачевно: левый глаз заплыл, а половина лица превратилась в сплошной синяк.

Именно на ней остановила взгляд сидевшая в кресле красавица. Она словно наслаждалась, изучая причудливые разводы на лице полуобнаженной воительницы. Поймав, наконец, на себе взгляд амазонки, красавица на троне ухмыльнулась.

— Не стоит так расстраиваться, милая,— заметила она, сморщив хорошенький носик.— Варвар, он ведь и есть варвар!

— Он дорого мне заплатит за это!— Зло огрызнулась амазонка, осторожно дотрагиваясь до лица.

— Клянусь курчавой бородой Митры,— прогудел ее похожий на быка напарник,— я этому варвару башку в портки вобью!

— Не раньше, чем я приколочу его стрелой к стене его собственного дома,— проворчал горбун, вроде бы не обращаясь ни к кому, но услышали его, тем не менее, все.

— Ты мне все больше нравишься, Шагр,— улыбнулась сидевшая на троне красавица,— особенно то, что начинаешь мыслить, как человек. Она оценивающе посмотрела на великана.— И намерение твое похвально, но как быть с тем, что ты остался без молота?

— У меня есть еще!— с угрозой прогудел гигант, и глаза его налились розовой мутью.

— Да, конечно,— со вздохом согласилась его собеседница в зеленом платье,— но вместо того, чтобы литься на меня, свою вторую мать, ты бы лучше задумался, а почему так получилось. Ведь на последних Игрищах Сета тебе не было равных среди Дважды Рожденных! Кстати, это относится и к тебе, Родгаг!

Она посмотрела на горбуна, и тот окатил ее злобным взглядом, но вовсе не потому, что ненавидел. Просто иначе он ни на кого не умел смотреть.

— Ему повезло!— процедил он сквозь зубы.— Уверяю тебя, во второй раз такого не случится. Я убью варвара, прежде, чем его меч покинет ножны!

— Что ж, злость ваша великолепна,— заметила черноволосая,— и одно это многого стоит: урок не пройдет даром.

Она замолчала, вновь окидывая их внимательным взглядом и раздумывая над тем, как же так случилось, что четверо лучших бойцов, победителей последних Игрищ Сета среди людей и Дважды Рожденных, бойцов и лучников, оказались повержены всего одним человеком?!

Взгляд ее отыскал глаза кхитайца, и она сказала:

— Ты один до сих пор молчал, Чей Чен…

— Намерения моих друзей вполне объяснимы,— ответил тот,— но, боюсь, выполнить их окажется не так просто: этот человек очень силен.

— Конан,— подсказала брюнетка,— его зовут Конан.

— Да, Конан,— кивнул кхитаец.— Он должен был погибнуть, но ему повезло, как верно заметил Родгаг! Появившись внезапно, он застал нас врасплох, и действия его оказались столь удачны, что трое из нас сразу потеряли оружие.

— Во второй раз ему не повезет,— пророкотал горбун,— теперь мы будем начеку и не повторим ошибки.

— Это верно,— все так же спокойно согласился Чей Чен, словно речь шла о чем-то совершенно не касающемся его,— но и он теперь будет знать, кто мы и на что способны.

— Почему ты не убил его?— вкрадчиво спросила брюнетка.

— Я помнил твои слова о том, что сначала должна погибнуть семья Конана; а этого мы не сделали. Тогда я решил не убивать его, а лишь испытать силу, тем более что ему действительно здорово везло в эту ночь. Он поднял с земли не что-нибудь, а дамастский клинок, который просто так не перерубишь, а значит, мог драться. Мы начали поединок. Сперва я развлекался, потом мне стало не до шуток. Скажу больше, мне захотелось убить этого человека, но сделать этого я так и не сумел.

— Ты забыл о заклятии Таки Гавы,— напомнила ему брюнетка.

— Да, госпожа,— Чей Чен слегка поклонился,— и меч покинул меня.

Некоторое время все молчали. Наконец, сидевшая на троне заговорила вновь:

— Не суди себя слишком строго. Все мы наделали ошибок, в том числе и я.— Она недобро усмехнулась.— Я хотела уязвить Конана как можно больнее и показала, что сделаю с его женой, но он слишком быстро нашел мой знак, слишком скоро догадался о его значении, и ему потребовалось очень мало времени, чтобы вернуться. Именно поэтому он застал вас врасплох — я переиграла…

Четверо переглянулись (такого от госпожи еще не слышал никто), но ни один из них ни словом, ни жестом не показал своего отношения к услышанному. Кивком она разрешила им покинуть зал, и все четверо молча удалились.

— Черная Роза Сета должна была пустить меня с ними, как то было в Лироне,— заговорил вдруг дребезжащим, надтреснутым голосом Некто, до сих пор молча стоявший справа от трона.

Брюнетка вздрогнула: она успела уже забыть о том, что осталась не в одиночестве, и посмотрела на говорившего. Пожалуй, издали существо это можно было принять за человека, хотя человеком оно, конечно же, не было, и при ближайшем рассмотрении это было видно.

Его тяжелое, несуразное туловище больше всего напоминало тело окуня, но заканчивалось коротким ослиным хвостом и стояло на ослиных же ногах, упираясь в пол широкими копытами. Туловище было столь массивным, что обладатель его не мог стоять прямо, и вынужден был опираться на кривой посох. Впрочем, руки существа оказались настолько длинны, что посох, пожалуй, был и не слишком нужен ему. Правой рукой существо упиралось в пол, несоразмерно большой даже для такой огромной руки, ладонью с когтями, похожими на кинжалы. У весьма неприятного незнакомца оказался неправдоподобно огромный рот, и когда он говорил, можно было увидеть два ряда острых треугольных зубов, явно предназначенных для того, чтобы резать живую плоть. Пара огромных желтых глаз с крохотными зрачками смотрела равнодушно, пристально и не мигая.

— Нет, Гробан. Мне хочется, чтобы Конан принял смерть от руки человека, ведь он считает себя непобедимым воином!

— Ха-ха-ха!— медленно, как-то ненатурально рассмеялся собеседник Розы, и каждое его «Ха!» звучало, как удар треснувшей жестянки.— Если Шагру удастся опустить ему на голову свой молот, вряд ли это можно будет считать смертью от руки человека. К тому же я не слишком верю в это. Скорее уж Родгар доберется до него со своим луком, но и его трудно назвать человеком.

— Ты прав. Прав, как всегда, мудрый Гробан. Но вот что я знаю точно, так это то, что он не умрет просто так. Давай не будем тропиться и помотрим, как растянуть его смерть во времени.

— Не нравится мне, как все относятся к тому, что случилось,— мрачно заявил Конан, глядя на разгоравшуюся за окном зарю, словно залившую кровью высившиеся на востоке вершины rop, окрасив их в ярко-алые тона.

— Не понимаю тебя, государь,— возразил Троцеро,— что плохого в том, что люди перестали верить в непобедимость тайного врага?

— В этом нет ничего плохого.— Конан стиснул челюсти, пытаясь держать себя в руках.— Опасность в ином. Они убедили сами себя в том, что все происшедшее — страшная сказка, и не более того. Что в Лироне жили недалекие крестьяне, которые только и умели, что ухаживать за лозой, да метать вилами сено в стога, а пятьдесят моих Черных Драконов просто поспорили с полусотней твоих гвардейцев, кто кого перепьет, и нападавшим осталось только проткнуть для верности их бесчувственные тела.

Граф помрачнел: если так, то дело действительно плохо.

— Но ведь королева сама видела…— начал, было, он, но Конан досадливо отмахнулся.

— Ну, о чем ты говоришь! — воскликнул киммериец.— Королева ведь не общается с солдатами, а из двух оставшихся в живых Черных Драконов один до сих пор валяется без памяти, и неизвестно еще, выживет ли!

— Выживет,— убежденно кивнул граф.

— Хвала Крому,— хмуро пробубнил Конан,— но даже это сейчас не радует меня.— Он криво усмехнулся.— Самое глупое в том, что я, сам того не желая, убедил их в этом.

— Это как? — не понял Троцеро.

— Так ты еще не слышал, что говорят? — спросил король и посмотрел на графа, который отрицательно мотнул головой.— А-a! Это тот Черный Дракон, что единственный из всех остался жив?— проканючил Конан, подражая издевательскому тону кого-то из егерей.— Да он просто в штаны наложил со страха! Разве вы не чувствуете запаха?! Ха-ха-ха! Что он рассказывает? Три мужика и полуголая девка вырезали сотню бойцов — цвет аквилонской гвардии! Бред!— Конан помолчал.— И дальше с небольшими изменениями следует рассказ о том, как гвардейцы короля братались с егерями графа да не рассчитали сил, и повальная пьянка закончилась трагически: еще живые, но не способные к сопротивлению тела приканчивали прямыми ударами. Самому пьяному повезло — его приняли за мертвеца и не тронули. А потом приехал наш бравый король (совершенно трезвый!), девке отвесил оплеуху, чтобы нагишом не шлялась по ночам, пнул верзилу и отобрал лук у того, кто стрелял из темноты, хотел добить и четвертого, даже отобрал у него меч, но тут подоспели мы, бравые егеря, и бандиты, видя, что теперь им уж точно несдобровать, убрались восвояси!

Сказав это, король уставился на графа. Киммериец сейчас был похож на разъяренного быка, готового пройти сквозь каменную стену, чтобы найти рассказчика. Некоторое время граф думал, что так оно и будет, но Конан лишь шумно выдохнул, словно выпуская из себя злость, и уселся в кресло.

— Если этого не прекратить сейчас же,— сказал он на удивление спокойным голосом,— зараза неизбежно распространится. Тогда новых трагедий не избежать.

— Ты думаешь, они снова нападут?— задумчиво спросил граф, и Конан посмотрел на него как на дурака.

— А ты считаешь, они просто перепили в эту ночь?

Граф поморщился:

— Да, глупость сморозил, извини. А что говорит твой человек?

— Он теперь старается побольше молчать,— хмуро ответил король.

— Но все-таки?

Конан вздохнул:

— Во-первых, он видел только троих — лучник ни разу не показался на свету. Трое же остальных действовали очень разумно. Они двигались плотной группой. Каждый удар Чей Чена рассекал шейную жилку одного из нападавших, в то время как молот верзилы столь же верно разбивал головы. Амазонка защищала их.

— То есть как?

Граф был удивлен и не скрывал этого.

— Она постоянно находилась между ними, ни разу не подставив себя под удар, но, когда малейшая опасность грозила кому-то из мужчин, ее хлыст, которым она виртуозно владеет, обезоруживал нападавшего, и человек тут же падал с рассеченным горлом или размозженной головой. Прибавь к этой троице лучника, который, оставаясь невидимым, выводил из строя наиболее опасных, на его взгляд, противников. Ты видел трупы?— Троцеро отрицательно покачал головой.— Все десятники поражены стрелами,— назидательно закончил король.

Конан налил себе вина и залпом выпил. Некоторое время все молчали. Затем киммериец, глядя в одну точку, задумчиво заговорил, размышляя вслух:

— Эта таинственная Рози…

— Быть может, так зовут амазонку с хлыстом?— попробовал угадать Мэгил.

— Не-ет…— Конан покачал головой.— Я ведь видел ее. Мы никогда не встречались прежде… Я уверен, что все они лишь люди Рози, и они уничтожают слуг Митры…

— Слуг Митры? — Граф изумленно вскинул бровь.— Ты говоришь о жрецах? Они разоряют храмы?

Однако Конан молчал, и тогда заговорил Мэгил:

— Слуги Митры выше жрецов. Они проводят волю Митры и именем его творят на земле высшую справедливость! О них мало кто знает. Конан был самым сильным из них.

— Ты никогда не говорил мне об этом, повелитель,— заметил изумленный Троцеро.

И вновь за короля ответил Мэгил:

— Конан не любит вспоминать о том времени. У службы Подателю Жизни есть и свои неприятные стороны, и король, впрочем, тогда он еще не был королем, столкнулся с одной из них.

— Слишком близко,— вновь заговорил киммериец,— но это теперь не важно. Они убили Учителя, хотя не представляю, как это возможно, ведь он не был человеком!

Граф во все глаза смотрел на своего короля, совсем уже ничего не понимая, и вновь заговорил Мэгил:

— Теперь пришла очередь за лучшим из его учеников, ведь я решил обратиться к тебе за помощью!

— Да,— кивнул Конан, соглашаясь,— но не бери на себя слишком много! — Он ухмыльнулся.— Небось подумал уже, что именно ты накликал на меня беду, и теперь не находишь себе места!

— Что ты имеешь в виду?— спросил Мэгил, который именно так и считал.

— При чем здесь Зенобия?!— зло огрызнулся Конан и тут же умолк, но после молчания добавил мрачно: — Похоже, у этой Рози помимо всего прочего ко мне еще и личный счет.

— Сдается мне, она может спокойно наблюдать за нами и желает позабавиться…— заметил граф.

— Сам вижу!— вспылил киммериец, но заставил себя успокоиться и добавил, обращаясь к Мэгилу:— Я не знаю, как ты там связываешься со своим Митрой…

— Конан!— Жрец предостерегающе поднял руку вверх, но киммериец жестом отмахнулся и продолжил:

— …Но передай ему, что если он обещает мне…

— Конан, опомнись!— вновь воскликнул Мэгил, и вновь киммериец заставил его замолчать, продолжив:

— Так вот, если он обещает, что к моему возвращению моя семья, Зенобия и Конн, будут живы и здоровы, то я согласен принять участие в охоте.— Он иронично усмехнулся, прекрасно понимая, что будет единственным охотником.— Но чтобы было без обмана,— мрачно закончил он.

— Ты не понимаешь, что говоришь,— в ужасе прошептал Мэгил, и Троцеро против воли передалось это чувство. Он замер в своем кресле, уподобившись каменному истукану дикарей, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке, и, понимая лишь, что случилось нечто ужасное, и сейчас они все погибнут.

Сердце его бешено стучало, отсчитывая казавшиеся веками последние мгновения жизни, безвозвратно уходившие в прошлое, но ничего не происходило. Он попробовал шевельнуться и повернул голову — в соседнем кресле, слева, не двигаясь, сидел Конан. «Наверное, Митра уже убил его!» — мелькнуло в голове графа, но тут справа от него кто-то шевельнулся.

— Конан, он согласен…— В голосе Мэгила сквозило ничем не прикрытое изумление.

— Ты это точно понял?— поинтересовался король.— Я говорю не о своей безопасности, а о безопасности жены и сына.

— Пока тебя не будет, с ними ничего не случится,— как эхо, откликнулся бывший жрец.

— Хорошо.— Конан резко встал.— Я отправляюсь в путь завтра же.— Он повернулся к Троцеро.— Расставь вооруженные посты у каждого селения, а остальных, кого сможешь, вооружи луками.

— Но, Конан,— Троцеро переводил недоумевающий взгляд с него на Мэгила и обратно,— но если сам Митра!..

Король одарил его кривой усмешкой, лучше всяких слов говорившей, что он ни в грош не ставит обещание Светозарного, поймал умоляющий взгляд Мэгила и улыбнулся.

— На помощь Митры ты можешь надеяться, но и сам не расхолаживайся. Помни,— добавил он,— что, вернувшись, я спрошу с тебя, а не с Подателя Жизни!