"Константин Иванович Коничев. Повесть о Воронихине " - читать интересную книгу автора

Ильинской церкви состоялось освящение многих икон, законченных письмом в
мастерской Гаврилы Юшкова. Престарелый беззубый поп во время молебствия
путал и перевирал слова священного писания, ученики-иконописцы, невзирая на
торжественность момента, смеялись в церкви и шепотом передразнивали попа,
повторяя за ним шепелявую бессмыслицу. Гаврила, стоявший в храме впереди
всех своих питомцев, оборачивался и приметил не раз веселую и язвительную
усмешку на лице Андрейки. Стерпел старик в церкви, не дернул за волосы
богохульника, только подумал: "Черти тешат малого по глупости его. Придется
проучить маленечко. Как бы не забыть только!.."
И не забыл Гаврила. С малым опозданием, но вспомнил. А прежде всего на
радостях, что иконы были приняты, одобрены, оценены по их достоинству и
освящены, Гаврила зашел в кабак, выкушал штоф водки, закусив лишь единой
луковицей. Навеселе пришел в мастерскую и тут он - любитель поговорить,
пофилософствовать, начал поучать и допрашивать ребят:
- Эй вы, олухи царя небесного! Баловни и непослушники, знаете ли зачем
в церковь ходить надобно? Что это вам, карусель, тиятра? Что за смешки там
устроили? Отвечай, Андрейка!
- Да как, Гаврила, нам было не смеяться? Мы это не над божеством, а над
попом малость усмехнулись. Уж больно он беззубый, худо слова выговаривает.
Поди-ко и богу в уши такие слова не пойдут?
- Как так?! - начал кипятиться Гаврила.
- Да ужель ты сам не слышал, - поддерживаемый одобрительными взглядами
других учеников, продолжал Андрейка, - вместо "во имя отца и сына" у нашего
шепелявого попа выходит - "вымя овса и сена", вместо "верую во единого" он
говорит да еще с нажимом "вырою до единого", а вместо "Господи помилуй" -
"вошь поди милую". Как тут не смеяться?.. А потом, скажи, Гаврила, есть ли в
раю сапожная мастерская?
- Я тебя не понимаю. Чего ты мелешь языком, птенец-сосунец?
- Да опять же пришла там в церкви мысль такая: смотрю, на поповой
внучке башмачки сафьяновые с пуговками и голубыми кисточками, точь-в-точь
как у ангела Гавриила, что тобою писан на иконе "Благовещения" И весь-то
молебен водосвятный я стоял и думал об этих башмаках. То ли сапожнику
захотелось угодить поповой внучке, то ли тебе при писании думалось, что и в
раю умеют искусно шить обутку?..
- А ты, дурак и богохульник, если такое думаешь, да еще с храме божьем!
Не учен ты ни разу, как подобает, вот и думаешь всякую ересь! Ну-ко, подай
мне с полки неразлучного "спутника" всякой науки и благодеяний, я тебя
проучу малость, - сказал Гаврила строго и довольно решительным тоном.
Ослушаться было нельзя Андрейке. Хуже было бы не послушать: быть бы
тогда нещадно битому. Встал Андрейка с табуретки, отодвинул доску, на
которой были карандашом намечены контуры богоматери, и, не торопясь, снял с
полки ременницу с коротким кнутовищем, ее-то и называли и почитали в
мастерской за "спутницу" науки и благодеяний.
- А теперь ложись и приемли! - приказал Гаврила, беря из рук Андрейки
испытанную плеть, - и поразмысли, за что тебе положено отведать ременницы?..
И не смей на меня губы надувать, не смей сердиться... Подрастешь, вспомнишь,
спасибо скажешь...
Товарищи Андрейкины отвернулись сразу, как только Гаврила,
размахнувшись плетью, сказал:
- Во имя святой троицы - раз, два, три... - и раз за разом трижды