"Константин Иванович Коничев. Русский самородок (Повесть о Сытине) " - читать интересную книгу автора

не боялся! Вот господняя Самсонова силушка была в человеке...
В низкой, приземистой молельне на каменном полу постланы половики. Угол
и стены завешаны древними иконами. Перед ними лампадки разноцветные, свечи в
подсвечниках и аналой с раскрытой тяжелой книгой. Медные начищенные книжные
застежки свисают с аналоя. Старик Шарапов, сгорбившись над книгой, держа в
руках пятачковую свечу, начинает читать из "Житий святых" и вдруг
останавливается, не дочитав, поводит носом, раздувает широкие ноздри и,
сердито обращаясь к своим подчиненным, говорит:
- От кого-то опять табачищем воняет? Кто накурившись пришел? Изыди вон!
Не место курителю в молельне...
Из заднего ряда, робко пятясь к двери, удаляется приказчик. Извинения
просит:
- Простите, Петр Николаевич, вчера был грешок. Соблазнился, вопреки
своему желанию...
Приказчик тихонько закрывает за собою дверь с прибитым на ней
восьмиконечным медным крестом.
- Страстно ненавижу это окаянное зелие! - отвлекаясь от чтения, говорит
Шарапов и для внушения молодым людям заводит беседу. - Так знайте же, судари
мои, и навсегда запомните в головах своих, что среди святых отцов вовеки
курителей не водилось!.. Курить табак грешно, а по соборному уложению царя
Алексея Михайловича, во время оно было и зело преступно. Обратимся мы к
священным правилам, кои попраны никонианами и даже Петром Первым. Люди
крепкой старой веры и поныне придерживаются осуждения богомерзкого табака. А
допреж Петра строгость употреблялась вельми суровая, о чем в уложении
сказано, что которые стрельцы и гулящие и всякие люди с табаком будут в
приводе дважды, или трижды, тех людей надобно пытати, и не однова, и бить
кнутом на козле, или на торжище. А за многие приводы у таких людей, сиречь
табашников, пороти ноздри и носы резати, а после пыток и наказания ссылать в
дальние города, куда государь укажет, дабы, на то смотря, иным неповадно
было делать. Господи, что содеялось!? Ныне проклятое курево за грех не
почитается... Доколе, боже, терпеть будешь?!
Перекрестившись на желтые, испитые лики святых великомучеников, старик
Шарапов отвлекся от беседы о табаке, продолжил чтение, а служивые люди
истово крестились и в нужных местах воспевали: "Аллилуйя, аллилуйя, слава
тебе, боже".
В конце этой беспоповской службы, после хвалы господу, начиналось
поминовение угодных старой вере:
- Помяни, господи, во святых своих сожженного протопопа Аввакума,
старицу Марфу-Посадницу, боярыню замученную Феодосию Морозову, убиенного
Никиту-пустосвята, зарезанного анафемской рукою преславного отрока царевича
Димитрия... - Перебрав так добрую дюжину угодных богу страстотерпцев,
Шарапов, повысив голос, возглашал: - Подаждь, господи, жизнь светлую вечную
на лоне райском твоем всем воинам, убиенным ханами татарскими Батыем и
Мамаем, помяни, господи, без покаяния умерщвленных и утопленных в Волхове
всех новгородцев по страшному недомыслию Грозного царя и его слуг
диавольских... Не наказуй, господи, но прости разбойного раба твоего
Василия, Тимофеева сына, Ермаком именуемого, слава ему за покорение еретиков
безбожных и сотвори ему и всем помянутым вечную память!..
Кончилась служба, пора бы и свечи гасить да расходиться, но Петр
Николаевич, приподняв с глаз очки на лоб, стал разглядывать всех проходящих