"Константин Иванович Коничев. Русский самородок (Повесть о Сытине) " - читать интересную книгу автора

хозяин лавки, Петр Николаевич Шарапов.
- Четырнадцать...
- Ну, тогда года на три-четыре в мальчики приму, а там дальше видно
будет. Сходи помолись вот тут рядом в часовенке у Сергия Радонежского и
приходи в лавку. Дело найдем, корм и ночлег - все будет не в обиду.


ШАРАПОВСКИЙ "УНИВЕРСИТЕТ"


Книжная лавка Петра Шарапова находилась на бойком месте в центре
Москвы, у Ильинских ворот. Над воротами возвышалась зубчатая башня с
конусообразной надстройкой. На верхушке башни поскрипывал от ветра железный
флажок на стержне. Рядом с проездом часовенка, а возле нее, под затертой
временем вывеской, - не бедная и не богатая торговля книгами и картинами,
дешевыми и невзрачными. У Петра Николаевича своя небольшая типолитография,
свои печатники, приказчики и мальчики на побегушках.
Должность мальчика считалась "собачьей должностью". А те небогатые
хозяева и купчики, которые не держали при себе услужливых мальчиков, сплошь
да рядом собакам своим давали кличку Мальчик - знай, дескать, наших, и у нас
есть свои "мальчики"...
Спустя полвека Сытин пишет такие строки:
"Мне было 14 лет. Я был велик ростом и здоров физически. Всякий труд
мне был по силам. Моя обязанность была быть "мальчиком". Вся самая черная
работа по дому лежала на мне: вечером я должен был чистить хозяину и
приказчикам сапоги и калоши, чистить ножи и вилки, накрывать приказчикам на
стол и подавать кушанье; утром - приносить с бассейна воду, из сарая -
дрова, выносить на помойку лохань и отбросы, ходить на рынок за говядиной,
молоком и другими продуктами. Все это выполнялось мною чисто, аккуратно и
своевременно, за что через год я был уже "камердинером" хозяина, служил в
его покоях вместе с его близким слугой и допускался в древнюю молельню -
счищать пыль и чистить серебряные и золотые части риз на иконах, которых
были десятки..."
Владелец книжной лавки Петр Николаевич был в преклонных летах, но
крепок физически, так что в случае надобности, мог воздействовать на
мальчиков вицей, а для взрослых приказчиков находил более строгие меры
расправы. Но больше всего он действовал уговором, "божьим словом". Чтил он
древние иконы и книги "дониконианского" письма. В досужее время, под
праздники, вечерами, сам справлял в домашней молельне службы и проводил
душеспасительные беседы, вспоминая заступника старой веры, сожженного в
Пустозерске протопопа Аввакума.
- Упрямый, судари мои, он, касатик, был; за хулу, возведенную на самого
царя и никонианцев, мученическую смерть принял. К самому морю-окияну был
препровожден и в срубе томился под стражей, а ретив был до самой смерти, -
восхищался Шарапов Аввакумом в присутствии своих богомольных приказчиков,
печатников и мальчиков. - Вот уж кто умел постоять за веру по апостольскому
учению! Бывало, царю Федору писал: "А что царь-государь, кабы ты мне волю
дал, я бы их, никонианцев, что Илья-пророк, всех перепластал бы во един
день. Не осквернил бы рук своих, но освятил, перво бы Никона, собаку,
рассекли бы на четверо, а потом бы никониан..." Вот как! Даже царей Аввакум