"Константин Коничев. Земляк Ломоносова (повесть о Федоре Шубине) " - читать интересную книгу автора

дверную ручку, потом постучал чуть-чуть слышно. В полумраке он не разглядел,
кто открыл ему дверь. Обтерев ноги о половик, Федот вошел в помещение и не
успел осмотреться, как из комнаты показался гладко выбритый, улыбающийся
человек. "Наверно он" - подумал Шубной и, чувствуя, как бьется у него
сердце, спросил:
- Могу ли я видеть Михаила Васильевича?
- Добро пожаловать, это я и есть! - Узковатые глаза Ломоносова блеснули
приветливым огоньком. - Проходи, молодой человек, хоть я и не знаю тебя, но
обличие что-то очень знакомое, наше, холмогорское. Садись, рассказывай, кто
ты, чей да откуда и чем я могу услужить...
Федот на минуту оторопел. Он представлял себе знаменитого земляка
совсем иным. Ломоносов выглядел очень простым, доступным и ласковым. Не было
на нем ни шитого золотом красного камзола, про который он много раз слышал в
Денисовке от Васюка Редькина, ни припудренных буклей. Лобастая голова
Ломоносова была гладко выбрита. Лицо припухлое, нежное, не как у
простолюдина. Когда Ломоносов улыбался и разговаривал журчащим голосом,
подбородок его слегка вздрагивал. Одет он был запросто, по-домашнему: на нем
была рубаха с расстегнутым воротом, короткие черные бархатные штаны, белые
чулки и кожаные туфли, украшенные металлическими застежками.
Не выпуская из рук шапки, не решаясь сесть в кресло, Федот проговорил
застенчиво:
- Я зашел к вашей милости... Я Федот Шубной, Ивана Афанасьева Шубного
сын. Меня-то вы не знаете, без вас родился, а отца должны знать. Он приказал
долго жить...
Тут Ломоносов широко распростер руки, крепко обнял Федота и трижды
поцеловал его.
- Ивана Афанасьевича... и, говоришь, скончался старик? Давно ли?
- Второй год пошел.
- Жаль, добрый мужик был. Я ему первой грамотностью своей обязан. Да
что говорить, память о твоем отце Иване Афанасьевиче, о нашей Денисовке мне
весьма дорога! Часто вспоминаю места наши. В Академии книгу нынче печатал
"Краткой российской летописец", в назидание его высочеству великому князю
Павлу Петровичу посвятил. И в той книге доказательство дано мною, что
чудское население, бытовавшее издревле на нашем Севере, не чуждо славянскому
племени и участие имеет в составлении российского народа... Писал сие и
думал о Холмогорах, об истории нашего края... Любо мне, когда земляки
навещают. Вот на прошлой неделе с Вавчуги от корабельщика Баженина были два
мастера - преотменные ребята! Семгу такую в подарок доставили - длиной в
полтора аршина, жирную... Ну, раздевайся, гостенек, да смелей себя
чувствуй... - Михайло Васильевич приоткрыл дверь на кухню и крикнул
горничной девушке: - Маша, приготовь-ка нам кофей по-питерски, с закуской!
Ломоносов обернулся к Федоту:
- А может и водочки выпьем?
Федот смутился.
- Нет, Михайло Васильевич, не обессудьте; здесь я еще не привык, а дома
отец отговаривал, молоденек был, ну, я и не набивался на хмельное.
- И не привыкай. Ну, хорошо, хорошо... Маша! Только кофей.
Раздеваясь, Федот достал из кармана завернутый в тряпку самодельный
костяной нож для разрезания книг.
- Вот, Михайло Васильевич, от чистого сердца примите подарочек, сам