"Анатолий Федорович Кони. Игуменья Митрофания (Из записок и воспоминаний судебного деятеля) " - читать интересную книгу автора

теперь при моем несчастии есть еще люди, которые не стыдятся явно выразить
мне свое участие! Нет уж, батюшка, благодарю и вас, и их; я уж как-нибудь
обойдусь без этой помощи". И она поклонилась ему смиренным поклоном
инокини.
Вскоре после этого ко мне в прокурорский кабинет пришел лохматый
господин добродушного вида, назвавшийся кандидатом на судебные должности
при прокуроре одного из больших провинциальных судов, и стал жаловаться на
следователя Русинова, что тот не хочет отпустить на поруки игуменью
Митрофанию без моего о том предложения.
"Я дам охотно такое предложение, - сказал я, - но ведь предъявлен
гражданский иск. Есть ли у ваших доверителей средства, обеспечивающие
поручительство на такую сумму?" - "Какое обеспечение? - изумленно
воскликнул пришедший. - Для чего?" И из последующего разговора выяснилось,
что он не знает, что поручительство по Судебным уставам принимается лишь с
денежным обеспечением, причем он с наивной назойливостью стал мне
объяснять, что я ошибаюсь и смешиваю с поручительством залог. Шутливо
погрозив ему написать его прокурору, какой у него невежественный кандидат,
я посоветовал ему прочитать Устав уголовного судопроизводства и не мешать
моим занятиям неосновательными жалобами на следователя. Через некоторое
время он снова пришел ко мне опять с какой-то нелепой просьбой и снова
стал незнание Судебных уставов валить с больной головы на здоровую, чем
мне достаточно прискучил. Когда следствие стало приближаться к концу,
Митрофания, после предъявления ей различных документов и актов, неожиданно
сказала, что просит моего совета - к какому защитнику ей обратиться. Я
ответил ей откровенно, что обвинение против нее ставится очень прочно и
что я буду поддерживать его энергически, почему советую ей обратиться к
какому-нибудь сильному и известному адвокату. Я назвал ей Спасовича,
Герарда и Потехина, останавливаясь преимущественно на последнем, так как в
деле был гражданский оттенок, а характер простой и исполненный здравого
смысла, без всякого ложного пафоса, речи последнего казался мне наиболее
подходящим для защиты.
"А что вы скажете о... - и Митрофания назвала фамилию являвшегося ко
мне кандидата, - если его пригласить?" - "Помилуйте, - отвечал я, - да
ведь это человек, ничего не знающий, неопытный и бестактный! Это значило
бы идти на верную гибель. Уж лучше взять защитника по назначению от суда".
- "Вот видите ли, батюшка, - сказала на это Митрофания, - я сама знаю, что
он таков, но его покойная мать была моей подругой по институту, и он
готовится быть адвокатом. Участие в таком деле, как мое, во всяком случае
сделает его имя известным, а известность для адвоката, ох, как нужна! Если
же господу угодно, чтобы я потерпела от суда, так тут ведь никто не
поможет. Пускай же мое несчастие хотя кому-нибудь послужит на пользу..."
Когда наступило жаркое лето 1873 года, Митрофания стала чувствовать
себя очень дурно в душной гостинице в одном из самых оживленных и шумных
мест Петербурга.
Повторение ее допроса предвиделось не очень скоро, и я, по соглашению
со следователем, решился удовлетворить ее просьбу и отпустить ее на
богомолье в Тихвин, а затем, если позволит время и ход следствия, то и на
Валаам. Поездка в Тихвин значительно укрепила ее и вызвала с ее стороны в
письме ко мне выражение неподдельной признательности за "утешение в
горьком положении". На суде в Москве, жалуясь на "содержание в