"Анатолий Фёдорович Кони. Совещание о составлении Устава о печати " - читать интересную книгу автора

побуждает свидетелей и участвующих в деле лиц воздерживаться от лжи и не
скрывать истины, а судей живее чувствовать святость своего призвания, быть
внимательными и строго соблюдать предписанные законом правила; на
публичность и связанную с нею гласность всякий невинно привлеченный может
рассчитывать, как на средства оправдания и смытая пятна незаслуженного
обвинения; она же составляет главное оружие в руках справедливого
обвинителя.
В 1886 году случаи и поводы закрытия дверей были очень расширены; мера
эта, принимаемая по постановлениям судов и по распоряжениям министра
юстиции, в сущности, перестала носить характер чрезвычайной - и в таком
объеме перешла в законодательную работу, ныне внесенную в Государственный
Совет и предлагающую вместо желательного ремонта Судебных уставов их
нежелательную и ничем не вызываемую коренную перестройку. Благодаря такому
расширению случаев непубличности, суды получили право закрывать двери
заседания, то есть устранять публичность и гласность в делах, где есть
обстоятельства, касающиеся таких распоряжений или действий высших мест и
лиц в государстве, публичное рассмотрение которых может быть несогласно с
достоинством государственной власти. Ввиду крайней растяжимости последнего
понятия, стали, к прискорбию, возможны случаи поспешной готовности к
устранению публичности.
В 1898 году Сенат должен был даже разъяснить одному из судов, что ссылки
на всеподданнейший доклад министра внутренних дел, высочайше утвержденный,
своевременно опубликованный и помещенный в Полном собрании законов, отнюдь
не могут считаться нарушающими достоинство государственной власти и
влекущими за собою закрытие дверей заседания. Таким образом, гласность
судебных заседаний введена в весьма тесные рамки и затем всё, что в эти
рамки не втиснуто, должно бы делаться, согласно закону, достоянием печати,
а чрез нее и всего общества. Но, в действительности, при широком и не
основанном на ее точном смысле толковании и применении статьи 140 и эта
ограниченная гласность подвергается постоянным и совершенно произвольным
урезкам. Цензурное ведомство накладывает печать молчания на отчеты по
гражданским и уголовным делам, очевидно руководясь соображениями местного
и личного, а не общегосударственного свойства.
Так, например, запрещено было печатать отчет по процессу княгини
Щербатовой с ее управляющим Ольховским и по делу липецкого уездного
предводителя дворянства Кожина и Тамбовского металлургического общества с
крестьянами; запрещены в последние годы отчеты и сведения о делах
Рогачевского в Харькове, Сосны и Эрна в С.-Петербурге, о процессе Тальмы,
несмотря даже на то, что он, после оставления без уважения его ходатайства
о возобновлении дела, был все-таки помилован, и др.
Ярким примером такого злоупотребления статьею 140 по отношению к делам,
разбирающимся в высшем суде империи, служит дело казанского
полицеймейстера Панфилова, обвиняемого в превышении власти, имевшем важные
последствия и выразившемся в принуждении трех девушек купеческого и
мещанского сословия, угрозою выдать им "желтый билет", подчиниться
гинекологическому освидетельствованию, причем несчастные должны были, в
обществе проституток, подвергнуться оскорбительному осмотру, и все три
оказались целомудренными. Когда, после больших пререканий и затруднений,
дело дошло до Сената, где оно должно было слушаться при открытых дверях,
последовало распоряжение, на основании статьи 140, о запрещении печатать