"Виктор Конецкий. Сценаристы и режиссеры в море" - читать интересную книгу автора

приволокли к нему Гию и он увидел эту жуткую флегмону. Резать надо было
немедленно. Новокаина не было. И в отношении антисептики дело обстояло хуже
некуда. Чтобы перестраховаться, фельдшер засадил в центр опухоли полный
шприц какого-то пенициллина, и я с трудом удержал в себе сознание и устоял
на ногах.
Гия сидел в кресле ничем не привязанный и молчал, только побелел и
ощерился. И все время, пока фельдшер тупым скальпелем кромсал его, он
продолжал молчать. А после операции решительно встал с кресла, чтобы
самостоятельно идти в каюту. Ему хватило ровно одного шага, чтобы
отправиться в нокдаун.
Старший помощник капитана Гена Бородулин (сейчас он капитан, и дай ему
господь всегда счастливого плавания!) выдал пациенту стакан спирта, хотя на
судне уже давно, даже в дни рождений, пили только хинную настойку.
А на следующее утро, выволакивая из ледяного месива очередной мешок с
мукой, я увидел рядом перебинтованного режиссера, запорошенного угольной
пылью, под огромным ящиком с запчастями ветряка...
Вы думаете, Гиино геройство помогло нам найти общий язык? Черта с два!
Я не какой-то там хлюпик. Конечно, я высказал в общей форме похвалу его
мужеству и умению терпеть боль, но когда на Земле Бунге мы отправились на
вездеходе охотиться на диких оленей, я захватил единственный карабин, а ему
досталась малопулька. Я вцепился в карабин, как молодожен в супругу. И на
все справедливые требования стрелять в оленей по очереди отвечал холодным
отказом.
Никаких оленей мы не обнаружили, вездеход провалился под лед, вытащить
его не удавалось, вокруг была ослепительная от снега тундра и лед
Восточно-Сибирского моря, вернее, лед пролива Санникова. Шофер-полярник
предложил пострелять из карабина ради убийства времени в консервную банку. И
мы долго стреляли, а Гия расхаживал взад-вперед по тундре и делал вид, что
все происходящее его не интересует, что стрелять из карабина в банку ему ни
капельки не хочется и что теперь он до карабина никогда в жизни не
дотронется.
Патронов оставалось все меньше. Мы мазали отчаянно -замерзшие, на
ветру, возле наполовину затонувшего вездехода. Когда патронов оставалось три
штуки, моя гуманитарная составляющая не выдержала. Я отправился к
врагу-соавтору и протянул карабин. Его грузинско-горская сущность тоже не
выдержала. Он сказал, что я та еще сволочь, что он никогда не пошел бы со
мной в разведку и так далее, но руки его непроизвольно протянулись к
карабину.
И он всадил все три патрона в эту дурацкую банку! И потом с
индифферентным видом продолжал расхаживать взад-вперед по тундре. И вид у
него был индюшечий, так как он изображал полнейшее равнодушие к своей
победе, как будто был чемпионом мира по стрельбе, а не обыкновенным
начинающим режиссером и бывшим неясно каким архитектором!
Вот в такой жуткой психической обстановке происходили роды сценария
"Путь к причалу"!
Соавтор обыгрывал меня в домино, демонстрировал суровое мужество, лучше
меня стрелял из карабина. Оставалось - попасть в хороший шторм. Я не
сомневался, что бывший архитектор будет травить на весь ледокольный пароход
"Леваневский" от фор- до ахтерштевня.