"Виктор Конецкий. Кошмарная история с моим бюстом" - читать интересную книгу автора

количества экспонатов. Вот меня и отлили - повезло Геннадию Дмитриевичу
Залпову.
Собрал я штук пять московских красоток - знакомых и вовсе не знакомых -
и повез их на выставку, чтобы оглушительно похвастаться свидетельством
своего вечного теперь бессмертия. Ну-с, купил билеты и повел московских
красоток, одна из которых почему-то оказалась негритянкой, в космические
пространства манежных анфилад.
Искали мы мой бюст, искали - раза три выставку обошли -нет меня. Ни в
натуре нет, ни, как говорится, в списках-проспектах. Я было решил, что меня
просто-напросто разыграли. Но тут негритянка обнаружила произведение
Геннадия Дмитриевича Залпова. Под моим пластическим изображением висела
бирка:

"Портрет писателя-моряка В. Корнецкого.
1979. Бронза. 65 х 25 х 36".

Красотки принялись хохотать над опухшей бронзовой физиономией и
перевранной фамилией. Я обозлился, исправил фамилию под портретом шариковой
ручкой, смотрительница-служительница подняла шум и гам, меня повели в
дирекцию Манежа, и там я битый час доказывал, что не верблюд.
За это время красотки смылись.
Мне ничего не оставалось, как опять пойти в зал и повертеться минут
пятнадцать вокруг бюста в надежде, что кто-нибудь из редких посетителей
обнаружит наше сходство, но такого не случилось. Тогда я позвонил Генке и
сказал, что отлил он не меня, а какое-то чучело, да еще и под другой
фамилией. На это Генка сказал, что я не Гоголь, чтобы быть на себя похожим,
и сам виноват, что у меня дурацкая фамилия, которую вечно путают, и что я
должен быть ему до гроба благодарен хотя бы за то, что угодил в компанию
Петра Великого, Витуса Беринга и Ивана Папанина. Но даже такие соседи по
выставочному залу меня не утешили, а усы Петра напомнили почему-то усы
булгаковского кота из "Мастера и Маргариты".
К счастью, тут я обнаружил портрет капитана дальнего плавания Ивана
Александровича Мана. Он первым водил "Обь" в Антарктиду, а во время войны
проявил огромное количество какого-то уже запредельно-бесшабашного мужества,
когда угодил в штрафбат и высаживался в Констанце. Так вот, фамилию Ивана
Александровича тоже переврали, и значился он как МААН - два "а" в середине.
И я утешился, плюнул на "мраморную слизь" и решил выкинуть историю из
головы. Не тут-то было! Зимой "Голубые дороги Родины" привезли в родной
Ленинград и развернули уже в нашем Манеже. На выставку занесло одного моего
высокого морского начальника, Героя Социалистического Труда. И вот, когда он
обнаружил бронзовый бюст рядового судоводителя, а такое вообще-то положено
при жизни только настоящим дважды Героям, то начальник так обозлился на мою
нескромность, что к чему-то придрался и сделал мне дырку во вкладном талоне
к диплому, а затем отправил меня вне очереди на Охту на курсы повышения
квалификации комсостава флота.
Но и это не конец. Где-то еще через год звонит Гена и спрашивает, нет
ли у меня знакомых в Прокуратуре СССР. Я отвечаю, что пока нет, но в будущем
все возможно. Он орет, чтобы я прекратил шутки, потому что легендарный бюст,
когда "Голубые дороги Родины" везли уже с Дальнего Востока в Клязьму, на
родных сухопутных железных дорогах сперли. Из Хабаровска мое бронзовое