"Виктор Конецкий. Арктическая 'Комаринская' ("Фома Фомич Фомичев") " - читать интересную книгу автора

дело, в Ленинград, в ящик с надписью "Местные". Я обратил его внимание на
этот прискорбный нюанс. Фомич минут пять сурово жевал губами и глядел в
чукотские пространства, затем ринулся к заведующей и потребовал извлечения
своего письма обратно. Начальница оказалась вполне под стать Фомичу -
извлекать корреспонденцию наотрез отказалась. Фомич лебезил, брал на испуг,
хватался за сердце, но получал одно: "Не положено, дорогой товарищ!" Так мы
и ушли не солоно хлебавши. И Фомич очередной раз потряс меня своей
нетрафаретной реакцией: "Замечательная заведующая! Значить, такую на
служебном посту за пол-литра не купишь!"
Окончательно Фома Фомич (по данным Октавиана) спятил, когда решал в
Лондоне гамлетовский вопрос: как быть, если матрос просится на берег в
гальюн в два часа десять минут ночи, а:
1) судовые гальюны опечатаны;
2) есть приказ не пускать людей на берег Великобритании после 19.00;
3) есть приказ не пускать их туда меньше, нежели по пять человек в
группе;
4) нужду в туалете в два часа десять минут ночи срочно испытывает
только один член экипажа, а все остальные, значить, не хочут?
Вот тут-то легендарный драйвер окончательно и свихнул мозги...

Бывают же на свете праздники! - получил целый пакет писем, пересланных
на Чукотку любезной соседкой.
Не вся корреспонденция оказалась приятной.
"Уважаемый товарищ Конецкий! До последнего времени Вы числились среди
любимых мною писателей. Увидев фамилию в оглавлении 3-го номера "Звезды", я
взяла этот журнал и предвкушала новую интересную и приятную встречу с Вами.
Однако приходится идти по стопам некоего газетного фельетониста тех времен,
когда мы еще смотрели фильмы с участием Мэри Пикфорд. Он написал так: "Как
ни крути, как ни верти, в какой ни рекламируй мере, но Мэри Пикфорд в
"Дороти" почти совсем уже не Мэри - ничем не лучше наших Маш, - и я
признаться ей намерен: "О Мэри, Мэри! Я был ваш, но больше я уже не мерин".
В Ваших "Путевых портретах с морским пейзажем" читателя неприятно
поражает пошлое смакование таких подробностей, как, например, роман капитана
с буфетчицей.
Но это бы куда еще ни шло.
Глубоко возмутителен описанный Вами эпизод с какой-то австрийской, что
ли, графиней, которой Вы предложили в качестве условия принятия на борт ее
собаки сверх всех фунтов стерлингов - разрешить Вам "пощекотать ее животик".
По Вашим словам, она это легко разрешила (хотя следовало бы влепить Вам
оплеуху!).
Но, понимаете ли, поведение зарубежной потаскушки, будь она графиня или
герцогиня, меня, Вашего читателя, мало волнует. Несомненно, наши
отечественные потаскушки поступили бы так же, как она. Возмутительно то, что
Вы - советский человек за границей - показали себя пошляком, дикарем,
варваром; словом - унизили свое достоинство, хотя бы только перед этой
"графиней" (и всеми, с кем она поделится своим приключением с русским,
советским моряком! ). А унижая себя, советский человек за рубежами нашей
родины, позорит тем самым и всех нас, и всю нашу страну, которую он - хочет
он того или не хочет - представляет там. По его поведению судят обо всем
советском обществе.