"Рыцари света, рыцари тьмы" - читать интересную книгу автора (Уайт Джек)

ГЛАВА 4

— Войдите!

Одо Фонтенблоский, некогда епископ Эдесский, а теперь секретарь-переписчик у короля Иерусалимского Балдуина Второго, даже не оглянулся на стук в дверь, но узнал посетителя, проникшего в комнату после оклика, по звуку шагов. Тогда Одо откинулся в кресле, отложил в сторону писчее перо и помассировал глаза ладонью, широко зевнул, а потом сцепил пальцы на затылке.

Перед ним предстал тщедушный непримечательный человечек с глазами-щелками и длинным остреньким носом. В руках он сжимал тяжелый ящичек, сработанный под фолиант в кожаном переплете. Лицо человечка было невыразительным, движения — скупыми, а одежда — скучной до такой степени, что о ней и вовсе нечего было сказать. Если бы в помещении находился еще кто-нибудь, он бы перетянул все внимание на себя, а скромный посетитель превратился бы почти в невидимку.

Одо остановил на человечке долгий взгляд, затем расцепил пальцы и скрестил руки на груди.

— Ну, говори. Что ты узнал?

Тот едва приметно покачал головой.

— О том, что вы велели выяснить, — ничего. Там нечего выяснять. Везде лазутчики принцессы… всякий раз их не меньше шести. Они меняются через четыре часа, но лишь понапрасну тратят время, хотя, вероятно, им хорошо за это платят. Вы послали меня понаблюдать за ними и установить, что они пытаются подглядеть. Ответ таков, мессир епископ: они вовсе не подглядывают, но еще поразительнее — хотя это и не удивительно, если вы улавливаете, к чему я клоню, — шпионы сами не понимают, что должны увидеть. Они приставлены к монаху, молодому рыцарю, то есть воину, и исправно ходят за ним следом, но не могут взять в толк, зачем именно. За эти три дня я говорил с шестерыми соглядатаями, и все они в один голос твердят: ничего не видели, ничего не обнаружили.

— Значит, мои время и деньги, как и Алисины, тоже потрачены впустую? Так следует тебя понимать?

— Нет, совсем не так, мессир. Я только сказал, что не выяснил того, что вы мне поручали.

— Вместо этого ты выяснил что-то другое.

— Пожалуй. Мне так кажется, а решать вам. Подробности прелюбопытные.

— Прелюбопытные подробности, но не те, что мне нужны. Ясно. И мне, наверное, придется выложить за них дополнительную сумму. Ну же, говори, не стесняйся.

Посетителя отнюдь не смутил епископский сарказм. Он открыл ящичек, извлек оттуда грязный платок, утер им нос, а затем, довольно засопев, убрал на место.

— В конюшнях что-то есть.

Епископ вытаращил глаза от изумления:

— Ну, конечно, в конюшнях что-то есть! Там целая монашеская община с лошадьми в придачу!

— Нет, не только. Там что-то странное.

— Странное… ага. Может, монахи открыли там бордель?

— Может. Возможно, они даже блудодействуют с кобылами, откуда мне знать. Мне не удалось приблизиться настолько, чтобы разглядеть, хотя я подобрался ближе, чем многие до меня. Эта компания монахов явно себе на уме. Есть у них некие сержанты, что живут в бараках, построенных прямо у входа в конюшни. Сами же монахи поселились внутри. Эти группы никогда не смешиваются… ну, сержанты и монахи… а по мне, раз уж они все монахи, то должны быть равны. Так мне говорили.

— Ничего-то ты не выяснил, а все, что ты себе навоображал, никуда не годится. Во-первых, это рыцари и их слуги, то есть благородные люди и простолюдины. Что до монахов, есть братия, а есть послушники — вот тебе и причина неравенства. А теперь будь добр, скажи мне, что тебе показалось таким уж подозрительным.

— В общем, я точно не знаю, но что-то явно не так. Думается мне, где-то там внутри есть дверь, в которую запрещено входить всем, кроме тех девяти рыцарей. А еще я слышал, как оттуда доносились стуки, словно кто-то долбил камень.

— Долбил камень… Известно ли тебе, что эти конюшни расположены на вершине Храмовой горы? Что они выдолблены прямо в ней? Давай предположим на минуту, что рыцари возжелали немного улучшить свои жилищные условия. Единственный для них приемлемый способ расширения жилого пространства — вырубить его в скале. Ты согласен?

— Да, возможно, и все же…

— Ясно, ясно… и все же тебе мнится что-то несообразное. Говори прямо — что там такое? Например, та дверь, куда воспрещен вход всем, кроме девяти рыцарей, — где она?

— Внутри… в самой темной части конюшен, где-то в глубине.

— Там, где живут сами рыцари?

— Да, все пространство поделено на две части: одна для лошадей, другая для монахов.

— А сержанты, ты говорил, поселились рядом?

— Да. Некоторые из них работают в стойлах, но не живут там. Они выстроили себе барак прямо под стеной.

— Значит, внутри конюшен обитают только рыцари… Тогда почему ты удивляешься, что они заходят в ту дверь, или в какие там еще есть двери, если кроме них там никто не живет? Тебе не приходило на ум, что они справляют там нужду?

— Нет, мессир епископ, отхожие места у них расположены с другой стороны. К тому же это всего-навсего конюшня, и там все время ходят сержанты, туда-сюда. А у той двери постоянно находится кто-то из рыцарей. Не то чтобы он там на страже, но правды ради замечу, что, стоит кому-то из сержантов подойти к ней слишком близко, тут же из ниоткуда появляется один из монахов и выпроваживает его… очень вежливо, без всякого насилия, но всенепременно, исключений не бывает. Кто станет охранять нужник? Я наблюдаю за этой дверью уже не первую неделю, и подобные случаи повторялись два десятка раз. Зато я ни разу не видел, чтобы туда входил кто-то из сержантов.

— И поэтому ты решил, что все это очень подозрительно. Или ты чего-то недоговариваешь?

Человечек покачал головой:

— Я все сказал.

— Ну-ну. Не знаю, как ты отнесешься к моим словам, но мне не интересны твои домыслы, Грегорио, и я плачу тебе не за это. Я и сам могу измыслить что угодно и про кого угодно — в том числе и про тебя. От тебя же, от ничтожного помощника, требуются достоверные факты, подкрепленные доказательствами, — в обмен на получаемое тобой вознаграждение. Всему, что тебе кажется, нельзя доверять — до тех пор, пока ты сам с уверенностью не можешь сказать, что правда, а что нет, и предоставить тому подтверждение. Понятно ли я говорю, Грегорио?

Человечек кивнул, а епископ хмыкнул, взялся за перо и снова склонился над столом.

— Иди же и не возвращайся, пока не сможешь утверждать наверное, что твои подозрения оправдались.

Не дожидаясь ухода Грегорио, Одо углубился в работу, но, едва дверь за шпионом закрылась, он вскочил, бросив перо на стол, и прошествовал к оконной арке, откуда был виден внутренний двор королевского дворца. Посреди него весело бил фонтан, обложенный мрамором и обсаженный пальметто. Одо злился и — ревновал. Со злостью он успел свыкнуться, а с ревностью столкнулся впервые. Сладить с ней было нелегко.

Одо не заблуждался насчет своих чувств. Ему хотелось бы думать, что во всем виновата принцесса Алиса, и, найди он подходящего собеседника, он бы все растолковал ему в мельчайших подробностях, не пропустил бы ни одного случая или возможности, использованных ею для его обольщения. Увы, разумеется, Одо ни с кем не мог это обсудить; кроме того, в глубине души он знал, где скрывается истина. Алиса была ни при чем. Она не принуждала его спать с ней — ни в первый раз, ни во все последующие. Он сам дал себя опьянить, хотя знал, что принцесса по своему капризу и произволу готова раздвигать ножки для любого. Она казалась ненасытной; она была красива и головокружительно юна — восемнадцать лет против епископских сорока двух. Вот где крылась причина его ревности: ему не хватало молодости, чтобы утолить ее жажду, — не хватало еще четыре года назад, когда ей едва исполнилось четырнадцать.

С самого начала связи с Алисой Одо уже знал точную причину ее благоволения к нему. Много лет он был ее духовником; когда принцесса подросла, епископ уже не мог без трепета и эротического возбуждения выслушивать ее все более пылкие исповеди. Она вплотную занялась своим телом, исследуя его чувственные возможности. Во всех мелочах на протяжении нескольких месяцев излагала она епископу историю своего увлечения молодым придворным ее отца, включая разнообразные сны и фантазии. По мере продвижения дела воодушевленная Алиса потчевала исповедника самыми интимными и мерзостными подробностями обольщения злополучного молодца.

Разумеется, и Одо не избегнул ее чар, и вскоре обнаружилось, что принцесса получает огромное извращенное удовольствие от встреч с духовником, в точности угадывая нюансы ее влияния на человека за ширмой исповедальни и смакуя все непристойности ее приключений, вплоть до мельчайших подробностей. Таким образом, сначала подготовив как следует почву для грехопадения епископа, впоследствии она без труда соблазнила его.

Разумеется, здесь не обходилось без quid pro quo.[13] Алиса ничего не делала, ничего никому не давала без этого quid pro quo. В обмен на удовольствие, предоставляемое ее обворожительным молодым телом, Одо снабжал принцессу разными сведениями — данными щекотливого, конфиденциального свойства, предназначенными для ограниченного круга людей. Он рассказывал ей все, о чем говорят в палатах королевского совета. Договоренность появилась между ними, когда принцессе только исполнилось четырнадцать, но это было малосущественно: Алиса де Бурк, избалованная отцом и выросшая среди властных и влиятельных государственных мужей, душой и умом давно перестала быть ребенком. Рассудительная не по годам, она вполне сошла бы за взрослую женщину проницательного ума, поднаторевшую в разного рода интригах. Пока ее подруги-одногодки играли в детские игры, она давно определила свои амбиции и начала осуществлять их.

Одо все это знал, как понимал и то, что она будет пытаться задобрить его, а потом начнет использовать для собственных целей. Размышляя о ее подстрекательских намерениях, он искренне негодовал, но, когда подошел момент положить на одну чашу весов свою совесть, а на другую — похоть, узнать истинную цену своим принципам, тщетно противостоящим настойчивости ее упругого и податливого бедра, — он своим выбором обратил в ничто все прежние возвышенные идеалы, которыми привык гордиться.

Его теперешнее раздражение проистекало из известия, полученного епископом от одного из многочисленных соглядатаев два месяца назад, — что Алиса без ума от молодого монашествующего рыцаря Сен-Клера. Этим соглядатаем была одна из служанок в покоях Алисы. Ее присутствие там успело стать до того незаметным, что ей вполне можно было доверять. Она-то и подслушала указания, которые Алиса давала своему фактотуму,[14] евнуху по имени Иштар. Принцесса велела приставить наблюдение к монаху Сен-Клеру — тот называл себя братом Стефаном — и доложить ей, сколько у него любовниц и чем он с ними занимается.

Никаких любовниц, разумеется, не нашли, как не обнаружили вообще ничего порочащего относительно Сен-Клера, но это только подстегнуло Алису копнуть глубже и проверить другие версии. Сам Одо не сомневался, что юноша ни в чем не повинен и безгрешен, однако, видя, как день ото дня растет ее одержимость им, епископ приставил к Алисиным шпионам своих собственных, надеясь собрать сведения, каким-либо образом очерняющие пресловутого монаха. Тогда можно было бы превратить его в persona поп grata для всех, в том числе и для самой Алисы.

Сейчас, озирая дворик и обдумывая слова Грегорио — его беспочвенные подозрения и уверенность в том, что в конюшнях творится неладное, — Одо почувствовал первые проблески идеи, которой он подцепит Алису, встряхнет ее как следует и снова даст ей понять, что он еще существует и желает ее. Воодушевившись, Одо принялся приводить в порядок мысли и вскоре уже набросал в уме черновой вариант будущего плана. Он прошел обратно к рабочему столу, неслышно насвистывая, и любой, близко знавший епископа, подтвердил бы, что священник о чем-то напряженно размышляет.