"Подземелья Редборна" - читать интересную книгу автора (Доннел Тим)

ГЛАВА 15

Интересно, кем она была в замке? Кормилицей? Нянькой? Служанкой? Странная старуха… Наверняка она после всей этой истории немного тронулась умом — послушай, как она со своими псами разговаривает. — Конан кивнул в сторону Мергит.

Как только лошади выехали на большую лесную прогалину, она ловко соскочила с коня и, не глядя на попутчиков, отошла в сторону, подальше от черневшего во мху кострища. Псы тут же выскочили из зарослей и, повизгивая, стали кружить вокруг своей хозяйки. И вот теперь, сидя на земле и тихо смеясь, Мергит играла с ними, как с маленькими щенятами: трепала за уши, толкала, что-то негромко приговаривала, ласково называя по именам.

Псы, отталкивая друг друга, так и лезли к ней под руки, валились на спину, задирали кверху лапы, скаля в улыбке страшные пасти.

— Нет, Конан, тут что-то не чисто… Откуда она все это знает и как увидала? — с опаской шептал Рыжий Бёрри, вытряхивая припасы из последнего мешка. — Можно подумать, что рядом стояла… Но ведь сам посуди: ей надо было идти по всем переходам следом за ними, да так, чтобы ее не заметили. Не понимаю. А какой у нее был взгляд, когда она об этом рассказывала… У меня по спине мурашки бегали, все время казалось, что она вот-вот вцепится в горло, как бешеная волчица! И еще… Словно бы я ее когда-то видел в замке старого барона… Нет, не припомню…

Конан, вполуха слушая бормотание певца, не мог отвести глаз от резвящихся на сером мху огромных черных псов. Тонкие руки старухи казались сухими хворостинками, когда она любовно задерживала их в алых собачьих пастях, способных шутя перекусить не то что слабую женскую руку, но и запястье взрослого сильного мужчины.

— Радуешься, Гоций, что домой возвращаемся? Я тоже рада… А тебе, Ойрис, все бы баловаться! Ну, иди, иди сюда, мой мальчик! Да не толкайтесь, детки, всех приласкаю, никого не забуду… Ах ты, разбойник, как всегда, вперед вылезти норовишь! Думаешь, если младший, так все тебе позволено?! Ну, ладно, не отворачивай голову, клади ее ко мне на колени! Вот так, вот так…

Бёрри хотел что-то сказать, но так и застыл, сунув руку глубоко в мешок. Его губы что-то беззвучно шептали, он тоже во все глаза уставился на старуху.

Усмехнувшись какой-то своей мысли, Конан забрал у Бёрри мешок и позвал:

— Иди, Мергит, подкрепимся напоследок, чтобы приехать в Редборн налегке. Говоришь, к вечеру уже будем в деревне?

Она осторожно сняла с колен тяжелую собачью голову и подошла ближе.

— Да, киммериец, и стемнеть не успеет… Я сейчас живу не в замке, а в маленькой хибарке на краю деревни. Если не думаете, что я совсем с ума спятила, — она, усмехнувшись, глянула на Бёрри, — переночуйте у меня, а утром идите к новому барону, раз у вас к нему важное дело.

Она села напротив Конана и потянулась к хлебу. Сейчас, когда теплые лучи солнца падали на ее лицо, Мергит казалась совсем иной, чем ночью и даже утром. Морщинистые щеки словно разгладились, а тонкие губы слегка порозовели. Похоже, когда-то она была очень красива — гордое лицо, орлиный нос, высокий лоб… Бёрри, задумчиво прижав к груди флягу, смотрел на женщину не отрываясь и изредка тряс головой, словно пытаясь что-то припомнить.

Молча дожевав кусок сыра и сделав добрый глоток вина, Конан решительно затолкал остатки еды обратно в мешок. Кинув его Рыжему Бёрри, он отвязал вороного, собираясь вскочить в седло. Псы неторопливо поднялись, потягиваясь и зевая, и один за другим бесшумно скрылись за стволами высоких деревьев.

Старухе, видно, было не впервой путешествовать таким образом — уцепившись за седло и встав на подставленную ногу киммерийца, она легко вскочила на широкий круп коня и удовлетворенно засмеялась:

— Хвала Митре, что он послал мне таких славных попутчиков! Поверьте, старая Мергит сумеет вас отблагодарить за доброту!

Лошади ходко шли по узкой дороге, и каждый шаг приближал путников к цели. Покачиваясь в седле и невольно подгоняя вороного, Конан вспоминал сегодняшнее утро, и голос старухи, тихо, как мышь, сидевшей сейчас сзади, словно все еще звучал в его ушах, то звеня, то хрипя от бессильной ненависти. Вспоминая жуткую повесть Мергит, киммериец чувствовал, что огонь, пылавший в его груди, разгорается буйным пожаром неотвратимого возмездия. Как река в начале пути вбирает в себя ручьи и мелкие речки, чтобы стать огромным потоком, текущим к океану, так и его ненависть, сливаясь с ручьями чужого гнева, неслась вперед, и свернуть с этого пути было уже невозможно.

Сегодня утром Конан все-таки задремал у погасшего костра. Когда он проснулся, то увидел, что Мергит, укутавшись в дырявый плащ, сидит в стороне, окруженная своими собаками. Один из псов, настороженно подняв голову, лежал у самых ног хозяйки, а она, задумчиво глядя в сторону Конана, ласково поглаживала зверя по спине.

Поежившись от утренней сырости, Конан встал и потянулся, расправляя онемевшее за ночь тело. Рядом, уткнувшись носом в скомканную полу плаща, сном невинного младенца спад Рыжий Бёрри. Конан крепко поддел его под бок и не спеша пошел к старухе. Бёрри спросонья вскочил как ошпаренный, обеими руками подняв над головой тяжелую дубину. Покрутив головой, с облегчением выругался:

— Тьфу, дерьмо нергалье! Так это ты меня толкнул? А то мне приснилось, что в темноте подбираются эти… эти… — Он мотнул лохматой головой в сторону собак. — И будто бы уже в бок вцепились! Ну, хвала Митре, ночь прошла благополучно.

Накинув на плечи плащ, он удалился за кусты оправиться, на всякий случай не выпуская из рук дубину. Псы встали и отошли в сторону, к самому краю поляны. Лишь один, тот, на спине которого покоилась сморщенная рука старухи, так и остался лежать, опустив голову на колени хозяйки. Конан присел рядом, пытливо глядя в глаза Мергит:

— Ну, рассказывай, что знаешь. Потом двинемся дальше.

Вернулся окончательно проснувшийся Бёрри, отбросил в сторону тяжелую дубину, сбегал к костру за флягой и кубками. Отпив несколько глотков, старуха зарылась пальцами в густую черную шерсть замершего пса и сказала:

— Я расскажу все, и, клянусь Митрой, вы не услышите ни слова лжи! Но если хоть один из вас, — она взглянула на них глазами, полными гнева и угрозы, — если хоть один из вас прервет меня или задаст вопрос, я тут же встану и уйду, и больше вы меня не увидите! И это будет самое худшее, что может случиться с вами на этой дороге!

«Ха, испугала!»  — чуть было не сорвалось с губ Рыжего Бёрри, но, встретившись с угрожающим взглядом Конана и покосившись на сжатый кулак, он поспешно прикусил язык.

— Год назад, незадолго до праздника Изобилия Митры, барон Дисс имел очень неприятный разговор с герцогом Оргельдом. Они даже чуть не поссорились, и из-за кого! Из-за этого выскочки Ферндина! Тому вздумалось на какое-то время покинуть Мэнору, а герцог, словно влюбленная женщина, чуть ли не цеплялся за полы его кафтана, умоляя остаться… И барон Дисс, придя в нешуточный гнев, осмелился напомнить герцогу, каким он был совсем недавно и каким стал по милости этого проходимца… — Мергит помолчала, словно заново вспоминая случившееся. — Так вот, Ферндин уехал, герцог заперся в своих покоях, а барон Дисс, призывая милость Митры, тоже удалился к себе в опочивальню. Он долго не мог уснуть и все думал, что же приключилось с герцогом, которого он любил, как родного сына… И тут дверь, запертая изнутри на широкий засов, вдруг неслышно распахнулась, и на пороге показалась фигура в темном плаще с капюшоном. Барон хотел крикнуть, позвать слуг, но язык словно примерз к гортани.

Подойдя ближе, незваный гость откинул капюшон — и Дисс увидел перед собой торжествующее лицо Ферндина! Дисс стоял и молчал, скованный чужой волей. Ферндин подошел ближе, похлопал старого барона по щеке, как похлопал бы смазливую служанку, и сказал:

— Разрешаю тебе сесть, старик!

Барон послушно подошел к креслу, но услышал сердитый окрик:

— Садись на постель, мне не нужно, чтобы ты хрипел и задыхался в этом кресле! Вот, так уже лучше. На, выпей за здоровье будущего барона Ферндина Редборнского! — И он вынул из-под плаща высокий кубок с вином.

В душе Дисса все клокотало, ему хотелось проткнуть негодяя мечом, но вместо этого он протянул руку к кубку.

— Пей, пей, это еще не смерть! Смерть придет к тебе позже, в замке Редборн! Не хочу, чтобы в Мэноре ходили всякие слухи. Ты тихо скончаешься у себя в поместье, в своей постели… Все будет очень достойно, обещаю.

С ужасом прислушиваясь к этим словам, барон осушил кубок с горьковато-сладким вином и обессиленно откинулся на подушки.

— Отлично! Семя ненависти ко мне еще не успело как следует прорасти в твоей душе, и вот ты мой! Утром потребуешь, чтобы тебя отвезли в Редборн, и это будут твои последние слова. Все, старик, прощай, ты мне больше не помеха. — Подойдя к двери, он вышел так же тихо, как и появился…

Конан, слушавший Мергит, стараясь не проронить ни слова, задумчиво поднял глаза и раскрыл было рот, но пинок, которым наградил его Бёрри, заставил киммерийца опомниться. И снова тишина повисла над поляной.

— Сыновья барона накануне прибыли в Мэнору, чтобы участвовать в турнире. Наутро они нашли отца лежащим без движения на смятых покрывалах. Старик едва слышно повторял побелевшими губами: «Домой! Скорее в Редборн!»  — а из глаз его катились крупные слезы…

Его привезли в замок вечером, и всю ночь баронесса Энора не отходила от мужа. Его глаза неотрывно и требовательно глядели на нее, губы вздрагивали — старик пытался что-то сказать и не мог… Лишь утром, когда взошло солнце, старый барон словно разорвал оковы, пленившие его язык. И тогда он рассказал баронессе все. Я своими ушами слышала это, потому что была рядом… Да, совсем рядом…

Старуха снова надолго замолчала, мрачно глядя на своих псов. Конан и Бёрри ждали, когда она заговорит снова; у киммерийца губы сжались от гнева, а Рыжий украдкой вытирал повлажневшие глаза.

— Днем барон Дисс умер, — продолжала Мергит, не глядя на приятелей, словно разговаривала сама с собой. — Барон умер, а его старший сын, Дигрис, хотел тут же помчаться к герцогу и рассказать о злодеянии. Но его мать, баронесса Энора, отговорила сына от безрассудной затеи: уж она-то знала, как герцог относится к своему новому любимцу, и прекрасно донимала всю безнадежность этой затеи.

Через девять дней после смерти барона, когда наступил первый срок поминовения, ближе к вечеру у ворот замка появился усталый путник на взмыленном коне, а с ним — двое молчаливых темнокожих слуг…

Голос старухи дрогнул, в груди послышался мучительный хрип. Бёрри поспешно плеснул вина, и она жадно осушила кубок.

— Это был немолодой воин, почти одних лет с бароном. Никто его раньше никогда не видел, но он вытирал скатывающиеся на седую бороду слезы и говорил, что когда-то давно хорошо знавал барона Дисса и даже сражался с ним плечом к плечу. Его проводили в зал, и он присоединился к поминальной трапезе.

И тут же что-то странное стало твориться в замке: пламя светильников то вспыхивало высокими столбами, то почти угасало, а то вдруг огни трепетали так, будто по залу гулял сквозной ветер, хотя все окна были плотно закрыты. Громко хлопали тяжелые двери, испуганные слуги, вносившие блюда, клялись, что доски пола и ступени лестниц скрипели сами собой, словно по ним ходил кто-то большой и тяжелый. Из оружейной залы вдруг послышался стон и лязг оружия…

Когда сыновья барона Дисса отперли дверь и осветили факелами огромное мрачное помещение, то увидели, что старинный щит Редборна разбит на куски, а все оружие в беспорядке разбросано по полу… Это душа барона Дисса не могла успокоиться, она взывала к мести, и здесь же, над обломками старинного щита, баронесса и ее семеро сыновей поклялись отомстить!

Гость, стоявший в дверях за их спинами, спросил: за что и кому? Ответом ему было молчание. Никто больше не проронил ни слова. Все разошлись по спальням, гостя тоже проводили в одну из комнат для гостей.

Слуги, все еще прислушиваясь к каждому шороху, попрятались и затихли, как испуганные мыши. Вскоре в замке наступила тишина, пугающая, тревожная тишина…

Баронесса Энора, сразу как легла, забылась тяжелым сном, но глубокой ночью вдруг проснулась, словно ее разбудили. Она быстро встала, оделась и, взяв в руки небольшой факел, выскользнула из опочивальни. Минуя пустые темные комнаты, сворачивая в узкие коридоры, она уверенно шла в западное крыло замка. Обычно там никто не жил, лишь когда во время охоты наезжал из Мэноры сам герцог со свитой, их размещали в этих парадных комнатах. Баронесса все шла и шла, словно повинуясь настойчивому зову, и свет от ее факела зловеще играл на темных сводах пустых галерей.

В одном из коридоров она подошла к небольшой приоткрытой дверце. За ней начиналась крутая лестница, ведущая к старым винным погребам, которыми уже по меньшей мере сотню лет не пользовались. Обычно эта дверца была заперта, но сейчас она открылась, даже не скрипнув. Словно бы ничуть этому не удивившись, баронесса стала уверенно спускаться, придерживаясь рукой за полусгнившие перила. И вдруг внизу мелькнул неясный отблеск… Несколько людей с факелами стояли молча, словно поджидая ее. Она вышла на широкую площадку и оказалась рядом со своими сыновьями. Немного в стороне стоял их вечерний гость, а за его спиной темными изваяниями замерли слуги.

Не терпящим возражений голосом, как будто он был здесь полновластным хозяином, незнакомец велел оттащить в сторону тяжелую плиту, закрывавшую вход в подвал. Юноши с застывшими, как маски, лицами, беспрекословно ему повиновались. После этого он велел им спуститься вниз. Не глядя на мать, по узкой сырой лестнице они сошли в подземелье и укрепили факелы в старинных держателях. По источенным влагой стенам сочилась вода, пахло плесенью и гнилью. Но никто не спрашивал, зачем они здесь и почему незнакомец отдает им приказания, как простым слугам… Баронесса так же безмолвно спустилась вслед за ними и замерла у самой стены.

Рядом, подобно сырой пещере, зияла одна из глубоких ниш, в которых раньше были заделаны огромные винные бочки. Повинуясь взгляду незнакомца, слуги быстро вбили в стену ниши стальные крючья с цепями и подвели к ним безмолвную баронессу. Несколько мгновений спустя она была прочно прикована к стене, а ее сыновья стояли рядом, безучастно глядя на мать.

Незнакомец, подойдя поближе, заглянул ей в глаза, зловеще расхохотался и, вынув из кармана кусок серебристой ткани, обтер им лицо. Когда он опустил руку — перед баронессой стоял, хищно оскалившись, торжествующий Ферндин, убийца ее мужа! Тут Энора очнулась и дико закричала, забилась, пытаясь вырваться, но стальные цепи крепко держали ее руки, не давая и на шаг отступить от мокрой стены…

— Ну, так кому ты собираешься мстить, старая ведьма?! Начинай, вот он я, перед тобой! Или ждешь, что твои сыновья, верные клятве — ха-ха, клятве! — придут на помощь?! — Его глаза сверкали в полумраке, губы вздрагивали в хищной ухмылке, рука наполовину вытащила из ножен тяжелый меч. — А теперь смотри, безутешная вдова, как исчезнет с лица земли семейство старого Дисса! Кричи, завывай, бейся — мне это доставит удовольствие! Ну, старший, иди ко мне! Медленно, не спеша, ближе, ближе! Вот! Получай! — И меч вонзился в грудь Дигриса, старшего сына барона…

Ферндин отбросил тело ударом ноги и снова позвал:

— А теперь ты, Эринг, любимец старого Дисса, настала твоя очередь умереть!

Юноша отделился от безмолвных братьев. Он равнодушно и безучастно шел навстречу смерти, глядя потухшим взором в пылающие безумной радостью глаза Ферндина. Его мать, Энора, рвалась на цепях, ее крики сотрясали подвалы, эхом отзываясь в темных закоулках. Казалось, воет раненая волчица, ибо ничего человеческого уже не было в этом диком вопле…

Груда тел на полу перед ней росла, вот и Гирей, предпоследний сын, сделал шаг в сторону Ферндина, подставив грудь мечу, как ягненок, не ведающий опасности… Остался лишь Ойрис, младший сын, почти мальчик, любимец матери. Баронесса с пеной и кровью на искусанных губах хрипло кричала:

— Не ходи! Остановись, мальчик мой! Дети мои! Дети… О Митра, отомсти за нас!

Ее последние слова заглушил злобный хохот Ферндина, вытиравшего меч.

— Зови, зови мстителя, глядишь, он и придет! Придет, когда солнечный луч осветит эти подвалы! Но уж ты-то больше не увидишь света! Повой еще немного в темноте, а потом отправишься вслед за отпрысками…

Он взмахнул рукой, и перед ним невесть откуда взялась большая груда светлых отесанных камней. Слуги быстро стали закладывать нишу, и вскоре слабые стоны и проклятия обессилевшей женщины уже не были слышны, лишь журчание сочившейся по стенам воды нарушало мертвую тишину подземелья…

Ферндин пнул носком сапога голову старшего сына и сказал:

— Я вернусь сюда через год уже хозяином поместья, а пока голодные крысы позаботятся о достойном погребении, о благородные сыновья старого Дисса!

Не оглядываясь, он поднялся наверх, слуги задвинули на место тяжелый камень, и наутро Ферндина и его людей уже не было в Редборне…

Днем в замке поднялся переполох, никто не мог понять, куда исчезла семья барона и их таинственный гость. Никто ничего не видел и не слышал. Только я… И вы — первые, кому я это рассказываю…

Мергит встала, накинула на плечи плащ и, глядя на Конана бесконечно усталыми глазами, чуть слышно сказала:

— Пора в путь, киммериец! Солнце уже высоко, и лошади хорошо отдохнули…