"Альфредо Конде. Человек-волк" - читать интересную книгу автора

столько времени, не приносит тебе таких мук; в конечном итоге он превращает
тебя в раба и заставляет вспомнить твои самые тайные неудовлетворенные
желания, что поднялись в тебе как раз в тот момент, когда ты был им окутан,
когда тебя обволакивал этот смрад; то самое зловоние, что извращает тебя,
заставляя вновь и вновь воскрешать в памяти эти желания, прежде чем толкнуть
на повторение цикла, который многим может показаться лунным, хотя на самом
деле таковым не является.
Поздней осенью события стали вдруг стремительно развиваться. Если не в
том же году, то в следующем, хотя я в этом сомневаюсь. Продажи резко
возросли, наши общие дела постепенно набирали силу, и вот Мануэла
отправилась в дом настоятеля монастыря Паредес де Кальделас, чтобы получить
там тридцать реалов. Это была сумма, вырученная от продажи дома и прибыли от
торговой сделки, которую она осуществила с Теклой Н., служанкой управляющего
"Лос Милагрос", которая почти наверняка совершила эту покупку, заручившись
материальной поддержкой духовного лица. Мануэла с самого начала прекрасно
понимала, что, странствуя вместе со мной, она может многому научиться, а
также быстро добывать сведения, благодаря которым в дальнейшем сумеет
получить быстрый и чистый доход. Я же, со своей стороны, несмотря на то что
уже начинал догадываться (да, скорее всего, это было осенью того же 1845
года) о ее желании покинуть меня и самостоятельно заняться делами в
соответствии с тем, как я ее учил, все еще продолжал доверять ей и постоянно
раздумывал о трудностях, что таит в себе стремление женщины вести
самостоятельно, без мужской поддержки тот образ жизни, к которому я ее
приобщил, как подозреваю, на зависть ее сестрам. Но наша связь была уже
очень крепкой. В то время Паскуаль Мерельо Мерельо Н., ее муж, еще не
отправился в мир иной, но пребывал где-то далеко и в полном забвении.
Пока Мануэла ездила в Паредес де Кальделас, Петронила, ее дочь,
оставалась на моем попечении, и вдвоем с ней мы решили отправиться в путь,
который привел бы нас в Португалию, если бы не вмешались некоторые
непредвиденные обстоятельства. Для нее это было впервые, а для меня - внове
после длительного перерыва: я хотел восстановить свои старые и, как я думал,
утраченные связи, чтобы возобновить деятельность, по которой тосковал уже
несколько недель.
Когда мы подошли к роще Соуто де Редондела неподалеку от Монтедеррано,
Петра, как мне нравилось ее называть, отошла от меня и скрылась в зарослях
дрока, что растет возле каштановой рощи. Вскоре я услышал, как она мочится.
Струя мочи ударяла в сухие листья или в какую-нибудь старую жестянку, во
что-то твердое, во что, не помню; а может быть, она попадала в воду
какого-нибудь протекающего там ручейка. Когда я представил себе, как она
присела, меня это так возбудило, что я не сумел, да и не захотел сдерживать
себя. Я с величайшей осторожностью приблизился и предстал перед ней во всей
обнаженной красе еще до того, как она успела закончить свои дела.
Увидев меня перед собой, она подняла с земли камень и замахнулась.
- Убирайся! Уходи отсюда! - сказала она, и в ее голосе еще не было
гнева, не было страха, но она уже догадалась о моем желании; она продолжала
оставаться в той же позе, в какой я ее застал.
Петре исполнилось четырнадцать лет, и она была красивой и белокожей,
как ее мать. Я не только не отошел, но сделал еще шаг к ней. Я знал, что не
внушаю ей симпатии с тех пор, как занял место ее отца в постели ее матери, и
особенно когда потащил последнюю бродить со мной по дорогам, и потому не