"Александра Колычева. 2012 Летаргия " - читать интересную книгу автора

приезда из США - вы демонстрировали способность на довольно отчаянные
поступки. Я просто не имею права рисковать. Откуда я знаю, что вы выкинете,
если вас отпустить? Да вы не волнуйтесь, у нас сейчас камеры довольно
благоустроенные, условия стали гораздо лучше после реформы 2010-го года... у
вас есть еще вопросы?
Яна помотала головой, утирая предательские слезы, а следователь подошел
к двери, отпер ее и позвал:
- Соболев!
На этом первую часть повествования можно закончить. Яну поместили
сначала в КПЗ, потом перевели в СИЗО. Никого как будто не удивляла
смехотворность обвинений - большинство как среди ментов, так и среди зэков
полагало, что Яна, по-видимому, заслуживает наказания, раз она нарушила
закон.
Однажды ее вызвали на допрос по делу Миши Ганачеева. К тому времени у
Яны по каким-то причинам сменился следователь - теперь это был мрачный
молчун совершенно уголовного вида. Крупные его пальцы были синими от
наколок, ходил он всегда в одной и той же кожанке, которую по-видимому,
никогда не снимал (судя по ее виду и запаху). Говорил редко и мало, зато
много матерился. К Яне, да наверное и к другим подследственным относился с
полным равнодушием. Следователь в тот день был в плохом расположении духа,
от него сильно тянуло перегаром. Но работа есть работа, поэтому он сел за
стол и принялся задавать вопросы о митинге. Он дотошно выспрашивал, где
стояла Яна, что она видела, видела ли она, как Ганачеев бросал яйца, а может
быть он бросал листовки? Он уже несколько раз вызывал Яну и раз сто задавал
ей все те же самые вопросы, и Яна уже раз сто ему отвечала, что ни черта она
не видела. Кто-то бросил яйца, кто-то бросил листовки, режиссер кого-то
ударил - это все, что она могла сказать. Но следователю ее ответ опять не
понравился. Он как будто хотел, чтобы Яна сказала "Ганачеев выбросил
листовки" или что-то в этом роде, но Яна не могла этого сказать даже если бы
захотела - она действительно ничего не видела. В очередной раз следователь
спросил Яну, что делал Ганачеев. Яне это все настолько осточертело, что она
сказала:
- Ганачеев поцеловал режиссера. А режиссер бросил в Ганачеева яйца. Я
его понимаю - не так уж приятно, когда тебя целуют на людях...
- Придуриваешься, не понимаешь? - заорал вдруг следователь. -
Допридуриваешься! - и с размаху ударил Яну кулаком в лицо. Удар был такой
силы, что Яна слетела со стула, по дороге зацепив головой шкаф. Как она
очутилась на полу, она не помнила. И также не испытывала поначалу особой
боли, сейчас ее волновало только одно - целы ли зубы. Следователь выскочил
из-за стола, подбежал к Яне, наклонился к ней, схватил ее своей железной
рукой за подбородок и странным трясущимся голосом произнес:
- Уррою! Сука!
В этот момент в кабинет кто-то постучал, дверь открылась и за ней
показалась чья-то голова.
- Здрысни! - заорал следователь. Дверь с шумом захлопнули, следователь
снова повернулся к Яне, и, словно второпях, размашисто ударил ее в левое
ухо. Яна повалилась на пол, прикрывая голову руками, следователь выпрямился,
выдохнул воздух и открыл дверь. Яна услышала:
- Чего тебе?
- Толян, ты что, обурел? - послышался сдавленный шепот.