"Виктор Колупаев. Жилплощадь для фантаста" - читать интересную книгу автора

спасителя. И отшатнулся.
- Наваждение!
- Я - Федор Михайлович Приклонов.
- А я?.. Бес меня путает!
- И ты - Федор Михайлович Приклонов. Иди. Пора.
Он приоткрыл дверь пыточной. Та ржаво заскрипела. Палач спал стоя,
только цепь валялась на полу. Писари тонко посвистывали носами.
- Вверх по лестнице, - сказал Федор, - по коридору, затем по каменной
винтовой лестнице, снова по коридору... Держись рукой стены. Как только
камень перейдет в бетон, ты у своих. Понял?
- Бетон? - переспросил Приклонов.
- Бетон, бетон. Поймешь, все поймешь. Прощай, Федор, сын Михайлов.
Может, и встретимся еще...
- Храни тебя господь... - сказал Приклонов и, пошатываясь, начал
взбираться по каменным ступеням. Он еще ничего не понимал, кроме одного:
пыточная осталась позади.
Федор хлопнул дверью. В сводчатой комнате проснулись, испуганно,
тягостно.
- Молчит что-то богомерзкий... - начал было Захарья Очин-Плещеев, и
тут в пыточной раздался крик. Мороз прошел по коже у палача.
- Лютует шибко. Послабже бы надо.
В пыточной пристав Приклонов вычитывал вины. Федор, приподнятый на
дыбе, закричал:
- Будьте прокляты, кровопийцы, вместе с вашим царем!
Пристав Федька, шибко удивленный тем, что этот оказался на дыбе, но не
привыкший особенно размышлять, да еще вдруг почувствовавший, что
всемогущий - черт ли, дьявол ли! - находится в его руках, сразу сообразил,
что ему делать.
- Опричь кого замышлял злодейство?!
- Неоправданно историей! Глупо! Дико! Будьте людьми! - Федор кричал
так, что его слышали в сводчатой комнате. Писцы заскрипели перьями.
- Ну завел... - зевнул Захарья Очин-Плещеев. - Каждый день одно и то
же... Эка невидаль!
Пристав Федька озверел. То кнут, то раскаленное железо появлялись в
его руках. Федор иногда проваливался в яму беспамятства, но лишь на
мгновение. Страшная мысль пришла ему в голову...
Он многое, многое знал. Ведь у него в своем времени была отличная
историческая библиотека. Читал Федор и Скрынникова, и Соловьева, и
Ключевского, и переписку Грозного с Курбским, и многое другое, даже
"Ономастикон" Веселовского. Из "Ономастикона" и узнал, что обязательно
встретит здесь Приклонова и того, другого - пристава. Знал, что к концу
царствования Ивана Грозного разорится Центр и Северо-запад Руси. Знал, что
население Руси сократится втрое. Обезлюдеют сельские местности. В
Московском уезде будут засевать только одну шестую пашни. В Новгородской
земле - одну тринадцатую. Села и деревни превратятся в кладбища. Все знал и
хотел сказать: остановитесь!
Знал и надеялся, что простым словом можно что-то изменить.
И вот та страшная мысль: не поймут... не поймут! Рано. Поздно. Нужно.
Не нужно. Зря.
Ан нет... Ведь Федор, сын Михайлов, все-таки ушел из пыточной. Значит,