"Сидони-Габриель Колетт. Кошка" - читать интересную книгу автора

листвы двумя белыми крутящимися пучками. По стене поползли непомерно
вытянувшиеся тени ракитника, тюльпанового дерева, одиноко росшего посреди
лужайки. Над самым лицом Алена вспыхнула и погасла мордочка Сахи, легшей ему
на грудь и устремившей на него отвердевший взгляд.
- Не пугай меня! - попросил он.
Когда Алена одолевал сон, он, все еще плененный затянувшимся блаженным
отрочеством, делался слаб и попадал во власть разыгравшегося воображения.
Он смежил веки, а недреманная Саха внимательно следила тем временем за
хороводом знаков, роящихся вокруг спящих людей, когда погашен свет.
Он видел сны в изобилии и погружался в них, минуя последовательно
несколько состояний, а проснувшись, не рассказывал о своих ночных
приключениях, ревниво оберегая этот особый мир, чьи пределы раздались
благодаря впечатлительному детству мальчика, которого слишком часто
предоставляли самому себе и воспитанием коего занимались не слишком усердно,
а также благодаря долгим часам лежания в постели в ту пору, когда он начал
быстро расти, превращаясь в худенького долговязого подростка.
Он любил сны, лелеял их и ни за что на свете не пропустил бы ни одной
ступени, ведущей его в сонное царство. На первой ступени, когда он слышал
еще гудки автомобилей на шоссе. Ален очутился среди вертящихся, тягучих,
бесформенных личин. Он прошел между ними, как если бы пробирался в обычной
людской толпе, приветствуя время от времени знакомых. Эти выпуклые личины
смыкались вокруг Алена, вертясь и расширяясь. Светлые на темном фоне, они
делались еще ярче, словно получая свет от спящего. Они легко кружились, и
каждая глядела большим единственным оком. Но стоило им достигнуть некоей
незримой стены, как морским вихрем их отбрасывало далеко прочь. Во влажном
оке круглого чудища, во взоре полной луны, в зрачке заблудшего, косматого от
лучей архангела Ален узнавал одно выражение, одно желание, тайну которого
никто из них так и не открыл, но Ален со спокойной душой говорил себе:
"Завтра откроют".
Иногда видения лопались и гибли, разлетаясь слабо светящимися клоками,
порой же являлись в виде ладоней, рук, чела, зрительного шара, исполненного
мыслей, звездной пыли носов и подбородков, но непременно там оказывалось и
выпуклое око, которое в то самое мгновение, когда все должно было
объясниться, закатывалось и являло свою обратную, черную сторону...
Продолжая свое еженощное погружение, спящий Ален миновал под охраной
Сахи владения выпуклых однооких личин, пересек область мрака, где возможна
была лишь густая тьма, окрашенная невыразимыми оттенками красок, как бы
сквозящих через толщу воды, преодолев которую он попал в совершенный,
законченный и безусловный сон.
Он натолкнулся на преграду, издавшую громкий звук, напоминающий долгий
дребезжащий звон литавры, и очутился в городе сновидений, среди праздно
гуляющих у дверей своих жилищ обывателей, стражников скверов в золотых
венках и статистов, расставленных на пути совершенно голого, необыкновенно
ясно мыслящего и знающего все наперед Алена со стеком в руке. "Если я ускорю
шаги, завяжу галстук определенным способом и, главное, буду насвистывать,
весьма велика вероятность, что никто не заметит моей наготы".
Соответственно, он завязал галстук в виде сердца и принялся насвистывать.
"То, что я делаю, не свист вовсе, а мурлыканье. Свистеть вот так надобно..."
Но у него снова выходило мурлыканье. "Это не беда. Ведь нужно всего лишь
пересечь эту залитую солнцем площадь мимо беседки, где играет военный