"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

У некоторых художников есть супруги либо любовницы, достойные их самих
и той жизни, которую они ведут. Они выглядят кроткими и своими нравами
напоминают жён земледельцев. Разве их мужчины не встают с зарёй, чтобы
отправиться в поле, в лес, на берег моря? Разве не возвращаются они затемно,
усталые, утратившие дар речи от одиночества? В их отсутствие жёны выкраивают
себе летние платья из столового белья, салфетки и подстилки для посуды из
хлопчатобумажных носовых платков и ходят на рынок без всяких претензий, то
есть для того, чтобы покупать продукты, а не для того, чтобы восхищаться
"прекрасным материалом" отлакированных красных морских ежей или затянутыми в
охру и лазурь животами губанов.
"Мой мужчина? Он пошёл в поле, туда, в сторону Памплоны", - отвечает
подружка Люка-Альбера Моро, указывая на горизонт широким жестом крестьянки.
Аслен поёт как волопас, а иногда, если напрячь ухо, бриз доносит до вас
сладостный голос Диньимона, который выводит какую-нибудь грустную солдатскую
или матросскую песенку...
Элен Клеман, которая пришла одна, не была самой некрасивой, отнюдь нет.
Она не принадлежит ни к разряду женщин-моделей, ни к разряду тех, что
склонны признавать власть мужчин. У неё прямые, светлые как солома волосы.
Солнце красит её в гармоничный красный цвет и превращает на всё лето в
голубые её отливающие зеленью глаза. Высокая, довольно сухая телом, она ни в
физическом, ни в моральном смысле не грешит той излишней прямолинейностью,
которая становится одним из проявлений снобизма у девушек в
двадцатипятилетнем возрасте. Справедливости ради надо сказать, что я её
плохо знаю.
Она рисует в энергичной манере, широкими, мужскими касаниями кисти,
плавает, водит свою машину, часто навещает родителей, которые, опасаясь
жары, проводят лето в горах. Она живёт на полном пансионе в одной семье, и
поэтому никто не остаётся в неведении, что она "очень серьёзная девушка".
Тридцать лет назад такую Элен Клеман можно было встретить на пляжах с
вышиванием в руках. Сейчас она рисует море и мажет тело кокосовым маслом. От
прежних Элен Клеман она сохранила миловидный покорный лоб, благородную стать
и особенно почтительную манеру отвечать: "Да, мадам! Спасибо, мадам!",
которая в её лексиконе, позаимствованном у художников и испорченных
мальчишек, приоткрывает калитку пансионатского сада. Я люблю у этой большой
девочки именно этот её вид, как будто она уронила своё былое вышивание, то
вышивание, что заменяло у неё тайну. Не исключено, что я ошибаюсь, потому
что мало обращаю на Элен внимания. А может быть, именно её незамутнённость
души и тела, которой она вроде бы очень дорожит, как раз и подтверждает мою
догадку о том грустном состоянии неустойчивости, что является участью - они
это отрицают - так называемых независимых женщин, которые не предаются
"греху", как по-старинному называли плотские утехи.
Больше уже никто не придёт. Я не оставлю этого стола ради маленького
кафе в порту, откуда все наблюдают неистовые закаты солнца. К концу дня
светило собирает те крупицы облаков, которые испаряет нагретое море,
увлекает их в нижнюю часть неба, воспламеняет и скручивает в огненные
лоскуты, растягивает в красноватые брусья и сгорает дотла, коснувшись горной
цепи Мор... Однако в этом месяце оно садится слишком поздно. Я смогу
любоваться им и во время ужина, в одиночку, прислонившись спиной к стене
террасы. Сегодня я уже достаточно насмотрелась на симпатичные лица. Так
пойдём же вместе, собака, кошка и я, любоваться тем ярким фиолетовым цветом,