"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

спрессованными все тайны, касающиеся предпочтения, оказываемого зверям, и -
это тоже вопрос особого расположения - ребёнку, которому я дала жизнь. До
чего же она очаровательна, когда вот так сосредоточенно и ласково гладит
шероховатую голову большущей жабы... Тсс! Однажды я допустила такую
оплошность: вывела на первом плане романа героиню в возрасте
четырнадцати-пятнадцати лет... Пусть меня простят: тогда я себе не
представляла, что это такое.
"Ты удалишься в джунгли..." Ладно. Только не нужно слишком медлить. Не
нужно дожидаться, пока я обнаружу в кривой моих связей, моих взаимоотношений
с животным первые колебания. Воля к обольщению, а это значит - к господству,
различные способы натянуть струну пожелания или приказа и пустить её в
цель - пока что они представляются мне гибкими, но только долго ли так будет
продолжаться?
Совсем недавно в зверинце одна бедная львица, очень красивая, выделила
меня в группе скопившихся перед её клеткой зевак. Остановив свой выбор на
мне, она как из сна вышла из своего затянувшегося отчаяния, и, не зная, как
показать, что она меня признала, что хочет встретиться со мной лицом к лицу,
расспросить меня, возлюбить меня, быть может, до такой степени, чтобы лишь
одну меня принять в качестве жертвы, она стала угрожать, сверкать и реветь
как пленённое пламя, кинулась на прутья решётки и внезапно затихла, сникнув,
продолжая смотреть на меня...
Тот внутренний слух, который у меня направлен на Зверя, всё ещё
срабатывает. Драмы птиц в воздухе, подземные битвы грызунов, резко
взмывающий тон готового к нападению роя, лишённый надежды взгляд лошадей и
ослов - всё это послания в мой адрес. У меня больше нет желания выходить
замуж за кого бы то ни было, но, случается, я вижу во сне, как сочетаюсь
браком с огромным котом. Я думаю, Монтерлан будет весьма доволен, когда
узнает об этом...
В сердце, в письмах моей матери можно было прочитать любовь, уважение к
живым тварям. Поэтому я знаю, где он, источник моего призвания, источник,
который, лишь только он зарождается, я пытаюсь замутить своим страстным
желанием тронуть и расшевелить дно, над которым струится чистый поток. Я
обвиняю себя в том, что с юного возраста хотела блистать - не
удовлетворённая своей нежной любовью к ним - в глазах своих братьев и
сообщников. Честолюбивое это стремление не покидает меня и сейчас...
- Так, значит, вы не любите славу? - спросила меня госпожа де Ноай.
Напротив. Я хотела бы оставить великую память о себе у тех живых
существ, которые, сохранив на своей шерсти, в своей душе след моего
существования, могли безумно надеяться, хотя бы одно мгновение, что я
принадлежу им.

Сегодня утром команда моих юных сотрапезников оказалась приятной.
Мужчин было двое, каждый с вполне миловидной молодой женщиной, и обе они
выглядели столь сдержанными, как если бы им прочитали наставление: "Ты
знаешь, я поведу тебя к Колетт, но только помни, что она не любит ни птичьих
выкриков, ни суждений о литературе. Надень своё самое красивое платье:
розовое, голубое. Ты будешь наливать кофе". Им известно, что мне нравятся
женщины молодые, миловидные и не слишком фамильярные. Они знают, что
украшает часы моего досуга: благовоспитанные дети, и молодые женщины, и
бесцеремонные животные.