"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

опоздают...
- Конечно... Могу я сделать что-нибудь полезное?
- Да, жениться.
- О!.. Мне тридцать пять лет.
- Вот именно. А это тебя омолодит. Тебе не хватает молодости. Она
придёт к тебе с возрастом, как сказал Лабиш. Твоя подружка не вернулась с
рынка вместе с тобой? Ты, должно быть, её встретил в порту?
- Мадемуазель Клеман доделывает этюд в Лаванду.
- Я вижу, ты не любишь, когда я её называю твоей подружкой?
- Должен признаться. Когда так говорят, то можно подумать, что она моя
любовница, а это совсем не так.
Я рассмеялась, остужая слишком горячие угли в утюге. Мне почти совсем
не известна порода, к которой принадлежит этот юноша с его тихой жизнью. Он
из поколения Карко, Сегонзака, Леопольда Маршана и Пьера Бенуа, Мак-Орлана,
Кокто и Диньимона - тех, о ком я говорю, что видела их "совсем малышками",
до и во время войны. Не в ту ли самую пору, когда капризные приливы
увольнений приносили их в Париж, я усвоила привычку почти всех их называть
на "ты", доверившись выражению их лиц - у одних странно пополневших, у
других исхудалых, как у слишком быстро выросших школьников? Нет, это всё
только потому, что они молоды, и если они меня приветствуют, широко
распахнув объятия и шумно целуя в щёку, то и это тоже только потому, что они
молоды... Но если самые нежные из них - те, чьи имена я упомянула, и те, чьи
имена я опускаю, - называют меня "мадам" либо шутливо "мой дорогой мэтр", то
это потому, что они - это они, а я - это я.
Этот почти обнажённый юноша, который наливал мне сегодня утром масло,
тоже воевал. Потом, когда речь зашла о том, чтобы вернуться торговать
коврами, он заупрямился, испугавшись, по его словам, отца, ещё достаточно
бодрого, рьяного в делах и самодовольного. Иногда у меня возникало желание
написать историю потомства, до последней косточки перемолотого челюстями
своих предков. Я могла бы, например, начать с госпожи Лермье, которая
пришила дочку к своим юбкам и, не позволив ей выйти замуж, превратила свою
глупую послушную дочь в нечто вроде ссохшейся сестрицы-близнеца, которая не
покидала её ни днём, ни ночью и никогда не жаловалась. Однако как-то раз я
поймала взгляд мадемуазель Лермье... Ужас! Ужас!.. Я бы позаимствовала также
несколько черт у Альбера X., вдохновенной жертвы, беспокойной тени своей
матери, у Фернана 3., мелкого банкира, который тщётно ждёт смерти своего ещё
крепкого банкира-отца... Их так много, что в выборе недостатка бы не было.
Но ведь Мориак уже написал свою "Прародительницу"... Не будем слишком
оплакивать судьбу Вьяля-сына по имени... как там его?
- Вьяль, как тебя зовут?
- Эктор.
Удивившись, я перестала расставлять свои первые в этом сезоне георгины,
которые сорвала для стола.
- Эктор? А мне кажется, тебя звали... Валером?
- Правильно, но я хотел убедиться, что вы это почти совсем забыли.
...судьбу Вьяля-сына, который хитрит со своим затянувшимся коммерческим
несовершеннолетием и заказывает визитные карточки, где написано "Вьяль,
декоратор". К коврам он больше отношения не имеет. У него в Париже маленький
скромный магазинчик: наполовину книжки и романтика, а наполовину всякая
всячина, как обычно... Любовь к обществу художников заставила Вьяля полюбить