"Сидони-Габриель Колетт. Клодина уходит... ("Клодина" #4) " - читать интересную книгу автора

сердца! Встаём мы без четверти семь и ровно в семь уже сидим за маленькими
столиками на молочной ферме. В нашем присутствии доят густое пенистое
молоко, и мы пьём его маленькими глотками, глядя, как под лучами солнца
исчезает утренний туман.
Завтракать приходиться так рано, потому что в десять уже начинается
душ. Все приходят сюда, едва успев соскочить с кровати и привести себя
немного в порядок. Не каждой женщине легко даётся такой ранний подъём, и я
восхищаюсь, как мужественно переносит Марта подобное испытание. Она
появляется всегда в облаке кисеи и батиста, в белоснежном капюшоне,
отделанном рюшками, что ей очень к лицу.
Ваша Анни не прикладывает столько усилий, она приходит в гладкой
английской юбке и блузе из мягкого шёлка, отсутствие корсета у меня совсем
не заметно, моя коса, заплетённая на ночь, уложена на затылке и стянута
белой лентой, белая шляпа колоколом дополняет мой скромный наряд...
Выпив по две чашки молока и съев по два рогалика, мы гуляем по парку,
затем возвращаемся в гостиницу, чтобы просмотреть почту и переодеться. В
десять часов - душ. Марта исчезает и я остаюсь одна до полудня. Брожу без
дела, читаю, пишу вам письма. Я стараюсь представить себе вашу жизнь, вашу
каюту, запах моря, шум винта...
До свидания, дорогой Ален, берегите себя и любите вашу
Анни.

Вот и всё, что я сумела ему написать. Раз двадцать я останавливалась -
боялась, как бы у меня из-под пера не вырвалась неосторожная фраза... Видно,
я совсем запуталась, если я говорю "неосторожная" там, где следует сказать
"искренняя"?..
Но разве я могла ему обо всём написать? Я даже на расстоянии страшусь
гнева своего супруга, который неминуемо обрушился бы на меня, узнай он, что
я постоянно встречаюсь с Каллиопой, что Можи - он приехал три дня назад -
теперь не расстаётся с нами... Завтра в 5 ч 10 мин поездом приедет Клодина с
мужем... Я трусливо убеждаю себя, что лучше во всём признаюсь Алену, когда
он вернётся. Тогда он лишь строго отчитает меня. Ведь ему не придётся
увидеть Каллиопу утром на молочной ферме в легкомысленном дезабилье, столь
легкомысленном, что я сама, разговаривая с ней, отвожу глаза: она появляется
в облаках ниспадающего тюля, в отделанных оборочками немыслимых пеньюарах,
сквозь которые просвечивает её дивная золотистая кожа, и необычных кружевных
мантильях, прикрывающих небрежно подобранные волосы. Однако вчера утром она
вдруг явилась в просторном плаще из серебристого шёлка, застёгнутом на все
пуговицы, такого строгого стиля, что я просто была поражена. Вокруг нас
соломенные панамы и полотняные клетчатые кепки весьма сожалеют об этом и
стараются разглядеть хоть кусочек её янтарной кожи.
Я говорю ей, что восхищена её скромностью. В ответ она пронзительно
смеётся и восклицает: "Что делать! Я не могла иначе! На мне нет даже
рубашки!" Я не знаю, куда мне деться от стыда. Все кепки и панамы тут же
одновременно, словно марионетки, отвешивающие поклоны, поворачиваются в нашу
сторону...
К счастью, в этом году Каллиопа одна. Одна? Гм... Мне не раз
приходилось, гуляя с ней в парке, встречать очень солидных господ, которые
при виде её отворачивались с подчёркнуто безразличным видом. А она проходила
мимо них, маленькая, с высоко поднятой головой, и лишь взмахивала, как