"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу авторагостиную, Браг тут же принимается стирать с лица слой белил, исчерченный
бороздками струящегося пота. Продолжая говорить, он надевает пальто: - Все там из высшего общества, это ясно. И сидят тихо. Переговариваются, конечно, вполголоса и громко не смеются... На, возьми два пятьдесят, моя доля за такси... Я ухожу. - Ты меня не подождёшь? - Нам всё равно в разные стороны. Ты в Терн, а я на Монмартр. А кроме того, у меня завтра в девять утра урок... Спокойной ночи, до завтра. Ну всё! Пошла!.. Моя жалкая рахитичная пианисточка уже сидит за инструментом. Чуть дрожащей от волнения рукой я поправляю сине-лиловую легчайшую ткань, которой я как бы спелёнута. Пятнадцать метров газа - это и есть мой костюм... Сквозь тонкую газовую сетку, в которую я поймана, я сперва вообще ничего не вижу. Мои чуткие босые ноги касаются жёсткого шерстяного ворса Настоящего персидского ковра... Увы, рампы нет... Короткое музыкальное вступление пробуждает и заставляет встрепенуться голубоватую куколку бабочки, которую я изображаю, музыка расковывает меня. Мало-помалу обволакивающая меня ткань разматывается, наполняется воздухом, взлетает, плавно опускается мне на плечи, и я предстаю почти обнажённой перед сидящими в зале, которые прервали свою бешеную болтовню, чтобы получше меня разглядеть... Я их вижу, вижу помимо своей воли. Танцуя, изгибаясь, вертясь, я их вижу и узнаю!.. В первом ряду женщина, ещё довольно молодая, которая длительное время давно уже не думала о ней... Её огромные синие глаза - единственное, что в ней было красивого, - полны недоумения и страха... Не меня она боится, но моё внезапное появление резко вернуло её прошлое - она столько страдала из-за Адольфа, готова была всё бросить ради него, устраивала бурные сцены с рыданьями и криками, собиралась убить своего мужа и меня, бежать с Адольфом. Но он уже не любил её, она была ему в тягость. Он заставлял меня проводить с ней целые дни с просьбой - да что я говорю, с просьбой: с приказом! - вернуться не раньше семи вечера. Нельзя себе представить более удручающего времяпрепровождения, чем эти прогулки, - две обманутые женщины, которые друг друга ненавидят. Случалось иногда, что эта несчастная принималась рыдать, и я безжалостно глядела на её слёзы, гордясь тем, что сдерживаю свои... И вот она - в первом ряду. Стульями заняли все свободное пространство, и она сидит так близко от меня, что я могла бы, будто в насмешку, коснуться рукой её белокурых волос - она теперь красится, потому что сильно поседела. Она заметно сдала за эти четыре года и глядит на меня с ужасом. Сквозь меня она прозревает свой грех, своё отчаяние, свою любовь, которая, быть может, уже умерла... Я знаю и сидящую за ней женщину... и ещё одну. Они обе приходили ко мне пить чай каждую неделю, когда я была замужем. Возможно, они тоже спали с моим мужем. Впрочем, это не имеет значения... Ни одна из них не подаёт виду, что мы знакомы, но мне ясно, что они меня узнали, потому что одна изображает рассеянность и тихо, но нарочито оживлённо разговаривает со своей соседкой, другая демонстративно подчёркивает свою близорукость, а третья усиленно обмахивается веером и, покачивая головой, безостановочно шепчет: |
|
|