"Сидони-Габриель Колетт. Невинная распутница " - читать интересную книгу автора

Минна, проснувшись, как от толчка, при скрипе половиц, раскрывает
испуганные глаза в тихой спальне: "Где я?"
Приехав три дня назад к дяде Полю, Минна всё ещё не может привыкнуть к
его деревенскому дому. Отрешаясь от беспокойного сна, полного неясных грёз,
она ожидает увидеть голубоватую яркость своей парижской комнаты,
почувствовать лимонный запах своей туалетной воды... Здесь же из-за плотных
ставней царит полная темнота, хотя за окном кричат петухи, в доме хлопают
двери, звенит посуда на кухне, где Селени вынимает чашки для завтрака...
Сквозь непроглядный мрак пробивается лишь ярко-золотистая полоска, идущая от
окна, тонкая, как карандаш...
Сверкающий лучик служит поводырём Минне, которая идёт ощупью и босиком
к окну, чтобы открыть ставни, и тут же отступает, ослеплённая внезапно
хлынувшим в спальню светом... Ветер забирается в её ночную рубашку; она
стоит, закрыв ладонью глаза, в позе ангела, кающегося в грехах...
Когда солнце пробивает насквозь её розовые пальцы, Минна возвращается к
кровати, садится, ухватывая себя за голую ногу, улыбается окну, у которого
вьются осы, и напоминает теперь бэби из английского магазина благодаря чуть
приоткрытому рту и наивному взгляду. Но вот брови её сдвигаются, какой-то
мыслью зажигаются глаза, которые переливаются на солнце подобно глади пруда.
Минна думает, что не всем дано наслаждаться ярким светом, что в большом
городе в мрачной темнице томится и грезит на убогом матрасе незнакомец с
чёрными волосами, свившимися в кольца на бледном лбу...
Однако всё равно нужно одеваться, идти вниз, пить, сдувая пену, молоко,
улыбаться, проявлять интерес к здоровью дяди Поля... "Такова жизнь!" -
вздыхает Минна, расчёсывая волосы, куда проникает солнце, оплавляя их, будто
стеклянные нити.
Под лёгким шагом Минны хрустят половицы. Если же она стоит неподвижно,
начинают скрипеть и стрелять кресла в стиле ампир, а деревянная кровать тут
же им вторит. Высушенный до основания звучный дом потрескивает, словно
пожираемый внутренним пожаром. Вот уже два столетия прокалённое дерево
стонет, хрипит на солнце и на ветру. В здешних местах усадьбу называют
"Сухой дом".
Минна его любит за простор, за уютную гостиную, которую отделяют от
сада лишь пять ступенек крыльца, за приятно греющий босые ноги белый паркет,
за десять гектаров сада и виноградников, цветущих вокруг него. Маленькую
парижанку, привыкшую улавливать самые блёклые нюансы, поражает гармония
ярких цветов, радующих глаз, в её собственной спальне. Бумажные обои
тёмно-розовыми полосами изумительно сочетаются с пёстрым набивным кретоном
покрывала, по которому бегут зелёные гирлянды и голубые вьюнки; на окнах
висят занавески из оранжевого муслина, а из цветочных горшков тянутся прямо
в спальню тяжёлые огненные листья бегоний... Минну, бледную, словно лунная
ночь, согревают и немного раздражают роскошные краски. Иногда, встав
обнажённой и с зеркалом в руке на солнце, она тщетно пытается угадать в
своём худеньком теле элегантные и более тёмные очертания внутреннего
костяка...

- Письмо для тебя, Минна... Так, это "Фемина", это "Журналь де ла
Санте"... и ещё "Кроник медикаль"... и проспект...
- А для меня ничего нет? - умоляюще спрашивает Антуан.