"Андрис Колбергс. Ночью в дождь... (Роман)" - читать интересную книгу автора

никто, что он спасал жизнь даже в безнадежных случаях. Медицина -
совершенно незнакомая мне область, поэтому я не могу повторить те
многочисленные латинские термины, которыми засыпали меня для
подтверждения гениальности Наркевича.
И теперь, решившись на его задержание, я должен взвалить на себя и
ответственность - а вдруг кому-нибудь на операционном столе срочно
потребуется его гениальность. Успокаивал я себя тем, что из двух зол
выбрал меньшее.
Троллейбусы катят плавно, свободных мест достаточно, никто не стоит.
Как обычно под вечер, когда люди после работы уже разъехались по домам,
но по маршрутам развлечений еще не отправились.
И хотя часы показывают шесть, на улице уже совсем темно - насколько
темно может быть в центре города, когда горят все фонари, сверкает
красная и зеленая реклама кафе, едут автомашины с включенными фарами и
вдобавок кругом все занесло белым снегом - на сей раз, кажется, надолго.
- Останови! - говорю я шоферу, вспомнив, что на углу есть
телефон-автомат. Ведь прежде надо узнать, дома ли он.
Длинные гудки, затем довольно низкий, неприветливый женский голос.
- Алло!
- Могу ли я поговорить с профессором Наркевичем?
- А кто его спрашивает?
Холодный тон разбудил во мне черта.
- Вы меня не знаете, - говорю. Это еще не ложь, ложь сейчас
последует. - Я от Эдуарда Агафоновича. От Эдуарда Агафоновича Лобита. -
Эдуард Агафонович по-латышски не говорит, поэтому я подумал, что следует
упомянуть отчество.
Женщина молчит: ждет дополнительной информации.
- Я имею честь говорить со Спулгой Раймондовной?
- Да.
Ответ короткий, отрывистый, значит, ждет еще чего-то.
Хорошо, она получит то, чего хочет.
- Эдуард Агафонович сказал, что обязательно позвонит и предупредит о
моем визите. Если не успеет из Риги, то позвонит из Москвы. Он был уже на
пути в аэропорт, когда я рассказал ему о своем деле. Сказал, что вернется
через неделю, но я, к сожалению, так долго ждать не могу... Такое
положение... Он сказал, что позвонит вам, что профессор, может, будет так
любезен и поможет мне.
Знаешь ли ты, женщина, хотя бы то, что Лобит сегодня действительно
улетел в Москву? Рейсом номер двадцать девяносто четыре. В двенадцать
пятьдесят.
Она знает, поэтому начинает рассказывать, что на Московской
междугородной телефонной станции что-то изменилось - теперь вместо ноля
надо набирать двойку, а Лобит, может быть, об этом не знает, многие
приезжие не знают, поэтому мучаются и не могут дозвониться из Москвы до
Риги. Интонация сделалась любезной, даже сочувствующей. Может, я
несправедлив к женщине, но мне показалось, что она почуяла в воздухе
запах денег. Тех самых полутора тысяч, без которых, как говорят,
профессор не подходит к операционному столу и не берет в руки скальпель.
И при этом еще поясняет: а знаете, во что обошлась бы вам такая операция
в Штатах или Канаде? Вы бы остались голыми и босыми и на всю жизнь в