"Алексей Кожевников. Микитка Шалавый ("Из жизни беспризорных") " - читать интересную книгу автора

- Не кормят здесь? - спросил Микитка.
- Не кормят, прием здесь. Завтра приходи. Постоял Микитка перед
плакатом на двери, где: мальчик пузатый, барабан-брюхо, а ноги и руки -
палочки, и шея - палочка, голова, точно горшок, надетый на кол.
Микитка был неграмотный, а догадался о чем написано:
"Помогите, накормите!" - беспременно это.
Тихонько вышел он на площадь. Там собака грызла кость. Она заворчала на
Мпкитку, когда он проходил мимо. Горячей улицей городка шел Микитка и к
прохожим тянул руку, как в починках. Не давали, проходили мимо. Но здесь
ничего не говорили и было легче, может и тяжелей было.
"Не обижают, словом не колют, молчат! Нечего сказать... чужой я.
Чужой!" - думал Микитка и тянул руку в окна нижних этажей.
- Корочку, кусочек, - шептали сухие полумертвые губы.
В одном доме захлопнулось окно, и задернулась занавеска, в другом окне
дали очищенную от мяса кость. Грыз ее Неподпасок и повернулся лицом к
забору, чтобы не заметили и не отняли голодные, как и он, дети.
Привлекли Микитку паровозные выкрики. Слыхал он про машину от дедушки
Андрюгаи, который с турками воевал и на машине ездил. Вышел Микитка на
станцию, там было много попрошаек. Дети, как на том плакате, с большими
головами, просили у вагонов и на пристанционном базаре. Другие пением
зарабатывали хлеб.
Микитка не умел петь.
"Рожок бы мне, сыграл бы уж я на нем, потешил!" Подумал он, но рожка не
было, и он начал просить. А когда базар разошелся, подбирал с земли вместе с
другими детьми брошенные гнилые помидоры, потерянные картофелины и
раздавленные огурцы, очищал с них пыль, сор и ел. Ночь проспал Микитка на
площади за кучей сухого навоза. Много раз за ночь отбивали часы, и колокол,
казалось Микитке, кричал в жаркую ночь спаленным полям;
- Идем!.. Идем! Идем...
И Микитка пошел за колоколом. Идет он дорогой меж хлебов. По деревням
крыши заново покрыты. Приходит в починки, дает ему дедушка Андрюша медный
рожок и говорит:
- Ты подпасок, а я пастух, вырастешь, надел земли дадут, своя полоса
тебе колосом поклонится, и своя избушка улыбнется. Белобревенная закрасуется
она на солнце, как суслон свежих аржаных снопов, как Белянка председателева
круторогая с веселыми глазами.
Солнце нового дня накалило Микиткину голову, и он проснулся.
"Пойду в починки, рожок попрошу, не дам падчаринцам ни одной овечки.
Надел дадут, и будет свой хлеб! - решил он.
По каменным, горячим, не остывшим за весну и лето, улицам торопился
Микитка.
- В починок, дяденька, где дорога? В починок Кугунур? - спросил он у
прохожего.
- Кугунур, Кугунур? Не знаю, - ответил прохожий.
Не знал никто дорогу в Кугунур; знали, как пройти в село Куршаково, там
и Кугунур в 10 верстах, да никто, и сам Микитка, не знал про это соседство.
Не узнал он дорогу, не ушел в Кугунур-Большое поле.
Чаще проходили мимо протянутой Микиткиной руки, чаще и злее закрывали
окна перед ней.
На базаре у станции однажды взял Микитка кусочек хлеба у торговки и