"Василий Кохан. Месть " - читать интересную книгу автора

ветки.
Старший лейтенант Кушнирчук, сама того не замечая, прикрывает веки. Ее
преследует мысль: "Что же делать?" Балагур в беспамятстве произносит
непонятные фразы. У него повреждены речевые органы. А время идет. Майор
Карпович напоминает: "Собирайте доказательства!" Он не отбрасывает
возможность того, что преступление совершил Борис Бысыкало, но не очень-то и
поддерживает эту версию. Она может быть ошибочной. Наталья Филипповна не
забывает об этом. И вот она переступает порог квартиры Ирины Лукашук.
Откровенный разговор с хозяйкой никак поначалу не налаживается. Но слово за
словом - и следователь начала рассказывать, как за нею, еще студенткой
института, ухаживали двое однокурсников. Красавцы! "Ну, я - нос вверх, глаза
вдаль: теряете, мол, время. Хлопцы оказались гордыми. Нашли себе девушек,
женились..."
Откровенность Натальи Филипповны толкнула Ирину тоже на воспоминания.
Рассказывала о своей жизни, полной и радости и слез.
После суда над мужем, Дмитрием Балагуром, возвращалась в Орявчик с
Кривенко: его вызывали как свидетеля. Сидели рядом. И молчали до самого
дома.
Однажды в воскресенье Ирина наведалась в тюрьму: Дмитрия после суда
вот-вот должны были отправить куда-то далеко, в исправительно-трудовую
колонию, куда она уже не сможет приехать - ребенка ждет, - и они не увидят
друг друга целых три года. Дмитрий чувствовал себя виноватым перед женой,
при встрече говорил мало, а прощаясь, сказал: "Когда придет время ехать в
роддом, Иринка, попроси Павла, он поможет по-соседски. - Помолчав,
добавил: - Береги себя и ребенка нашего береги".
В райцентре на автобусной остановке увидела Павла Кривенко. Должно
быть, нарочно приехал. Расспрашивал о Дмитрии. Успокаивал: "Не тужи, Иринка.
Я тебя в обиду не дам". Ирина сплела руки на груди, подошла ближе к стене,
ища защиты от острого, пронзительного ветра, пробирающего до костей.
Невдалеке в ожидании автобуса переговаривались женщины из Орявчика: "Муж в
тюрьме, а он к ней липнет". - "Они давно любовь крутят". - "Жаль Дмитрия". -
"Сам виноват". - "А Павлу радость".
В автобус Ирину пропустили первой. Салон быстро наполнился пассажирами.
Но рядом с Ириной никто не садился, будто Кривенко заранее забронировал это
место. Опять ехали молча, как и первый раз.
В повседневных хлопотах тянулись месяцы одинокой жизни. От Дмитрия не
было ни одного письма. "Далеко он", - думала Ирина и вечерами вязала одежку
будущему малышу, по нескольку раз перекладывала пеленки, одеяльце и
распашонки, сшитые ею самой.
В родильный дом решила добраться без помощи Павла. "Не нужна мне ничья
помощь. Обойдусь!" Но ему словно кто подсказал, пришел сам, когда уже
собралась, веселый, празднично одетый, будто в загс собрался. "Вон машина.
Садись, Иринка", - махнул рукой на улицу.
А после выписки в райцентре нанял такси: "Отвезешь мамашу с мальчиком в
Орявчик". Сам остался в городе. Наверное, чтобы не давать повода для всяких
пересудов...
Наталья Филипповна слушала Ирину, смотрела на большой портрет, что
висел на стене напротив. Подумала: "Дмитрий красив, и сын в него удался".
"Вылитый Дмитрий, всплеснула руками Фитевка, у которой мы снимали
комнату в Орявчике, - рассказывала Ирина. - А кое-кто из женщин